2

2

<начало марта 1956 г.>[32]

Дорогой Владимир Федрович,

Только приписка к письму Г<еоргия> В<ладимировича> и благодарность за собачьи портреты. Завидую Вам — до чего они все очаровательны. Когда-то и у меня была целая собачья семья. А теперь, как

У Петра Великого

Нет на свете никого,

Только лошадь и змея,

Вот и вся его семья[33].

Но у меня — увы! увы! даже и змеи собственной нет, не говоря уж о лошади.

Но вот чего я не знала. Вы пишете «моя теща» и «мы» — значит, у Вас есть жена?[34] Пожалуйста, передайте ей от меня сердечный привет и — если она разрешит — напишите мне о ней.

Теперь, чтобы раз навсегда покончить с Вlак’ом. Правы Вы, а не я. Сознаюсь, что почему-то казалось, что Вы пишете не Блейк, а Бляйк. Вернее, я почему-то Ваш Блейк воспринимала, как Blike, и только рассуждение

о длинном а и дифтонгах — с ними я ведь тоже в свое время слегка познакомилась, хотя по-английски, как и по-русски, по-французски и по-немецки говорю по слуху — выяснило мне мою ошибку, вернее, что я почему-то считала, что Вы говорите Бляйк. Все-таки считаю правильнее классическое начертание Блэк, как и Шекспир — привычнее. К чему тут «революционность» и «смущение умов»?

За стихи Ваши пребольшое спасибо. «Гурилевские романсы» меня так же восхитили, как и в первый раз. Единственные две строки, которые я бы переделала:

…в берете синем

С красной розою в петлице.

«Синяя роза» чересчур искусственна и выпадает из прелестной ткани поэмы. Но это пустяк. А кроме того — одни комплименты и поздравления.

«Стихи»[35] с поэмой, конечно, ни в какое сравнение не идут. Но и в них мне многое понравилось — по содержанию. Жаль, что они «мало звучат» и ритмически слегка скучноваты, хотя и тут есть находки. Но вот что в моем стихотворении Вы нашли цветаевские интонации — это, простите, удивительно.

Глазы — Северянина. «О, поверни на речку глазы, я не хочу сказать глаза»[36].

До свидания. Пишите скорей и больше.