Второгодник Баландин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Второгодник Баландин

Толстый преподаватель истории и географии в синем сюртуке с золотыми пуговицами и золотыми наплечниками шел вприпрыжку по коридору гимназии.

Впереди него бесшумно скользил, низко наклонив голову, батюшка в рясе. Перед батюшкой мчался во весь опор высокий и стройный немец, размахивая левой рукой, а правой прижимая к груди классный журнал в гладком черном переплете.

Все они шли из учительской в классы. Двери комнат по обе стороны коридора были широко открыты, а у дверей стояли дежурные ученики. В начале коридора — усатые молодые люди, дальше — подростки, а еще дальше пухлые мальчики. Вот исчез немец, и за ним быстро закрылись двери одной из комнат.

Там сразу стало тихо, между тем, как в соседних комнатах еще хлопали крышками парт и ревели, как в зверинце.

Преподаватель географии подошел ко второму классу. Чистенький мальчик, смуглый, почти черный, встретил его у дверей и шаркнул ножкой:

— Здравствуйте, Павел Павлыч.

— А, Курмышев! — ласково прогудел Павел Павлович и погладил мальчика широкой ладонью по стриженой голове.

Павел Павлович влетел в класс, подпрыгивая, как на рессорах. В комнате было светло и весело. Тридцать семь гимназистов с шумом поднялись со своих мест, в последний раз стукнув крышками парт. Павел Павлович тяжело взобрался на кафедру, блестевшую, как новенький цилиндр, и раскрыл журнал.

Курмышев стоял у кафедры, как стрелочник у паровоза. Он читал листок:

— Отсутствующие — Барабанов, Гарбуз, Зуюс, Мироносицкий, Панчулидзе, Расторгуев и Цыпкин.

Павел Павлович взял в пухлые пальцы перо и что-то записал в журнал.

Не успел Курмышев добраться до своей парты, как с кафедры прозвучал густой бас Павла Павловича:

— Курмышев!

Курмышев вернулся к кафедре.

— Откройте окошко, — сказал Павел Павлович.

Курмышев влез на подоконник и с треском открыл окно. Окна открывались в первый раз этой весной. Подул ветер и зашелестел географическими картами. В класс ворвался из сада посторонний голос:

— Мишенька! Мишенька! Вернись! — кричала в саду женщина.

В классе засмеялись.

Павел Павлович грозно посмотрел на класс и сказал:

— Если так, господа, сидите при закрытых окнах. Курмышев!

Курмышев, который еще не успел слезть с подоконника, захлопнул окно.

— Теперь Павлушка рассердился — резать будет, — сказал Курмышеву мальчик на передней парте. — Он свежий воздух любит, а в классе духота.

И правда, Павел Павлович сидел на кафедре и тяжело дышал.

— Чем это у вас здесь пахнет? — сказал он, нюхая воздух. — Дежурный!

— Не знаю, Павел Павлыч, — сказал Курмышев.

— Говорите, что у кого на завтрак. У тебя? — ткнул он пальцем мальчика на первой парте.

— Пирог.

— У тебя?

— Жареная печенка.

— У тебя?

— Бутерброд с колбасой.

— У тебя?

— Яичница, — сказал смущенно толстый мальчик, сидевший в конце класса на «Камчатке». Весь класс захохотал.

— Яичница! — передразнил Павел Павлович, — завтракали бы дома, а то превращают класс в кухмистерскую. Яичница!

Классу стало весело.

— Дудкин суп в класс принес! — крикнул кто-то.

Павел Павлович встал во весь рост.

— Кто это сказал? — спросил он.

Все молчали.

— Кто сказал про суп?

Никто не отзывался.

— В таком случае Дудкина вон из класса, пока виновный не сознается.

Дудкин направился к двери.

— А ну-ка вернись! — закричал Павел Павлович, когда Дудкин уже закрывал за собой дверь.

Дудкин вернулся.

— Ты что это сделал ногой, когда выходил?

— Ничего, Павел Павлович.

— Это у него походка такая, Павел Павлович, — крикнул с места Баландин.

— Я тебе покажу, как коленца выкидывать, — сказал Павел Павлович. — Сейчас же ступай вон до конца урока. И ты, Баландин, тоже.

Рыжий, веснушчатый Баландин встал и медленно пошел между партами, незаметно задевая на ходу товарищей.

— Быстрее! — крикнул Павел Павлович.

— Я быстрее не могу, — буркнул Баландин. Он вышел наконец из прохода между партами и, описывая дугу, медленно направлялся к выходу.

Гимназисты давились от смеха.

— Ну и Баланда! Вот так рыжий!

Павел Павлович пристально смотрел на Баландина, Баландин на Павла Павловича. Вдруг Баландин упал на пол.

— Что это? — спросил Павел Павлович. — Ты издеваешься, что ли?

Баландин встал, сморщил гримасу и стал тереть колено.

— Я подскользнулся, Павел Павлович.

— Поскользнулся? Вот ты у меня поскользнешься в последней четверти! Иди-ка отвечать за весь год.

Этого никто не ждал. В классе затихли.

— Павел Павлович, — сказал Баландин серьезно, — вы ведь обещали не спрашивать меня эту неделю. Я ведь обещал вам подготовиться к следующему понедельнику. Я лучше выйду из класса, Павел Павлович.

Павел Павлович злорадно улыбался.

— Нет, дорогой мой, все равно перед смертью не надышишься.

