В. А. Поздеев. Киров Сатирические аспекты мотива вина в семинаристских стихах ХIХ — начала ХХ века

В. А. Поздеев. Киров

Сатирические аспекты мотива вина в семинаристских стихах ХIХ — начала ХХ века

В среде, связанной с церковным бытом, как семинаристов, так и священнослужителей складывался особый мир. Известно, что вся сложность и противоречивость культуры и жизни церкви отразилась в литературе, фольклоре, а также в особом типе творчества, связанного с понятием «третьей культуры» — творчестве семинаристов.

В народном творчестве, как и в поэзии «третьей культуры» в разных жанрах и на разных уровнях использовались определенные сатирические приемы. К числу наиболее распространенных можно отнести пародию, клише. Однако в фольклористике и литературоведении нет однозначных трактовок клишированности, канона, формульности, пародии, пародичности, стилизации, травестии, перелицовки и подобных явлений, которые используются как приемы, приводящие к некоему «двуединству» формы текстов, разнонаправленных по своему идейному смыслу. Формально объект пародии сохранял свое смысловое значение и, в то же время, пародия придавала тексту новые сатирические краски и аспекты значений.

Категории клишированности, формульности, пародии могут быть уяснены с введением такого понятия когнитивной поэтики как «концепт» или «группы концептов». Концепт выделяет набор признаков, выражающих «идею подобия или сходства объединяемых единиц». Интерпретационные возможности концептов довольно велики, так как «понятие концепта отвечает представлению о тех смыслах, которыми оперирует человек в процессе мышления и которые отражают содержание опыта и знания, содержание результатов всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких „квантов“ знания».[130]

С понятием концепта можно соотнести «литературную формулу», мотив. Однако, по мысли Дж. Кавелти, «литературная формула представляет собой структуру повествовательных или драматургических конвенций, использованных в очень большом числе произведений».[131] По мнению ученого, формула состоит из двух составляющих: традиционного способа описания конкретных предметов и воплощением архетипических сюжетных форм.[132]

Поэзия семинаристов как феномен «третьей культуры» отразила характернейшие признаки сочетания конретных предметов и их архетипических форм жизни.

Семинаристы делили свою жизнь на две части: первая — вольная, хотя и протекавшая в строгих рамках закрытого учреждения, вторая часть — после семинарии, регламентированная церковными правилами, социальными нормами жизни. Любая регламентация предполагала своеобразную реакцию на какие-либо запреты. Отсюда возникает феномен так называемого антиповедения.

Семинаристы или бурсаки нередко обладали заметным поэтическим дарованием и даже становились профессиональными литераторами. Их творчество отражало не только основы усвоенных ими знаний, но и заключало в себе оценку их реального быта и нравов. Заметное место в поэзии семинаристов занимала сатирическая струя. В их поэтическом творчестве особо выделяются мотив «разгульной жизни» и связанный с ним мотив «пития». Именно это понятие становилось для семинаристов сферой преломления самых разнообразных смыслов, включающих в себя как представления о высоких материях, так и бытовых проявлениях семинаристской жизни. Это своеобразная бравада, которая становилась неотъемлемой частью их общежития. Мотив вина преломлялся как своеобразный концепт, связанный с христианским представлением о вине «как крови Господней», и носил эвхаристический смысл. Одновременно этот мотив воспринимался в сугубо бытовом, сниженном варианте. Семантическое поле, образуемое этими двумя полюсами включало в себя большой спектр оттенков смысловых значений: мотив свободы от канонов семинарского быта, свободы духа, вызов традиционной морали, чувство корпоративного братства (единения), «уход» от тягот жизни и т. д.

Так, в песне «Если хочешь быть спокоен» наблюдаем рефрен «плевать!», отражающий отношение семинаристов ко всему, что мешает быть свободными:

Если хочешь быть спокоен,

В жизни горести не знать, —

Будь всегда собой доволен,

Думать так: на все плевать!

