6

6

В 20-х годах писали очень много стихов для детей о том, как делаются вещи. Это были большей частью описания производственного процесса — вялые, неэмоциональные. Стихотворная форма для подобных произведений была совершенно необязательной — в них не найти и следов поэтичности. Воспитательная их ценность была очень ограниченна. В стихах о том, как делают вещи, не было тех, кто их делает, — в лучшем случае о них мельком упоминалось, как, например, в одном стихотворении Е. Данько:

Так бери же чашку смело,

Пей из чашки сладкий чай,

Да про тех, кто чашку сделал,

Вспоминай!

Между тем люди изображены в стихотворении бледно и вспоминаются не они, а то, как выразительно раскрыла ту же тему Е. Данько прозой, в превосходной книге «Китайский секрет».

Отсутствие в «производственных» стихах героя-труженика, а значит, и напряжения труда, его радости делало стихи такими бестемпераментными, что они умирали, едва родившись.

С. Маршак в 1923 году поставил в центре сюжетного стихотворения о пожаре самоотверженный, умелый труд пожарного и позже, в 1927 году, рассказал о работе почтальона. Это было важным для нашей детской поэзии новаторством. Но поэтический разговор о благородстве труда Маршак вёл ещё безотносительно к возможной в будущем деятельности читателей и к доступным им сейчас формам труда.

Решительный и важный шаг вперёд сделал Маяковский: он не просто рассказывал о труде — он его пропагандировал. И не только труд в будущем, но сегодня — с самых первых шагов.

Вспомним ещё раз:

Этот

       чистит валенки,

моет

       сам

             галоши.

Он

хотя и маленький,

но вполне хороший.

……………………………….

Сима тоже деловит:

у него серьезный вид.

Хоть ручонки и тонки,

трудится вперегонки.

Работай, говорит Маяковский детям. И учись уважать тех, кто трудится для тебя:

А няня работает —

                             водит ребят.

…………………………………………………….

К няне

          надо

                 хорошо относиться.

И как не подивиться на японцев, которые не бегут от грозного вулкана: «Нельзя. Работать надо».

Настойчиво, неустанно повторяет Маяковский детям, что ценность человека, маленького и большого, ценность народа определяется его трудом. И надо подражать тем, кто самоотверженно работает для других:

Труд большой рабочему —

        простоять всю ночь ему.

………………………………………………..

Кличет книжечка моя:

— Дети,

            будьте как маяк!

Всем,

         кто ночью плыть не могут,

освещай огнём дорогу.

И снова и снова о том же. Презирай Власа — лентяя и лоботряса, страшись его судьбы. Удивись, как много людей работало над твоим игрушечным конём. И подумай о будущей профессии, примеряйся к ней в игре.

Только в трёх из тринадцати детских стихотворений не говорит Маяковский о труде — ребячьем или взрослом. Даже по стихам о зоологическом саде шагает очень симпатичный верблюд:

он в работе круглый год —

он,

     верблюд,

                  рабочий скот.

В двух стихотворениях (кроме «Власа» — сатиры на бездельника) труд — основная тема. Оба — «Конь-огонь» и «Кем быть?» — произведения не только новаторские, важные для времени, когда были написаны. Они и сегодня превосходно работают.

«Конь-огонь» резко отличается от «производственных» детских стихов 20-х годов. У Маяковского в центре стихотворения не самая вещь, а люди, которые её изготовляют. Интерес к рассказу повышается тем, что мастера делают не привычные предметы обихода, которым обычно посвящались «производственные» стихи, не чашку, стол или тетрадку, а вещь волшебную, почти живую и совершенно необходимую читателю: игрушечного коня. Труд не обезличен, у каждого работника и своё дело и своя реплика в стихотворении.

Малышу очень хочется получить коня, но не меньше заинтересованы и мастера, рабочие, в том, чтобы его добротно сделать. Короткие деловые реплики рабочих доброжелательны, в них чувствуется охота к труду, готовность помочь малышу, в которой нет и следа снисходительности — напротив, сознание важности предпринятого дела.

