Борис Бурлак МОЛОДОСТЬ ЗЕМЛИ Очерк

Борис Бурлак

МОЛОДОСТЬ ЗЕМЛИ

Очерк

Нет, не стареет наша благодатная земля.

В этом легко убедиться, когда ты сам поживешь на белом свете, постранствуешь вдоволь из конца в конец и, вернувшись однажды к степному подножью заветного Урала, с удивлением оглядишься окрест, узнавая и не узнавая всю эту прекрасную землю, точно бы помолодевшую за многие годы, которые, собственно, и составляют твою жизнь.

Нечто подобное я испытал еще в 1954 году, когда снова оказался на Южном Урале после долгого расставания с ним, измеряемого целой четвертью века.

И опять меня привело сюда желание увидеть сотворение Нового мира на доселе не обжитой земле. Это уж действительно так, что лучше самому один раз увидеть…

Впервые я тут побывал в 1930 году, шестнадцатилетним пареньком. И не в качестве любознательного путешественника: мы тогда и понятия не имели о туризме, отправляясь на дальние стройки начальной пятилетки и на целинные поля самых первых зерносовхозов. Слово «целина» уже входило в газетный обиход, к тому же еще поддержанное эпическим талантом Шолохова.

В Москве был создан «Зернотрест», облюбовавший вскоре для своих «фабрик зерна» плодородные земли на Северном Кавказе и Южном Урале, в Сибири и Средней Азии. Одним словом, выбирай географию по вкусу. Меня потянуло в Башкирию, в Зилаирский зерносовхоз, только что основанный неподалеку от Баймакского золотого прииска. Можно было махнуть подальше от родных мест, однако Башкирия с ее дремучими урманами казалась столь же таинственной и загадочной, как и Сибирь.

Правда, этих урманов тогда мне не довелось увидеть, но зато уж степь, первозданная, божественная степь с ее пенящимися на пригорках вековыми ковылями, с ее царственными беркутами, зависающими в высоком небе, с ее множеством любопытных сурков — этих «степных пингвинов», — со всей необыкновенно бурной и страстной весной тридцатого года буквально околдовала меня. Я приглядывался к незнакомым молодым людям и досадовал на свою самонадеянность: все окружающие что-то умели делать (и когда они выучились?), а я оказался среди них начинающим библиотекарем. Это теперь до конца понял всю мудрость библиотечного дела, а тогда краснел, стеснялся, что просто выдаю книги, и жгуче завидовал не только трактористам, но и прицепщикам.

Однако главное-то было в том, что у нас на глазах добрая сотня заграничных тракторов почти круглые сутки поднимала зилаирскую целину, распластывая ее иссиня-черные, маслянистые отвалы от горизонта до горизонта. И где-то в полуденном мареве подолгу маячили башкирские всадники — будто конные разъезды всей этой грохочущей армады, всполошившей древнюю южноуральскую степь.

По тем временам такая масса техники, такой размах работ воспринимались как дерзкий вызов российской экономической отсталости, тем более, что своих отечественных тракторов и в помине не было, Челябинский завод едва вырисовывался в тысячелистных синьках да кальках.

Но то была еще не битва, а разведка боем, верно, успешная, крупномасштабная, однако же разведка. Надвигалась война, и этой разведке не суждено было развернуться в настоящую битву за хлеб — вскоре и совхозные тракторы оставили плуги и взяли на прицепы уральские пушки и гаубицы…

Прошла четверть века, вместившая в себя и довоенные пятилетки, и самую войну, и без малого две послевоенные пятилетки. Четверть века… Кто поднимал целину в тридцатые годы, тот сполна отвоевал свое на фронтах Отечественной, а кто не подрос к войне, достиг совершеннолетия уже в пятидесятые годы — как раз к новому общему наступлению на целину, охватившему десятки миллионов гектаров. И хотя я жил и работал тогда в Риге, хотя мне и перевалило уже за сорок, все-таки потянулся за юными добровольцами, пусть в качестве газетчика, чтобы собственными глазами посмотреть, как пойдет наступление, не слыханное и не виданное там, на востоке.

Жил на полевом бригадном стане с молодыми латышами, старательно заполнял блокноты всяческими заметками, а по вечерам сидел с комсомольцами у костра и с удовольствием слушал их веселые историйки да и сам кое-что рассказывал, тем более, что рассказать было что. Невдалеке от Таналыкского совхоза, где мы обосновались, по ту сторону реки Урал и начинались поля того самого Зилаирского зерносовхоза, в котором довелось немного поработать четверть века назад. Совпадение, случайность? Некоторая случайность была для меня разве лишь в том, что новый подъем целины начинался буквально рядом с давно поднятой целиной. И сама война как бы размежевала их во времени.

