ЛИТЕРАТУРНЫЕ БУДОЧНИКИ

ЛИТЕРАТУРНЫЕ БУДОЧНИКИ

Это выступление Салтыкова связано прежде всего с разгулом великодержавного шовинизма, с «патриотическим остервенением» (Герцен) в пору польского восстания 1863 г. «Глашатаем этого охватившего всех движения сделался Катков, который через это приобрел необыкновенную силу», — вспоминал Б. Н. Чичерин.[247] Восставших поляков «Московские ведомости» именовали не иначе, как «толпой ослушников», «шайкой», «мятежниками», «бунтовщиками». Катков стремился быть правее самого правительства, во всеуслышанье заявляя, что у поляков нет никаких «оснований требовать от России, чтоб она оставила за Польшей хотя бы обманчивый вид политической самобытности» («Московские ведомости», 1863, 29 марта, № 69). В номерах газет, на которые обращает внимание Салтыков, содержатся разглагольствования о силе русского войска, о раздорах «между различными польскими партиями», о «преследовании колонн мятежников» и т. п.

Охваченную шовинистическим угаром публицистику Салтыков называет «литературным будочничеством». (В дореформенной России полицейские, наблюдавшие за порядком на улицах, находились в специальных будках.) Сатирический образ этот был подсказан Салтыкову самими публицистами охранительного лагеря. Катков, например, заявлял: «Мы не откажемся также от своей доли полицейских обязанностей в литературе» («Русский вестник», 1861, № 1, стр. 483–484). «Почему, кому бы то ни было, и не стать у будки, если отечество того требует!» — вторило ему «Наше время» (1862, 7 июня, № 120). В 1862 г., в связи с предполагавшимися «преобразованиями состава нижних чинов московской полицейской команды» и упразднением некоторых будок в Москве, «Наше время» рассуждало так: «Упразднять следует только то, что бесполезно. Чтобы определить с достаточною верностью, в какой степени нужно упразднение будок, нам необходимо бросить взгляд на цель этого учреждения и на то, в какой степени цель эта достигается». Вслед за этим вступлением помещалось целое «исследование» о будках (С. Натальин. Полицейские будки в Москве. — «Наше время», 1862, 29 ноября, № 258). Подводя итоги литературного 1862 года, Н. Степанов писал в «Искре» о том, что год этот «примирил большинство журналов, сообщил им особенный запах и дал серенькую форму будочников» (1863, № 1, стр. 2). Герцен в «Колоколе» (л. 142 от 22 августа 1862 г.) именовал катковцев (в отличие от «явнобрачных блюстителей порядка», то есть самих полицейских) «тайнобрачными будочниками» и замечал при этом, что «тайнобрачные будочники и городовые начинают все хуже и хуже ругаться…» (А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVI, изд. АН СССР, М. 1959, стр. 234).

Стр. 299. Новый 1863 год внес и новый элемент, новые привычки в русскую литературу: элемент полицейский, привычки будочничества. — Сходную мысль (уже после подавления восстания в Польше) высказал Герцен в статье «Виселицы и журналы», напечатанной в л. 169 «Колокола» от 15 августа 1863 г.: «1863 год останется памятным в истории русской журналистики и вообще в истории нашего развития»; литература «сделалась официальной, официозной, в ней появились доносы, требование небывалых казней и пр. Правительство, подкупая, поощряя всеми средствами поддавшиеся ему журналы, запрещало на французский манер органы независимые. Полицейская литература воспользовалась этим, она говорила не стесняясь, возражать ей в России никто не мог» (А. И. Герцен. Цит. изд., т. XVII, М. 1959, стр. 235).

…Петербург, в котором также появилось несколько будок, но это будки скверные, презренные, о которых не стоит и говорить, потому что торговля, в них производящаяся, едва-едва дает на хлеб будочникам. — К «литературному будочничеству» в Петербурге Салтыков относил несколько новых, начавших выходить в 1863 г., изданий охранительного направления, в числе которых были: «Весть» (орган дворянско-крепостнической оппозиции реформам 60-х годов), «Мирское слово» (газета «для народа», в которой большое место занимали «выражения признательности временнообязанных крестьян царю»), «Народная газета» (реакционный орган, проповедовавший официальную точку зрения на все важнейшие вопросы современности), журнал «Якорь» (близкий к славянофильству и «почвенничеству») и др. Успеха у читателей эти издания не имели.

Стр. 300. «Вот тебе и «братцы, братцы, поцелуйтесь»! Вот тебе и «божественная Оливинска»! «И ни?што!» — Салтыков цитирует строки из заметки (без подписи) «Франко-польско-русский куриоз», помещенной в № 67 «Московских ведомостей» за 1863 г. В заметке излагается по парижской газете «Le Temps» содержание письма французского офицера Брето. Француза поразило поведение в варшавском театре русского офицера («русского дикаря»), прибывшего в Варшаву с карательными целями. «Этот дикарь, в шумном изъявлении восторга, готов был лезть целоваться с танцовщицами на сцене…» «Поцелуемтесь, божественная Оливинская, — кричал он приме-балерине. — Взгляните, как мы вас любим…» В этом эпизоде, по словам «Le Temps», отразилось «исполненное противоречий, неопределенное и смутное положение просвещеннейших из русских по отношению к Польше, — русских, этих завоеванных завоевателей, этих покоренных и обольщенных варваров, исполняющих против воли жестокие приказания». Строки, которыми «Московские ведомости» прокомментировали это сообщение французской газеты, Салтыков переадресовывает самим «будочникам».

Стр. 300. «Моя личность наводит панический страх»… — В заметке «Нам пишут из Могилева» некое, по-видимому, официальное лицо делится с читателями следующими впечатлениями: «Моя личность наводит панический страх на всех без исключения поляков, в присутственных местах чиновники кланяются в пояс, а чуть выехал из города, так всеобщая тревога по уездам — помещики все пожгли, что у них было бесцензурного, что малейше указывало на сочувствие их центральному комитету; можно смело надеяться, что восстания не будет, даже присоединения к шайкам, если бы таковые прошли из Минской губернии» («Наше время», 1863, 27 марта, № 66).

Рады вы, что ли, тому, что льется человеческая кровь? — Возможный комментарий к этим словам см. ниже стр. 641–642.