Как студент, ты все по воле

Должен делать, иль гулять;

Если хочешь — сиди в школе,

А то в портерной — плевать![133]

Семантическое поле концепта «пития» часто пересекается с концептом «разгульной жизни». Так в песне «Воспоем мы, братцы, канту прелюбезну» помимо перечисления напитков, которые собираются пить семинаристы, возникает тема «красных девиц», придающая элемент эротизма:

С красными девицами,

Станем мы играти!

Бросим взоры,

Пойдем в горы

Погуляем, погуляем!

Купим водки алой, —

Золотой — французской,

Притом не забудем

Взять с собою русской!

…Первую-то выпьем, —

Станем поздравлять!

Вторую-то выпьем, —

Станем цаловать!

Ах, обоймем, —

Поцелуем!

Сердцем вздохнем![134]

Или, например, в стихотворении «Вот камень претыкания» семинаристы, как бы предвидя свою будущую жизнь в приходе, показывают невозможность изменить собственную внутреннюю сущность:

…Дьячками мы прилежными

По виду будем жить;

Во всем же прочим прежними

Имеем честь пребыть:

И трубочку, и водочку

Не будем оставлять…[135]

Эти произведения по форме чаще всего рукописные, но они примыкают к фольклорным, поэтому могли бытовать как в устной, так и в письменной форме.

Полная семантическая картина концепта «семинаристской тяжелой / веселой жизни» устанавливается на основе нескольких факторов. Первым фактором является выбор «ракурса» при рассмотрении текстовой ситуации и соотнесение ее с концептными смыслами.

Двенадцать лет с тоской долбили

Мы одряхлевшую латынь;

Из-за нее нас били, били! —

Она нам горче, чем полынь!

Ах, много вынесла ты горя,

Победна наша голова!

Не знала отдыха, покоя —

Всегда, всегда в труде была![136]

Второй фактор — это внутренняя структура текста, в которой детализируется семантическое поле «тяжелой жизни» и усиливается рифмой «долбили — били, били». При всей тяжести семинаристского житья, их поэтические тексты наполнены некоей «ободряющей» интонацией или энергией, в которой ментальность автора-семинариста (молодого человека с нерастраченной энергией) в данном тексте проявляется имплицитно, например, в концептах «одряхлевшая латынь», «победна наша голова». На наш взгляд, здесь происходит своеобразное доминирование одного концепта над другим.

В восемьсот восьмом году

Было в Твери городу.

Ой, калина моя!

Ой, малина моя!

Семинаристик молодой,

Постояльчик удалой

Ой….

Он пивца, винца не пьет,

В рот хмельного не берет,

Ой…

А чтоб быти веселу, —

Курит трубку табаку,

Ой…

Вот старуха-лепетуха —

Не любила того духа…

Ой…

На улицу выходила,

Профессору говорила.

Ой…..

Профессор-то рассудил,

Бабу в шею проводил.

Ой…..

Ты старуха не сердись,

С семинаристом помирись.

Ой….

Использование припева народной песни придает игривый характер стиху, отсылает к народному стереотипу восприятия пития, курения, веселья. Иронизирование над старухой-лепетухой невольно усиливает интерпретационные возможности концепта профессора-учителя-наставника: от положительного (в песне) до отрицательного.

Концептуальные совокупности источников народной конфессиональной сатиры чрезвычайно широки: в русском сатирическом фольклоре пародируются церковные службы, катехизис, молитвы, официальные документы.

Примечательна и пародия на песнопения, которые в церкви распевались на «гласы». Эти напевы многие священнослужители запоминали благодаря так называемым «подобнам» с шуточным содержанием:

Глас 7-й

Возрадуется пьяница о склянице

И уповает на полштоф.

Летел скворчик по улочкам,

По переулочкам.