С той поры вдвое дороже мне эта южноуральская степь, где сходятся оренбургская, челябинская, башкирская земли. Благо, тут нет скорых, нетерпеливых поездов, которым издали светят зеленые светофоры на полустанках, не говоря уж о станциях. На обыкновенном-то, пассажирском поезде, с трехзначным номером, смотришь себе часами в окно, наслаждаясь постепенным узнаванием твоих мест, овеянных ветрами твоей молодости. Ты как бы наново открываешь мир, в котором поднялось на крыло целое поколение степняков за эти три десятилетия.

Кто встречал тут августовские восходы, когда мелодичным звоном звенят поспевающие хлеба, тот подолгу не мог отвести очарованного взгляда от неохватного пшеничного разлива, уходящего далеко в сторону Казахстана. То чистейшей бронзой, то красной медью, то высокопробным золотом светятся, поигрывают приливные волны на горизонте, куда ни глянь, — на восток или на запад, на юг или на север. Пшеница и пшеница на сотни километров вокруг. И кое-где в утренней дали зеленеют среди полей совхозные центральные усадьбы, над которыми то и дело летают еле видимые стрелы башенных кранов. А вдоль тракта Оренбург — Челябинск, привольно растянувшись в кильватерную колонну, плывут по оранжевому морю ослепительно белые зерновые «лайнеры» — элеваторы. Это все поднятая целина: чем дальше на юго-восток, тем шире разливается она по всему горизонту. Даже не верится, что здесь, кроме караванных натруженных троп, никаких путей-дорог никогда не было.

Треть века… Конечно, можно подсчитать, сколько же всего дала целина зерна за три десятилетия в Казахстане, в Оренбурге, на Алтае, в других областях, где менее значительны посевные площади. Наверное, не один десяток миллиардов пудов. Были годы урожайные, были средние, были неурожайные, — не случайно наши края называют «зоной рискованного земледелия». Однако редко мы получали здесь менее одной четверти всего товарного зерна в стране. А если взять самые «верхние засечки» целинных урожаев, то бывало, что и одна треть, а то и почти добрая половина нашего хлебного баланса приходилась на щедрые поставки целины, которая давным-давно окупила все затраты на ее освоение.

Так что экономическое значение целинного хлеба трудно переоценить.

Но есть еще иное — политическое значение целины. Когда заокеанские недруги в поисках средств борьбы с Новым миром начали применять против нас всевозможные санкции, они и зернофураж, который мы иногда прикупали, возвели в степень «стратегических материалов». Впрочем, они давно приравняли торговлю хлебом к торговле оружием. С каким злорадством американские экономисты считают и пересчитывают на ЭВМ в своих конъюнктурных институтах предполагаемый валовой сбор зерновых в Советском Союзе, если виды на урожай складываются неблагоприятно.

Уже не раз освоенная целина помогала нам на мировой политической арене, хотя те же советологи, помнится, бойко заговорили о «неоправданном риске», едва мы начали распахивать новые земли за Уралом; а потом, когда эти земли порадовали советских людей первым отличным урожаем, за океаном перевели пропагандистский монолог на тему о «сливках земли», которых-де совсем ненадолго хватит русским.

Ну что касается «сливок земли», то в Соединенных Штатах научились снимать их еще в прошлом веке, когда распахивали сверхприбыльные североамериканские прерии и аргентинские пампасы. Хищническая, сверхприбыльная эксплуатация новых земель вконец разорила тогда не только мелких фермеров в США, но и больно ударила по европейским земледельцам.

Если же у нас и было что не так кое-где на целине, то объяснялось это неизбежными при столь огромном масштабе освоения новых земель ошибками. Ошибки, конечно, давно исправлены, и для каждого района с его почвенными особенностями выработана цельная агротехническая система. Ведется и методичная борьба с эрозией почвы, особенно ветровой, чтобы «золотая пыль» плодородия не исчезала бесследно. Да и богатый опыт знаменитого крестьянина — академика Терентия Мальцева получает все более благодарное признание.

Карл Маркс писал в третьем томе «Капитала»:

«При быстром развитии производительной силы все старые машины должны быть заменены более выгодными, то есть должны быть совсем выброшены. Земля, напротив, постоянно улучшается, если правильно обращаться с ней».

Вот где она — тайна вечной молодости нашей земли: в бережном, сыновьем отношении к ней.

