О словах «творчество», «гений», «цикл» и о так называемой «книжности». Закон «все или ничего»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О словах «творчество», «гений», «цикл» и о так называемой «книжности». Закон «все или ничего»

В словаре литературной Москвы за время моего отсутствия появилось немало новых слов, которые раньше, в 20-е годы, применялись с большой оглядкой.

Я не люблю слова «творчество». Мне кажется, что его можно применить лишь в отношении работы великих поэтов, да и то не ко всем их произведениям.

В «Знамени» я безуспешно боролся, чтобы назвать цикл стихов «Работа и судьба», а не «Творчество», как настойчиво предлагала редакция.

Я робею перед этим словом. В двадцатые годы с этим термином обращались осторожнее. Я ведь вырос в двадцатые годы.

Тогда еще это слово не было ходовым словом газетчиков, применяемым к чему угодно и к кому угодно. Газета «Советский спорт» пестрит выражениями:

«автор гола»,

«творец гола»,

«создатель голевой ситуации».

Мне приходилось читать в одном журнале самотечные рукописи.[59]

Среди многих перлов, которые там попадаются (а о «перлах» и о «законах самотека» я еще собираюсь написать статью — там много интересного), мне встретилась рукопись, с такой первой фразой:

«Девушка перечитала только что созданное ею письмо».

Лучше избегать такой ответственной терминологии

Слова «работа» достаточно.

Тем более что речь как раз идет о вещах и людях, (в большинстве случаев) очень далеко отстоящих от большого искусства

«Творчество рабочих поэтов завода «Шарикоподшипник» — это слишком, чересчур

Надо назвать сборник. «Стихи и рассказы рабочих поэтов», даже «Литературная работа молодых поэтов», но не «творчество».

Я требую уважения к слову «творчество». Предпочел бы обходиться без этого слова в ряде примеров.

«Просмотров» в поэтике, в литературном деле много, и пример с творчеством не единичен.

Применяют очень широко — до газетных заметок включительно — слово «творчество». В то же время наше литературоведение боится слова, которое тесным образом связано с понятием «творчество»

В «Кратком словаре литературоведческих терминов» Тимофеева и покойного Венгрова — вовсе нет слова «гений». В самом деле — зачем в искусстве слово «гений»? Никаких гениев не бывает (так шепчет словарь вам на ухо).

Неудачно также слово «цикл» применительно к стихам. А чем заменить это слово?

Еще можно принять цикл повестей Лермонтова «Герой нашего времени», «Окуровский цикл» произведений Горького, можно даже «Стихи о Кахетии» Тихонова назвать циклом, но называть циклом стихотворений любую подборку любых стихов поэта в любом журнале только потому, что это — подборка, — конечно, неверно, неправильно.

«Цикл» — это тоже была «новинка» для меня при возвращении в Москву.

Название въелось в стихотворный быт, срослось с языком.

И это название — после больших сомнений, отыскания других вариантов, закрепил Пастернак в своем великолепном стихотворении «Ева».

Ты создана как бы вчерне,

Как строчка из другого цикла…

У Пастернака были большие сомнения, прежде чем он вернулся к этому первому варианту строфы.

В поэзии есть стихи и не стихи. Нет стихов более квалифицированных и менее квалифицированных.

В искусстве «нехудожественное» значит «антихудожественное».

Это и есть закон «все или ничего» применительно к искусству. А ведь это «что-то», что называется поэзией и чему, в сущности, нет названия. Но название может быть найдено, и все, например, определения, как они ни наивны, все служат одной цели — постижению тайны искусства.

За последние годы вышло много литературно грамотных книжек. Любителей поэзии много.

Большинство стихов этих не являются настоящими стихами. В стихах должно быть чуть-чуть побольше судьбы.

Много стихов книжных, и я думаю, работнику редакции непросто объяснять какому-либо молодому автору, чего именно не хватает в его книжных стихах.

Вообще говоря, я лично не представляю, какие логические обозначения нужны для разбора стихотворения автора. Как должен быть мотивирован отказ. Существуют ли убедительные формы отказа? Грамотных статей очень мало. За все последние годы лучшей была статья Коржа-вина в «Новом мире» несколько лет назад.

Мы очень мало обращаем внимания на «книжность» поэзии.

Между тем это недостаточно серьезно. У больших поэтов есть книжность — ярчайшие представители книжного стиха — это Мандельштам и Цветаева, — но у них у обоих сквозь книжность так ярко проступает судьба, так ярко чувствуется боль, что даже сам уход в книжность кажется стремлением защититься от этой боли.

Книжный ли поэт Пастернак? Поздний — безусловно не книжный. Но и в раннем Пастернаке (столько) яркости чувства, видения мира (я считаю термин «видение» в высшей степени удачным), свежести, наблюдаем то самое, что В. М. Инбер называла когда-то «неутомленным глазом», все это в высшей степени живо и в существе своем вовсе не книжно.

Однако существовало и другое мнение.

Я, например, беседовал с одним не то историком, не то археологом.

— Нет, не хвалите Пастернака. Это — не то. Там географию надо знать.

— Какую географию?

— Ну, Анды там всякие, Кордильеры.

Я вспомнил. Действительно, у Пастернака в «Сестре моей — жизни» были строки:

И таянье Андов вольет в поцелуй

И Т. Д.

Книжность у больших поэтов преодолевается —

у Мандельштама, Цветаевой —

тем, что для обоих поэзия была судьбой, и эго ярко выражено в каждом стихотворении.

А у Пастернака сквозь якобы книжность было всегда такое яркое, такое свежее восприятие мира, какого не было ни у одного русского поэта, кроме, может быть, Блока (который нами до сих пор не оценен как следует).

(Конец 1950-х — начало 1960-х)[60]