Чтобы сделать коня, нужен прежде всего картон. Мастер и малыш идут к писчебумажной фабрике.

Рабочий спрашивать их стал:

— Вам толстый

                       или тонкий? —

Спросил

             и вынес три листа

отличнейшей картонки.

— Кстати

             нате вам и клей.

Собрали все припасы, но нужно будет ещё раскрасить лошадь, а то она выйдет «бедная, скучная и бледная».

К художнику,

                    удал и быстр,

вбегает наш кавалерист.

— Товарищ,

                  вы не можете

покрасить шерсть у лошади?

— Могу. —

                 И вышел лично

с краскою различной.

Потрудившись вместе, мастер, столяр, щетинщик, художник сделали мальчику коня.

Что за лошадь,

                      что за конь —

горячей, чем огонь!

……………………………………………….

На спину сплетённому —

помогай Будённому!

Маяковский сказал интервьюеру, что хочет показать в этом стихотворении «общественный характер труда». Показал он не только это — значительно больше: как увлекателен серьёзный, добротный труд, как охотно выполняют его люди, каждый свою работу и все вместе общую.

В стихотворении «Конь-огонь» малыш ещё потребитель чужого труда. Радостно и дружно мастера работают для него. И читатель видит, как спорится труд, когда «вместе взялись все за дело».

Но надо же и о своем труде подумать.

У меня растут года —

будет и семнадцать.

Где работать мне тогда,

Чем заниматься?

Так начинается стихотворение «Кем быть?».

«Будет и семнадцать» — не значит, что уже приближается этот рубеж между учением и работой. Нет, стихотворение написано для детей, ещё увлечённых игрой в трамвай и кондуктора, в доктора и больного. Маяковский воспроизводит обычную ребячью игру, но неприметно поворачивает её к первым размышлениям о выборе профессии уже всерьез.

Тут снова Маяковский говорит про общественный характер труда. Но главное для него теперь не совместный труд — это основная тема стихотворения «Конь-огонь», здесь она побочная, — а радость всякого труда для общества. Поворот от игры к «правдашней» жизни найден на этот раз в том, что труд доставляет радость совершающему его, если он нужен другим, приносит пользу людям. Говоря категориями «взрослого» мышления, речь идет о сочетании личных интересов с общественными. Маяковский сумел эту идею перевести на язык ребячьих интересов, игр и размышлений.

Кем бы ни представлял себя мальчик, от имени которого ведётся рассказ, — столяром, инженером, рабочим, врачом, шофёром, летчиком, — он не забывает о цели труда.

Хороший дом,

                     большущий дом

на все четыре стороны,

и заживут ребята в нём удобно и просторно, —

мечтает будущий инженер-строитель.

Только скажите,

вам куда надо —

без рельсы

                 жителей

доставлю на дом, —

обещает будущий шофер.

Все эти и подобные им строки даны без нажима, вплетены в рассказ естественно, непринуждённо, но с мягкой настойчивостью они повторяют всё ту же мысль: трудиться надо для других и это даст радость тебе.

Каждая «примерка» мальчика к профессии сопровождается рефреном:

Столяру хорошо,

а инженеру —

                      лучше,

я бы строить дом пошёл,

пусть меня научат.

………………………………

Быть шофёром хорошо,

а лётчиком —

                      лучше,

я бы в лётчики пошёл,

пусть меня научат.

Трудно выбрать. Буйно разыгрывается фантазия мальчика, его захватывает радость огромных возможностей, радость ощущения своей ещё не созревшей, но готовящейся к действию силы, радость стремления к борьбе и победе.

Дух захватывает:

Сдавайся, ветер вьюжный,

сдавайся, буря скверная,

открою

           полюс

                     Южный,

а Северный —

                      наверное.

Ветер вьюжный надувает парус жизни торжественным маршем, предвещающим богатую судьбу, мечтой о победе над стихиями кончается игра, серьёзность и значительность которой скрыта за непосредственностью весёлого, задорного рассказа.