Излишнее регламентирование, которое было свойственно в прошлом некоторым работникам сельского хозяйства, на целине преодолевалось успешнее. И там уже в шестидесятые годы агрономы почувствовали себя полноправными хозяевами полей и защитниками их от догматических рекомендаций кабинетных знатоков аграрных проблем.

На целинных землях появились свои талантливые ученые, которым не занимать ни опыта, ни смелости, ни творческой инициативы. Помню, как в совхозе «Адамовский» упорно искореняли овсюг, каким-то странным образом занесенный на целину. И живые агротехнические наблюдения и эксперименты по-хозяйски обобщал для будущей диссертации сам директор совхоза Петр Георгиевич Рютин. А главный агроном Яков Петрович Орищенко, поборник идеи безотвальной вспашки зяби и других новаторских дел, в то время уже защитил кандидатскую диссертацию.

В нашей публицистике иной раз подчеркивается мысль, что  т о г д а, в тридцатые или пятидесятые годы, все было куда проще, чем  т е п е р ь. Так ли это? Конечно, имеется в виду общая и специальная подготовка кадров. Но кроме профессионализма необходимы ведь и другие качества (включая характер), соответствующие тому или иному времени.

Вот я думаю о тех энтузиастах — из старого Зилаирского зерносовхоза, вместе с которыми отправлялся из Москвы в Башкирию. Потом вспоминаю далеко, не молодого директора совхоза «Комсомольский» Михаила Григорьевича Голованова, одного из первых Героев Социалистического Труда целинного Оренбуржья. (С ним мы немало рассуждали о молодежи.) И наконец каждое лето я встречаюсь на полях с современными молодыми земледельцами. Кому же из них было попроще да полегче? Тем, кто начинал длинную череду пятилеток, или уже целинникам послевоенным, продолжившим борьбу за хлеб, когда мы стали во много крат сильнее, или нынешним труженикам земли, которые вопреки всем привлекательным городским занятиям предпочли добывать для народа хлеб насущный? Думается, что у каждого из этих трех поколений советского крестьянства своя судьба, и все же у того, первого, кому пришлось вдобавок столько перелопатить землицы и на фронте, особо тяжким было восхождение к восьмидесятым годам века.

На освоенной целине, как и на любом хлебном поле, до сей поры хватает нерешенных вопросов. Тридцать лет назад у нас до всего не доходили руки. Некогда было крепко подумать, например, о том, а стоило ли создавать в глухой степи, скажем, отделения совхозов, а не лучше ли сразу основать агрогородки вместо нынешних, только наполовину благоустроенных центральных усадеб? Наверное, классическое бездорожье в наших черноземных краях явилось в значительной мере уважительной причиной того, что совхозные поселки стали дробиться на отделенческие, — все же под рукой и пашня, и пастбища, и зреющая нива. Ну а когда горячка спала, когда люди малость прижились в новых местах, они и призадумались о том, что хорошо бы теперь в каждом совхозе иметь одну центральную усадьбу — агрогородок со всеми социальными и культурно-бытовыми условиями: средней школой, Домом культуры, универмагом, домом бытовых услуг, столовой (или даже рестораном), парком, радиоузлом, телевидением и прочими необходимыми благами на городском уровне.

В Оренбургской области есть и старые совхозы, созданные или на бывших господских землях, или на базе мелких колхозов, или целинные — основанные в том же тридцатом году (имени Магнитостроя, имени Электрозавода, Чебеньковский). И даже в таких хозяйствах, расположенных, как правило, в густонаселенных районах, наблюдается вполне естественный отток молодежи из отделений на центральные совхозные усадьбы (не говоря уже о райцентрах).

Само слово «агрогородок» поэтично по своему звучанию. Так и видится среди возделанных полей, на берегу тихой степной речки или лебединого озера, как весело разбежались по ковыльному косогору одно-, двухэтажные нарядные коттеджи. Но, к сожалению, редко остановишь взгляд на каком-нибудь оригинальном домике неожиданного архитектурного решения. Все, главным образом, традиционные, приземистые на вид пятистенки. Серьезным проектированием совхозных поселков мало кто занимается, не говоря уже о планировке домов и надворных построек. Примелькались и типовые Дома культуры, службы быта, административные здания. В этом смысле некоторые колхозные усадьбы Оренбуржья опережают совхозные. Так центр села Желтое, в котором находится правление колхоза «Сакмарский», выглядит уютным городским уголком на фоне великолепных южноуральских шиханов.

