Почерк века, почерк поколения

Почерк века, почерк поколения

Подвиг тех, кто за несколько десятилетий перевел на родной язык целую библиотеку классической и современной литературы, лучшие образцы величавого народного эпоса и тончайшей лирики, по достоинству оценен читателями.

Еще больше должны ценить его мы, литераторы. Те из нас, чьи книги переведены на другие языки, знают, как редко выпадает на долю автора счастье увидеть свои стихи или прозу в переводах, сделанных рукою настоящего художника, а не ремесленника литературного цеха.

Только такие переводы по праву входят в золотой фонд поэзии, а не остаются мертвыми душами в библиографических списках.

Великая русская литература сохранила и усыновила немало вдохновенных переводов различных времен. Вспомним «Илиаду» Гнедича,[300] «Одиссею» Жуковского,[301] «Горные вершины» и «На севере диком» Лермонтова,[302] Коринфскую невесту и «Бога и баядеру» Алексея Константиновича Толстого,[303] «Не бил барабан перед смутным полком» И. Козлова,[304] «Во Францию два гренадера» М. Михайлова,[305] «Песнь о Гайавате» Ивана Бунина…[306]

Разве не стали русскими стихами полные лиризма и юмора песни Беранже Курочкина:[307]

Как яблочко румян,

Одет весьма беспечно,

Не то, чтоб очень пьян

А весел бесконечно…[308]

или знаменитые стихи ирландца Томаса Мура в переводе И. Козлова:

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он…

Правда, речь здесь идет о поэтах, занимавшихся не только переводами. Но ведь именно в переводах проявилось особенно сильно и ярко дарование В. Курочкина и М. Михайлова.

Впрочем, история литературы знает и поэтов, прославившихся исключительно переводами. Таковы, например, переводчики Омара Хайяма англичанин Эдуард Фицджеральд[309] и русский Иван Тхоржевский,[310] или известный ученый Л. В. Блуменау,[311] который посвятил много лет жизни русскому переводу «Греческих эпиграмм». (Эта книга превосходных, поражающих своей остротой и лаконичностью переводов была издана в 1935 году благодаря стараниям я заботам Алексея Максимовича Горького и с тех пор, к сожалению, не переиздавалась.[312])

Организуя в первые годы революции беспримерное по размаху издательство «Всемирная литература», Горький всячески заботился о том, чтобы переводы стали важной и неотъемлемой областью нашей большой литературы.

Можно с полным правом сказать, что поэты и прозаики, занимающиеся у нас переводом художественной литературы, в значительной степени оправдали надежды и ожидания Горького.

Настоящим искусством, кровно и неразрывно связанным со всей нашей литературой, являются переводы К. Чуковского, М. Лозинского, М. Исаковского, Н. Заболоцкого, М. Рыльского, М. Бажана, П. Антокольского, Л. Мартынова, В. Левика, В. Державина, В. Рождественского, Н. Любимова, М. Зенкевича, Л. Пеньковского, С. Липкина, И. Кашкина, Н. Волжиной, М. Лорие, Евг. Калашниковой, О. Холмской, В. Марковой, А. Адалис, В. Потаповой, В. Звягинцевой, М. Петровых, Аре. Тарковского, Л. Гинзбурга, Е. Благининой, Н. Гребнева, Т. Спендиаровой… Но перечислить все имена выдающихся мастеров художественного перевода, к сожалению или к счастью, невозможно.

И все же нам могут возразить, что далеко не все переводчики прозы и поэзии имеют право называться полноценными писателями, что есть среди них и весьма посредственные мастера и подмастерья переводного искусства, коих и следует, дескать, выделить в особую категорию.

Но ведь не собираемся же мы создавать особые объединения или союзы посредственных поэтов и прозаиков, которых тоже немало среди литераторов.

Каждый трудится в меру своих сил и таланта. Нередко писатель, не суливший нам до сих пор ничего значительного, нежданно-негаданно радует нас превосходными страницами, и, напротив, недавний призер может глубоко разочаровать своих читателей. То же относится и к переводчикам.

Но будем говорить о переводчиках-художниках, богато или скромно одаренных талантом, а не о простых перелагателях чужих мыслей, чувств и наблюдений.

Ведь стоит — сознательно или бессознательно — подменить одно понятие другим, чтобы окончательно и бесповоротно запутать вопрос или придать ему ложное направление.

Переводя «Гайавату», Бунин отнюдь не занимался механическим переложением поэмы Генри Лонгфелло, простой заменой английских слов и предложений русскими. Он внес в свой труд присущее ему тонкое и свежее «бунинское» — чувство природы, поэтическое видение мира и то богатство образов, красок и звуков, которое заключено в самом русском словаре.

Оттого-то русский «Гайавата» оказался ничуть не слабее английского. Я бы не побоялся сказать больше: русский перевод этой поэмы, при всей его близости к оригиналу, живет своей жизнью и подчас лучше и непосредственнее передает благоуханную прелесть и причудливость народного сказания, чем английский подлинник.

Переводчик поэтических творений неизбежно окажется механическим перелагателем, если для него мысли, чувства, воля переводимого поэта не станут живыми и своими. К такому переложению остается равнодушен и читатель.

Но дело не только в том, чтобы заново глубоко и по-своему пережить то, что переводишь.

Одного этого мало.

Поэт-переводчик (стихотворец или прозаик) не может и не должен быть глух к голосу своего времени. Недаром каждая эпоха переводит наиболее близких и созвучных ей писателей. Одно поколение выбирает Байрона, другое Эдгара По,[313] Бодлера,[314] Метерлинка, третье — Уитмена, Роберта Бернса, Петефи.

Переводчик не стоит вне идеологической борьбы и не освобождается от идеологической ответственности.

Мы знаем, как сильно отличался первый перевод «Коммунистического манифеста», сделанный Бакуниным, от перевода Плеханова и какие значительные, глубоко принципиальные поправки вносил Ленин в плехановский перевод.[315]

Переводя Бернса, В. Костомаров[316] и некоторые другие дореволюционные стихотворцы превращали этого бунтующего поэта в мирного и благочестивого поселянина, певца идиллической «Скоттии»:

Но стол накрыт, и уж паррич здоровый,

Родное блюдо Скоттии, их ждет.

И сливки, дань единственной коровы,

Что, чай, траву в хлеву теперь жует…

Нельзя перекрашивать писателя другой эпохи в цвет своего времени — это было бы фальсификацией, подделкой. Однако художественный перевод — не нотариальный. Он не бесстрастен. Внимательный глаз читателя и критика всегда уловит в нем почерк века, почерк поколения, индивидуальный почерк поэта-переводчика.

И глубоко заблуждаются те, кто считает, что переводчику стихов и прозы нужны всего только письменный стол с креслом, самопишущая ручка, знание языка, с которого он переводит (или хороший подстрочник), да еще некоторая степень формального мастерства.

Нет, ему нужны также — и прежде всего! — тесное общение с людьми, с народом, знание жизни и живого современного языка, богатый опыт чувств. Без всего этого переводимые стихи и проза будут также бескровны и мертвы, как и оригинальные произведения, созданные людьми, заслонившимися от жизни шорами и шторами.