Глава 2 ПЕРВЫЙ СТАНОК
Глава 2
ПЕРВЫЙ СТАНОК
Алеша окинул взглядом сверкающий огнями цех.
Почему-то он ему всегда напоминал отгороженную стенами и накрытую крышей огромную площадь большого города — людную и веселую, кипучую и шумную. Всегда здесь все двигалось и звучало...
Три удлиненных круга конвейерных дорожек тянулись от одного края цеха к другому. По рельсам дорожек безостановочно двигались вереницы тележек. Рядом с конвейерами стояли ряды грохочущих формовочных станков. Формовщики непрерывно снимали со станков готовые формы и ставили на тележки. Конвейер нес опоки в глубину цеха, туда, где днем и ночью пылали огни и электропечи. Там вереница опок заливалась солнечно-ярким жидким чугуном...
В проездах сновали юркие, подвижные электрокары. Глухо рыча, медленно и осторожно, словно боясь обжечь свои резиновые ноги, среди гор раскаленных отливок двигались грузовики. Над самыми головами плавильщиков бесшумно скользили ковши освещенные изнутри расплавленным металлом.
Ураган самых разнообразных звуков окружил Алешу. В первые дни работы весь этот грохот ошеломлял и оглушал его, он даже не мог определить, где и что шумело. Теперь уже не то. Он привык к шумам цеха и безошибочно мог определить по звуку каждую машину. Встряхивающие машины на формовке и выбивке ухали степенно и глухо. Вибраторы стрекотали крикливо, как сороки. Гулко и мощно завывал воздух в широкой пасти вентиляторов. Дробно стучали пневматические молотки в очистном пролете. Над всем этим грохотом и шумом то и дело вспыхивали пронзительные и предостерегающие сигналы грузовиков и электрокаров.
Осмотрев цех, Алеша пошел к своему станку. Он стоял в начале первого конвейера.
Сменщик Витя Щелкунов проворно орудовал лопатой, отгребая просыпавшуюся со станка формовочную землю и готовя станок к сдаче. Крупные капли пота выступили у него на лбу. С тех пор как по инициативе стахановки завода Зины Захаровой было введено закрепление оборудования за рабочими, у формовщиков установился строгий порядок — сдавать станки такими, чтобы нигде не было ни пылинки, аккуратно прибранными. Вот и выскребали землю из-под станка лопатами и специальными скребками. Давалось это нелегко: земли всегда скапливалось много, она проникала в самые сокровенные и недоступные места.
Увидев Алешу, он сочувственно кивнул ему головой и опять склонился, обтирая станину.
— Устанешь не столько за смену, сколько за очисткой станка. Крайне надо что-нибудь придумать... — размышлял Алеша. Он по своему опыту знал, как трудна уборка станка после смены.
Все дело было в том, что никак нельзя было добиться, чтобы из нависшего над станком бункера высыпалось земли ровно столько, сколько требовалось для набивки формовочной опоки. Как ни изловчался Алеша, но обычно всегда оставалось несколько лишних горстей. Куда их девать? Не полезешь же забрасывать землю обратно в бункер!
Несколько горстей после каждой опоки, а опок проходило через станок от двухсот до четырехсот в смену, вот и набиралась целая гора живой ползучей земли, растекавшейся, как вода, в самые дальние закоулки под станком. «Может быть, приспособить какой-нибудь ящик и сбрасывать лишнюю землю в него? Надо подумать! Крайне, крайне надо что-нибудь сделать! Тут можно сэкономить не одну минуту...»
Витя пожал ему руку и ушел. Алеша засучил рукава, встал за станок.
Под сложным сплетением металлических форм и кровельных перекрытий, высоко над электропечью катилась кабина подъемного крана. Из нее, словно скворчиха из скворешни, выглядывала крановщица в красном берете. Она далеко высунулась из своего оконца, вот-вот выпадет: наверное, сливает ваграночный чугун в электропечь. Ну да, так и есть! Буйный и пышный фонтан искр взметнулся над плавильным пролетом, ярко осветив фигуры хлопотавших там рабочих и три высоких, подпирающих потолок, столба вагранки.