Стоя, он раскрыл толстый журнал и, с шумом перелистывая страницы, стал читать:

— Баландин… Отсутствовал… Отсутствовал… Отсутствовал. Ел на уроке… Свистел… Сидел на полу… Отказался от ответа по причине желудочного расстройства… Отказался отвечать ввиду смерти бабушки… Явился в гимназию в порванных брюках…

Павел Павлович раскрыл другой журнал — потоньше, и прочел:

— Баландин… Три с минусом… Четыре с минусом… Два с минусом… Единица… Единица… Единица…

— Павел Павлович, — сказал Баландин, — спросите меня послезавтра.

— Так, — сказал Павел Павлович, усаживаясь на блестящий венский стул. — Послезавтра? Это мне нравится. А может быть, послепослезавтра, господин Баландин, а может быть, послепослепослезавтра? Нечего разговаривать, извольте отвечать.

Баландин успокоился, сжал губы и шагнул к карте. Карта была немая — без надписей.

— Какие вы знаете полуострова? — спросил Павел Павлович, раскачиваясь на стуле.

Баландин, глядя в сторону, угрюмо пробормотал:

— Кольский, Канин, Скандинавский, Ютландия, Пиренейский…

— Недурно для начала, — сказал Павел Павлович, — а не укажете ли вы мне на карте полуостров Канин?

Баландин повернулся к огромной разноцветной карте и обвел рассеянным взглядом все части света.

— Возьмите указку и покажите.

Баландин взял тонкую палочку, покрутил ею в нерешительности, а потом куда-то ткнул.

— Это интересно, — сказал Павел Павлович, торжественно вставая со стула и подходя к краю кафедры. — Покажите еще раз полуостров Канин.

Баландин ткнул в другое место карты.

Павел Павлович радостно улыбнулся.

— Вот оно что. Значит этот полуостров переезжает с места на место, ведет кочевой образ жизни. А скажите! — спросил он. — Сколько в острове полуостровов?

— В острове полуостровов? Два, — сказал Баландин.

— Совершенно верно, два. Два будет у вас в последней четверти и в годовой.

Баландин положил указку и равнодушно пошел на место.

* * *

Курмышев и Баландин жили на одном дворе. Курмышев в доме, выходившем на улицу. Баландин — в небольшом флигеле. Отец Курмышева был судья, а у Баландина отца не было.

Когда гимназистов распустили на лето, Курмышев вернулся из гимназии, сбросил пальто и ранец и выбежал на двор.

Было еще свежо. Курмышев разбежался, перепрыгнул через скамейку, потом поднял с земли камень и запустил в небо. Потом подозвал к себе сонную лохматую собаку, стал теребить ее за уши. Собака завизжала и вырвалась.

Курмышев подошел к флигелю и стукнул в последнее окошко справа.

— Заходите, господин Курмышев, — сказала пожилая женщина в очках и в красных сережках, открывая форточку.

Курмышев вбежал в темную переднюю. Там в углу кудахтали куры.

— Пожалуйте, господин Курмышев, — говорила женщина, отворяя дверь. — Жоржик, к тебе пришли!

Баландин вскочил в соседней комнате с кровати, на которой он валялся одетый, и бросился к товарищу. Лицо у него было красное и [изрядно] помятое.

— Кончили курс и теперь гулять? — говорила женщина, мать Баландина. — Ну, гуляйте, гуляйте, молодые люди.

— Она ничего не знает про меня, — шепнул Баландин. — Молчи!

За столом сидел растрепанный и небритый мужчина и читал какую-то бумажку.

— Сведения об успехах, поведении, прилежании и внимании, — читал он, — ученика второго класса Баландина Георгия. Закон божий три, география… тут что-то неразборчиво… тоже три… А тут и совсем разобрать нельзя… Переводится в третий класс… Кто это у вас сведения пишет?

— Помощник письмоводителя, — сказал Курмышев.

— Молчи! — шепнул ему прямо в ухо Баландин.

— Так, — сказал отчим, — а почему у тебя, обормот, все тройки? Хоть бы одну четверку принес?

— Ну уж и на том спасибо, — сказала женщина, — хорошо, что не сел во втором классе.

— Не сел, — угрюмо проворчал отчим, — ему бы в его годы в четвертом быть, а не во втором, попробовал бы он у меня сесть.

Баландин взял бумажку, сложил ее и сунул в ящик стола.

— Шагаем? — сказал он Курмышеву.

— Шагаем!

И оба выскочили на двор.

— Курмышев, — сказал Баландин шепотом, когда они очутились на противоположном конце двора. — Мне сведения Дудкин исправил, он хорошо пишет. Только молчи. Я отчима не боюсь, — ну пусть он меня зарежет, повесит, — мне не страшно. Мне только маму жалко.

— А как же ты… — сказал Курмышев, — как же ты осенью?

— Погоди, — прервал его Баландин, — мы выйдем на улицу, тогда скажу.

Оба мальчика вышли за ворота. Курмышев шел, весело перепрыгивая через лужи, Баландин шагал, не глядя под ноги.

— Как же ты от домашних скрывать будешь? — спросил Курмышев. — Ведь каждую неделю подпись нужна в дневнике? Да и книги у тебя будут те же самые, что в этом году.

— Ничего, — сказал Баландин отчаянно, — осенью я из дому убегу… Скоплю пять рублей и уеду в Одессу. Там в порту работать буду или на корабль наймусь. А потом, когда большой буду, мать к себе возьму.

— Тише, — прошептал Курмышев, а потом снял фуражку и сказал громко: — Здравствуйте, Павел Павлович.

По улице шагал, обходя лужи, Павел Павлович. В пальто он оказался еще толще. Форменные пуговицы и кокарда блестели на солнце. Он тяжело отдувался и осторожно передвигал толстые ноги в новеньких галошах.

— Здравствуй, Курмышев, — широко улыбаясь, сказал Павел Павлович. Потом он перевел взгляд на Баландина и перестал улыбаться.

Баландин смотрел в землю.