Воспитательная идея стихотворений «Конь-огонь» и «Кем быть?» выражена не декларативно: ощущение радости труда возникает из рассказа о содержании труда.

В стихотворении «Конь-огонь» поэт всё время приостанавливает развитие сюжета, чтобы сосредоточить внимание читателя на руках мастера, столяра, художника. Рельефность и темпераментность изображения простых рабочих процессов в стихотворении «Кем быть?» создают напряжение стиха, всё повышающееся к концу, — от билетика, который продаёт кондуктор трамвая, до стремления лётчика достигнуть звёзд и Луны, до убеждения матроса, что он «откроет полюс Южный, а Северный — наверное».

Разнообразие быстро сменяющихся изображений труда поддержано подвижностью, гибкостью ритма, поступь которого меняется в соответствии с движением игры.

Боевым призывом к труду начинается описание заводской работы:

Вставай!

             Иди!

                    Гудок зовёт,

и мы приходим на завод.

Разбивка и синтаксическое строение первых трёх строк диктует отрывочное произнесение с чёткими паузами. Это не только призыв — почти приказ. А последняя строка льётся плавно, словно широко раскрываются перед мальчиком ворота цеха.

На заводе:

Народа — уйма целая,

Тысяча двести.

Чего один не сделает — сделаем вместе.

Двухударные строки (вторая и четвёртая), чередующиеся с трёхударными, не только передают взволнованность, вызванную зрелищем цеха, — они сильными ударениями и длительными паузами, которых требует здесь ритмическое строение («тысяча // двести», «сделаем // вместе»), выделяют самое важное: множество рабочих и общий их труд.

Но вот изображается самый труд, его содержание. Теперь энергичные двухударные строки господствуют.

Можем

          железо

ножницами резать,

краном висящим

тяжести тащим;

молот паровой

гнёт и рельсы травой.

А как только приостанавливается описание работы, чтобы подвести итог увиденному, сделать вывод, ритм меняется, ударение переходит с первого на второй слог строки (резкость перехода несколько смягчена тем, что и последняя строка описания — «машинами правим» — начинается с неударного слога):

Работа всякого

нужна одинаково.

Я гайки делаю,

                       а ты

для гайки

               делаешь винты.

Поэт возвращается к изображению работы, она становится всё напряжённее — и напряжённее ритм стиха. Всё меньше безударных слогов между ударениями.

Болты,

          лезьте

в дыры ровные,

части

        вместе

сбей

       огромные.

Там —

          дым,

здесь —

             гром.

Работа кончена, снова меняется ритм: вместо двухударного дольника — четырёхстопный ямб.

И вот

        вылазит паровоз,

чтоб вас

             и нас

                      и нёс

                               и вёз.

Короткие, отрывистые слова словно имитируют ритмичное пыхтение паровоза, набирающего скорость. Это «ритмоподражание» сопровождается звукоподражанием — аллитерацией, как бы воспроизводящей свист вырывающегося пара (вас — нас — нёс — вёз).

Гибкость ритмического движения, всегда неразрывно связанного со смысловым и эмоциональным содержанием строф, характерна и для всех других эпизодов стихотворения.

Маяковский в стихах для детей не упрощал обычного для него ритмического рисунка (к классическим размерам приближаются лишь стихи для самых маленьких), и это совершенно оправдано тем, что ритмическая система Маяковского даёт возможность резче, чем в классическом стихе, выделять самые важные слова и строки, сосредоточить на них внимание маленького читателя. В то же время некоторые обычные для Маяковского способы разбивки строк (особенно разбивка слова на две строки), которые для взрослых имеют значение своего рода ритмико-смысловых фигур, детьми воспринимаются как игровые. Они близки к словесным упражнениям ребят, в которых выражаются и потребность в процессе усвоения родного языка играть звуками, слогами, и свойственные каждому ребёнку ритмические импульсы (скандирование).