Алеша считал, что у него самая выгодная позиция в цехе. Во-первых, стоило только слегка метнуть глазами, и вся цеховая жизнь была, как на ладони. Во-вторых, — и это самое главное, — место словно нарочно было создано, чтобы Алеша мог давать высокую выработку. Ему не приходилось стоять и ждать подхода пустой тележки: после выбивки они сплошь шли пустыми.
Еще полгода тому назад он начал воевать за это место...
Когда Алеша пришел в цех, его поставили на самый последний станок, туда, где уже начиналась площадка заливщиков. Пришлось помучиться — конвейер всегда был заполнен опоками, выставленными с предыдущих станков. Подолгу приходилось ждать, когда подойдет свободная тележка.
«Ну, здесь высокой выработки не дать!..» — думал Алеша.
А о том, чтобы отличиться на заводе высокой выработкой, он начал думать еще в ремесленном училище.
Он обошел всю линию формовочных станков и начал присматриваться к работе формовщика с первого номера. Там стоял высокий парень в лихо сдвинутой на затылок шапке. Из-под вздернутого козырька свешивалась кудрявая чолка светлых, льняных волос. С задумчивым видом, он курил, небрежно облокотившись на станок.
Был он такой же чумазый, как и все формовщики, но что-то в нем — не то вся повадка, не то папироса, не то холеный кудрявый чубчик на лбу — отличало его от всех, и он не понравился Алеше с первого взгляда. «Балаболка и форсун! — решил он мысленно. — И поставят же такого медведя на хорошее место!»
Проходя мимо в следующий раз, Алеша опять взглянул на парня. Он уже работал. Но что эта была за работа! Парень ворочался медленно и осторожно, словно ему на голову поставили лукошко с сырыми яйцами и он страшно боялся его уронить. Позевывая, часто посматривал по сторонам. Иногда он вовсе переставал работать, задумчиво разглядывая толстое и гладкое кольцо на черном, запыленном землей, пальце, не то медное, не то, и в самом деле, золотое. А мимо него шли и шли пустые тележки!
Алеша возненавидел парня в эту минуту, хотя и редко его охватывало такое чувство. «Ворочается, ну, чисто медведь! Никакого у него нет интереса к работе. Прошлялся, видно, ночь или в карты продулся — теперь ему не до работы...»
О своих наблюдениях над парнем Алеша рассказал технологу и комсоргу формовочного пролета Клаве Волновой. Клава не могла понять, в чем дело, почему так волнуется молодой формовщик:
— Это — Гриша Малинин. Что ж, работает... Правда, неважно, но работает...
— Не в том дело, что работает. Обрати внимание, место-то у него какое!
Клава присмотрелась и сообразила, ведь парень работал самого начала конвейера. Вереница тележек, сделав поворот от выбивки, здесь шла совершенно пустая.
— Пожалуйста, на любую тележку можно ставить опоку! Ни секунды простоя!.. — горячо говорил Алеша.
— Чего ты хочешь, не понимаю?
— Поставьте меня на это место.
— Ах, вот что! — Клава подумала. — Хорошо, мы решим на бюро!
Такого ответа Алеша не ожидал. При чем тут бюро, когда вполне достаточно было поговорить с начальником пролета и с самим Малининым?
Но, как оказалось, Клава хитрила: она еще плохо знала Алешу и хотела, чтобы он не ей, а всему комсомольскому бюро заявил, что полностью использует выгоды нового места и даст настоящую высокую выработку.