Напали на скворчика разбойнички

И ограбили его.[137]

Привычное содержание церковных «гласов» заменялось на «необычное» сниженное, комическое, шуточное. Это «необычное» становилось «обычным», хорошо запоминающимся, формульным, знаковым, которое можно было вспомнить в любых обстоятельствах, а вслед за текстом вспоминался и напев. Происходило прочтение ментальной модели текста.

Настоечка двойная,

На зелье составная,

Сквозь уголь пропускная —

Восхитительна!

И стоит лишь напиться, —

Само собой звониться,

И хочется молиться

Умилительно![138]

Такое явление: неразрывной связи текста и напева отмечается и в авторской литературной пародии. Формальные признаки текста сочетаются с очень сильной позицией напева в проявлении суггестивности. Видимо, поэтому многие поэты-самоучки, авторы пародий использовали песенную форму, пародируя определенной содержание. Известная песня студентов «Там, где Крюков-канал» имеет вятский семинаристский вариант «Там, где Вятки конец».[139] Песня исполнялась на мотив «началки», то есть начальной молитвы, в ней сатирически обыгрываются библейские реалии и цитаты.

Там, где Вятки конец,

Где уж поле и лес

Вскольем место у нас

Называется.

Припев:

Пиво, пиво, пиво, пиво.

Пиво тра-ра-ра,

Вспомни ты, как испили

Втроем мы три ведра.

Припев.

Есть там дом небольшой,

Невысокий такой.

Этот дом «Капернаумом»

Именуется.

Припев.

Питейный дом семинаристы называют «Капернаумом», как известно, Капернаум — это «село Наума» или «село утешения» Иисуса, который предрек, что «и ты Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься». Таким образов, в концепте «питейного дома» выявляется несколько семантических полей: от «блаженного забытья в вине» до «бесовского соблазна вином».

Там Никитин Иван,

Из болванов — болван,

От чужих кошельков

Наживается.

Припев

От зари до зари,

Лишь зажгут фонари,

В этот дом семинары

Шатаются.

Припев.

И всю ночь на пролет

Они пьют и поют,

Меж собой и с другими

Ругаются.

Припев

Крик, шум, смех никогда

Не стихает тогда,

Звонким эхом кругом

Разливается.

Припев

А когда в голове,

Как в чугунном котле

Винный пар до конца

Уж сгущается.

Припев.

Тогда пьяных семья,

«Вся свиньею свинья»,

В «Alma mater» свою

Отправляется.

Припев.

Но решетчатый двор

И на дверях запор

Для гуляк тут преградой

Является.

Припев

Но не в первый уж раз

Каждый пьяный из нас

«Яко тать ину де»

Преправляется.

Припев.

Между тем у ворот,

Точно мартовский кот,

Сам Лепорски жандарм

Дожидается.

Припев.

И известен финал,

Всех гуляк он поймал

И доволен собой,

Улыбается.

Припев.

Сатирический концепт «жандарма» расширяется до похотливого мартовского кота, который, дождавшись «добычи», «доволен собой, улыбается». Еще одним мотивом в этой песне является мотив «как святой Иван Богослов[140] взирает на забавы семинаристов» (в других вариантах упоминается святой Харлампий):

А Иван Богослов,

Покровитель ослов,

Сверху смотрит картины,

Катается.

Припев.

Ах, зачем я старик

И на небо проник?

Вон, ведь как на земле

Забавляются.

Припев.

И питомцы мои,

Семинары мои

Лучше всех пьют везде,

Отличаются.

Припев.

«Сколь-то испивающий»[141]

А Харлампий святой

С колокольни большой

Сверху смотрит на них,

улыбается.[142]

Сатирическое осмысление окружающей действительности — один из аспектов коллективного сознания, выработанных стереотипов, которые обогащали как фольклорную, так и книжную традиции. Создавался фонд сатирических мотивов, образов, художественных приемов. Эффект сатирической традиционности нарастает в зависимости от разработанности этих элементов, важнейшим из которых является мотив «пития» с расширенным семантическим полем, в котором выделяется рассмотренная группа концептов.