Однако наиболее жгучая проблема освоенной целины — это орошение. Несколько лет назад Александр Степанович Хоментовский, член-корреспондент Академии наук СССР, по-комсомольски горячо увлекся идеей переброски части стока сибирских рек на юг. Он все летние месяцы напролет странствовал по всему южному Предуралью, по казахским полупустыням, по намечаемой трассе магистрального канала и ответвления от него на запад. Ему рисовались радужные картины недалекого будущего этого обширного края, который уже в наше время постепенно становится богатейшей житницей. Рано или поздно идея переброски на юг части стока сибирских рек будет непременно осуществлена. Здесь нет альтернативы. Но осуществление такого глобального проекта потребует немалых материальных средств, и по этой причине может быть перенесено на грань веков — двадцатого и двадцать первого.

Недавно А. С. Хоментовский выдвинул частную задачу в своей статье «Ключ к реализации Продовольственной программы в бассейне реки Урал», опубликованной в «Каменном Поясе» за 1983 год. Суть нового предложения ученого состоит в том, чтобы максимально использовать буйный весенний сток Урала в Каспийское море, создав в бассейне реки, в том числе и в Губерлинских горах, целую систему небольших водохранилищ для орошения окрестных полей, включая, разумеется, и целинные. Это не решает всей архисложной проблемы, но поможет в реализации Продовольственной программы и явится своего рода техминимумом для будущих мастеров поливного земледелия.

Таким образом, существуют и дальняя, и ближняя перспективы орошения освоенной целины, которая из так называемой «зоны рискованного земледелия» превратится в главную житницу государства уже в течение следующей трети века.

Обычно в необжитые места первыми приходят геологи, вслед за ними — авангардные бригады строителей. Но восточное Оренбуржье открыли не разведчики недр, а почвоведы и землеустроители. Потом поднялись над орлиной степью и буровые вышки геологических партий. Они нашли там богатые комплексные руды и асбест. Нынче в Притоболье возвышаются самые молодые города области — Светлый и Ясный. Туда протянута железная дорога из Орска, ходит прямой пассажирский поезд Оренбург — Рудный Клад. Словом, еще вовсе недавно эта Высокая степь на водоразделе европейских и азиатских рек, заселенная одними сурками да беркутами, за какие-нибудь тридцать лет преобразилась неузнаваемо, вопреки жестокой засухе, которая нет-нет да и потянет знойным суховеем откуда-то со стороны Каракумов. До Высокой степи очень редко доходят летние дожди с запада и почти совсем не доходят с востока. Но какое жаркое солнце на этом «климатическом перевале», какие плодородные земли!.. Только бы еще живой воды в самое летнее пекло — и урожаи всех культур можно бы удвоить, утроить.

Надо сказать напоследок о целинной экологии. Ну, к примеру, о тех же беркутах и о сурках, которых нынче редко увидишь в необозримом солнечном просторе за Орском. Сначала иные бездумные парни охотились на птиц и на зверьков просто ради забавы, а потом в Казахстане появились и промысловики-браконьеры, нажившиеся на сурочьих шкурках.

В восточном Оренбуржье встречаются уникальные березовые колки на высотках и даже на плитняке. Есть и кустарниковые вишневые сады, занимающие значительную территорию. Природа заранее позаботилась о том, чтобы принарядить эту степь к приходу человека. И человек должен ответить на ее заботу верной любовью к родной земле.

В свое время тот же А. С. Хоментовский выступил в печати с предложением создать в Оренбургской области, пока не поздно, степные заповедники. В первую очередь это следовало бы сделать на освоенной целине, иначе в ближайшие годы могут исчезнуть последние гектары нераспаханных земель. И уж бесспорно надо сохранить все уцелевшие памятники природы.

Начало будущего, двадцать первого столетия почти совпадет с полувековым юбилеем освоения великой целинной степи. Все более четко рисуется, как миражное видение, прибойный разбег золотых пшеничных волн на востоке, где вовсе изглаживается каменный накат, сбегающий по гранитной лестнице Уральского хребта, и начинается самая глубь плодороднейшего края.

Хроника исторических событий в двадцатом веке еще пополнится новыми свершениями советского народа. Детонация нашей Великой революции бесконечна. И штурм целины, последовавший вскоре за полным разгромом нацистов, прочно занимает свое место в ряду героических дел Нового мира.

Так что никакие «зерновые санкции» правительства США не страшны людям, которые не только подняли знамя социалистической революции, но и отстояли ее в тяжких боях, возвеличили бескорыстным, подвижническим трудом и ныне зорко оберегают от ракетных крестоносцев. Будущее всегда принадлежит сеятелям!