Бюро решило просить начальника пролета Николая Матвеевича перевести Алешу на первый станок, а его обещание — показать на новом месте высокий класс работы — записали в протокол. Алеша понял Клавину хитрость и усмехнулся: «Это хорошо, что у тебя такой же интерес, как у меня. Значит, дело у нас должно пойти...» Впервые он внимательно посмотрел на эту невысокую, худощавую, белокурую девушку, с серьезным и деловитым видом сидевшую на председательском месте.
Утром Клава сама повела Алешу к первому станку. Малинин не начинал еще работать — он оттирал свое кольцо о рукав комбинезона и любовался его блеском.
— Слушайте, Малинин! — строго сказала Клава. — По распоряжению начальника пролета вы переходите работать на последний станок. На ваше место встанет этот товарищ.
Она ожидала, что парень начнет возражать и спорить, — как, почему, за что? — и уже готовилась заявить ему, что руководство цеха поручило ему самое выгодное место, а он, видите ли, не оправдывает доверия...
Но Малинин с усмешкой посмотрел на них и пожал плечами:
— Пожалуйста!.. А то здесь жарковато...
«Подумайте, какой неженка!» — хотел сказать Алеша, но промолчал. И хорошо сделал, что промолчал: через час работы он убедился, что новое место, при всех своих преимуществах, имеет и большие недостатки.
В нескольких метрах от станка выбивщики разбирали опоки. Багровые отливки источали сухой и острый жар. Волны горячего воздуха обдавали формовщика.
— Как дела, Звездин? — спросила пробегавшая мимо Клава.
Алеша нехотя улыбнулся и показал глазами на выбивку:
— А здесь, верно, жарковато!..
Лицо Клавы стало озабоченным и серьезным:
— Вот как! Чего же ты раньше смотрел? Надеюсь, слово-то сдержишь? Краснеть за тебя не придется.
Алеша ничего не ответил, только стиснул зубы: ведь вот как все получилось! Сам напросился на первый станок, надавал кучу обещаний, а тут такая неожиданность! Сам, все сам, винить некого! Выполняй слово, как хочешь!
Он взял себя в руки, не поддался расслабляющей жаре и добился-таки своего: выставил за смену 162 опоки, на два десятка больше нормы. Было трудновато, но на старом месте ему бы этого не сделать. Значит, здесь можно работать хорошо.
Клава была довольна, подала ему руку. Алеша руку пожал, но вид у него был хмурый, сосредоточенный. «Злится парень! — решила Клава. — Кажется, я его самолюбие задела. Вот, подишь ты, какой гордый!»
Но Алеша не злился, а придумывал выход из положения...
После смены он ушел на склад железного лома и до вечера рылся в грудах старого железа. Нашел два листа основательно помятого железа, притащил их в цех, долго расправлял молотком. Когда сменщик ушел на обеденный перерыв, Алеша поставил около станка две стойки, закрепил на них железные листы и таким образом соорудил перегородку, отделявшую рабочее место от выбивки.
Он посмотрел, как начал работать сменщик, попробовал поработать сам, — действительно, жар был куда меньше.
— Здорово ты смекнул! — одобрил Витя Щелкунов Алешу. — В самом деле, куда спокойнее работать...
— Давно бы смекнуть надо! — удовлетворенно проворчал Алеша и ушел домой.
Утром начались неожиданные неприятности.
Подошел начальник формовочного пролета Николай Матвеевич. Он взглянул на неуклюжую перегородку, поджал губы и как-то брезгливо спросил:
— Кто поставил сюда эту гадость?
Алеша смутился: Николай Матвеевич смотрел строго и неодобрительно.
— Я поставил.
— Сам?
— Сам.
— Самовольно?..
— Выходит, самовольно.
— Зачем?
— Невозможно было работать: жара с выбивки идет. Какую же тут выработку дашь?
Николай Матвеевич помолчал.
— Не позволю я уродовать цех разной дрянью... Надо снять!
— Николай Матвеевич! — всколыхнулся Алеша. — Товарищ начальник!
