Дописывая за…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дописывая за…

«Прайс» – вторая за полгода книга Леонида Гиршовича, выходящая в свет. Можно не сомневаться, что в следующем году этот роман будет номинирован на большинство литературных отечественных премий, еще меньше сомнений в том, что в результате ни одной из них он не получит. Почему?

Роману «Прайс», очевидно, основному роману Гиршовича (по крайней мере, самому объемному), не везет. Написанный в середине 80-х, он, казалось бы, мог стать бестселлером, будь он опубликован в начале перестройки, на волне увлечения эмигрантской прозой. Отдельные отрывки были напечатаны в парижском «Континенте», израильском журнале «22» и петербургском «Вестнике новой литературы». Причины, по которым ни один из этих журналов не довел публикацию «Прайса» до конца, кажутся различными, но по сути совпадают: «Прайс» – роман «неудобный», неоднозначный и провокативный.

Принципиально построенный на границе пересечения разных жанров – антиутопии, воспитательного, интеллектуального романа, романа-памфлета, притчи etc., – он, возможно, точнее всего ложится в русло перфектологического повествования. Повествования о том, что могло бы быть, да вышло иначе. Две антиутопии связаны между собой утопическим мостом. Первая касается мифического переселения русских евреев в некий Фижменский край в конце 1953 года. Гиршович реализует план Сталина – в России не остается ни одного еврея, евреи в Фижме, лишенные географических карт и всякого контакта с метрополией, живут в историческом вакууме. Весь мир предполагает, что это переселение – всего лишь советский эвфемизм радикального решения еврейского вопроса в духе Гиммлера; советская власть не протестует против этого предположения, не подтверждая, но и не опровергая его – так удобнее.

Вторая утопия – сама Россия, точнее, СССР, где происходит перестройка, очевидно, сразу после «смерти вождя народов». Кое-что совпадает – переименование Ленинграда, только не в Петербург, а в Невоград, радостное отсоединение братских республик, прежде всего прибалтийских, где, однако, русских не ненавидят, а почему-то пламенно любят. Ну и конечно, всевластие тайной полиции, а точнее, хунты под именем «пентагонон». Основное время действия романа – начало 70-х: ввиду «гласной», но строгой цензуры «Тристии» Мандельштама еще не изданы. Антиутопии не радикальны, а, так сказать, осторожны – известная мелодия сыграна еще раз, но на слегка расстроенным инструменте.

Сюжет строится вокруг двух – за 17 лет – побегов из еврейского фижменского гетто в Россию. Сначала, инсценировав самоубийство, убегает мать героя, которая пишет книгу «Сломанное колено», где непонятно зачем удостоверяет: все три миллиона русских евреев действительно убиты. Ее история написана в стиле банально-добротного детектива а-ля Александра Маринина. А затем на самолете, перевозящем пушной товар, в Невоград летит ее сын, начинающий живописец. Его мечта – поступить в Академию художеств. Леонтий Прайс – так зовут юного героя – сложный симбиоз очаровательной, но полусумасшедшей девушки Шоши из романа Башевиса Зингера, Парнока из «Египетской марки», да еще, пожалуй, Левы Одоевцева из «Пушкинского Дома». Но прежде всего – Пнина из одноименного набоковского романа и его же Годунова-Чердынцева. Очередная «история художника в юности».

Вообще «Прайс» кажется романом, который мог бы написать и Набоков, сразу после «Дара» (если, конечно, предположить, что Набоков, в дополнение к русскому и английскому, освоил бы советский новояз и одесский акцент). И Ремизов – так как Гиршович явно тяготеет к орнаментальной прозе, даже Бабель, если бы ему удалось пережить 37-й год. Из американцев – Фолкнер. Гиршович как бы дописывает за писателей, предпочитавших поэтически сложную, прихотливую фразу, то, что они не могли написать по разным обстоятельствам. Бесконечные лирические отступления, каждое из которых могло бы стать статьей или эссе, по любому удобному или не очень удобному поводу (одно из таких эссе – провокативное сравнение Шостаковича и Прокофьева, не найдя места в основном тексте романа, стало предисловием, не вполне, впрочем, уместным).

Однако главная ценность романа Гиршовича – его пластический дар, стилистическая изощренность, подчас набоковского диапазона, вот только обоснование этой барочной – и хочется срифмовать: порочной – изощренности у Гиршовича несколько иное. Набоков – сноб, изысканность его слога – способ раз и навсегда противопоставить себя пошлости, банальному царству нормы. В то время как Гиршович вполне и принципиально нормален, его главный враг – русско-советский уродливый мир, увы, не самый достойный противник для столь тяжелой артиллерии. Сомнительна и основная сюжетообразующая идея романа, которую можно редуцировать до сентенции вроде: еврею нечего делать в России, как только эмигрировать. Но это уже риторика, и вполне романтического пошиба. Но то, что изысканность и публицистичность плохо уживаются вместе, заметить несложно.

«Прайс», несоменно, значительный роман – возможно, последняя в ХХ веке попытка совместить реалистическое письмо с метафорикой в рамках антиутопии. И, скорее всего, выходит он вовремя, когда достоинствам и недостаткам легче отыскать чисто литературное измерение.

1998