— На то я и начальник в пролете, чтобы не позволять никому самовольничать...
Он как-то подчеркнуто резко отвернулся и ушел.
Два дня Алеша мучился и переживал.
Конечно, он посвоевольничал, не обратился к мастеру за разрешением. Он не сделал этого потому, что считал просто ненужным разговаривать с кем-нибудь об этом. Вот скажут: сам напросился на первый станок и жары испугался! Но ведь ничего плохого от перегородки не получилось. Наоборот, оба сменщика довольнешеньки, не нахвалят Алешину выдумку.
Правда, перегородка нескладная — топорная работа. Ну, и что же? Пусть дадут ему нового железа, металлические стойки и сварочный аппарат — он соорудит такую перегородку, что она не уродовать, а украшать будет цех. Да если бы еще удалось ее выкрасить серебристой алюминиевой краской...
Пока что он решил не снимать свое сооружение. Будь что будет! Авось как-нибудь забудется вся эта история, а перегородка останется...
Два дня никто не беспокоил Алешу. На третий день Николай Матвеевич вышел из конторки и направился прямо к нему. Алеша сделал вид, что усиленно занят формовкой. Сердце у него забилось, и движения стали неуверенными, расслабленными. Предстояла буря, и Алеша решил не сдаваться.
Николай Матвеевич остановился у Алешиного станка и несколько минут наблюдал за его работой. Потом сказал:
— Вот что, молодой человек! Перегородку надо снять!
— Это зачем?
— Мы украшать должны цех, а не уродовать его.
Говорил Николай Матвеевич миролюбиво, и это еще больше подхлестнуло Алешу. Он отошел от станка и горячо заговорил, помахивая руками:
— Украшать, украшать! А выработку давать надо? А условия для выработки надо?
— Надо. Да ты чего кипятишься?
Он подошел к Алеше, взял за подбородок, заглянул в глаза. «Как с маленьким!» — мелькнуло в голове у юноши, и он резко отшатнулся:
— Я вам не котенок и вы меня не ласкайте! Вы мне условия для работы давайте! — почти прокричал он.
Николай Матвеевич рассмеялся:
— Смотри, какой ершистый! Думаешь, только тебе интересно повышать выработку, а начальнику пролета это все равно?
— Видно, все равно, если велите перегородку снять! — рубил Алеша.
Все еще посмеиваясь, Николай Матвеевич показал на приближающийся электрокар:
— Скажи, вот эта штука тебе нравится?..
На площадке электрокара лежала выкрашенная в серебристую краску металлическая ширма со стойками, с угольниками для привинчивания к полу и даже с небольшим ящичком, в который можно будет положить мелкий инструмент или завтрак. Видно, Николай Матвеевич хорошо подумал, прежде чем заказать такую перегородку...
Алеша только делал вид, что осматривает ее. Чего там смотреть, сразу видно, что хороша! Его мучил вопрос: как быть? Ведь вот, ни за что, ни про что набросился на человека, чуть не обругал его. Как он мог даже мысль допустить о том, что ему не помогут? Как теперь быть, что делать?
Щеки его медленно заливала краска стыда...
Рабочие разрушили нескладную перегородку, сняли новую ширму с электрокара, начали устанавливать. Николай Матвеевич стоял в стороне и наблюдал за рабочими. Наблюдал он и за Алешей — уж очень смешил его расстроенный и сконфуженный вид паренька.
Алеша решительно подошел к нему:
— Извиняюсь, товарищ начальник! Я вроде неладно разговаривал с вами... Погорячился, извиняюсь!
— Почему неладно? По-моему, ладно. Ты отстаивал высокую выработку — так и надо ее отстаивать. Немножко невпопад получилось, это правда... Ну, и что же? С кем ошибок не бывает? На них учимся... — Алеша облегченно вздохнул.
Так отвоевал Алеша место у первого станка конвейера, заняв лучшую для формовщика позицию.