14. "Союз меча и орала"

14//1

Заглавие. — "Меч и орало" — из Библии [Исайя, 2.4]. Эпизод связан с "Бесами" Достоевского [см. ниже, примечания 9, 10, 12, 18].

14//2

Когда женщина стареет, с ней могут произойти многие неприятности... но голос у нее не изменится [весь абзац]. — Пассаж выдержан в духе отступлений классического романа; ср. хотя бы у Бальзака сравнение чар девушки и зрелой женщины или лица женщины в молодом и пожилом возрасте [Тридцатилетняя женщина, гл. 3 и 6].

14//3

Голос его любовницы был тот же, что и в девяносто девятом году, перед открытием парижской выставки. — Мотив сентиментальных воспоминаний "бывших" о поездках за границу встречается и у других советских авторов: в "Собачьем сердце" М. Булгакова, где пациент профессора Преображенского упоминает о своих амурных похождениях "в 1899-м году в Париже на рю де ла Пэ" (гл. 2; пациент имеет и другие сходства с Воробьяниновым, см. ДС 7//1); в рассказе Н. Москвина "Встреча желаний" [см. ДС 18//8] и др.

14//4

...Остап... стал развивать перед... [Полесовым] фантасмагорические идеи, клонящиеся к спасению родины. — Оборот официозного стиля, находимый уже в XVIII в., обычно в применении к деяниям с серьезными последствиями: "В С.-Петербурге многие молодые люди... затевают дела самые беззаконные, клонящиеся к потрясению благосостояния общества" [из официозного доноса; Винский, Мое время, 82]; "Ряд действий арестованного, клонящихся к подготовке злодейского покушения" [из полицейского рапорта; Л. Гроссман, Бархатный диктатор, гл. 8]. У Ильфа и Петрова в другом месте: "Посыпались проекты, клонящиеся к спасению города от потопа" [из рассказов о Колоколамске; Необыкновенные истории..., 49].

14//5

— Вы, надеюсь, кирилловец? — Кирилловцы — монархисты, признававшие "блюстителем российского престола" великого князя Кирилла Владимировича (1876-1938). Его планы возвращения в Россию сатирически освещались советской прессой; ср., например, фельетон М. Булгакова "Арифметика" (1923) или стихи Демьяна Бедного с рисунками Б. Ефимова "Три чучела" (1927), где он характеризуется как картежный плут и пьяница [Булгаков, Забытое; Д. Бедный, Собр. соч., т. VI; Из 12.03.27]. Вопрос Бендера объясняется тем, что часть эмиграции поддерживала другого кандидата на престол — великого князя Николая Николаевича (1856-1929) — "николаевцы"; между двумя лагерями шла ожесточенная борьба. Частой темой насмешек в советской прессе было формирование обоими претендентами правительств в изгнании, распределение министерских и губернаторских постов, словом, как раз то, чем займутся члены "Союза меча и орала" в ДС 19. [См. фельетоны: А. Аркадский, Вокруг "обожаемого", Ог 29.07.28; М. Людвигов, Рюсски мюжик, Бе 50.1925; Цари парижские, Бе 11.1926, и др.].

14//6

Великий комбинатор чувствовал вдохновение, упоительное состояние перед вышесредним шантажом. — "Но уже импровизатор чувствовал приближение Бога..." [Пушкин, Египетские ночи; параллель замечена А. Вентцелем, см. его Комм, к Комм., 64-65].

14//7 — Мадам... мы счастливы видеть в вашем лице... [и ниже: ] связаться с лучшими людьми города... — Эту риторику Остап черпает из монархических контекстов. Ср. тронную речь Николая II при открытии первой Государственной Думы: "Я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которые..." [Ни 18.1906].

14//8

Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в голове только какое-то "милостиво повелеть соизволил". — Один из многих примеров распыления, разлетания по разным углам новой действительности различных частиц дореволюционных престижных комплексов. Формула, применявшаяся в царских указах и распоряжениях. Ср.: "Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств..."[П. Барк, Глава из воспоминаний, 20]. "Государь Император высочайше повелеть соизволил перевести армию и флот на военное положение" [Солженицын, Август Четырнадцатого, гл. 7].

14//9

— Наших в городе много? — спросил Остап напрямик. — Перекличка с "Бесами" Достоевского [II.7: У наших]; "наши" часто поминаются и в "Нови" Тургенева.

14//10

Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императору... Вы должны молчать. Иногда, для важности, надувайте щеки. — Ср. наставления Верховенского Став-рогину: "Вы — член-учредитель из-за границы, которому известны важнейшие тайны, — вот ваша роль... Сочините-ка вашу физиономию, Ставрогин; я всегда сочиняю, когда к ним вхожу. Побольше мрачности, и только, больше ничего не надо; очень нехитрая вещь" [Бесы, II.6.7]. Некоторые инструкции, однако, противоположны: Верховенский просит Ставрогина говорить, тогда как Бендер предписывает Воробьянинову молчать.

Сходные наставления дает своему ученику Хулио Хуренито в одноименном романе И. Эренбурга перед аудиенцией у министра: "Видишь ли, я теперь полномочный представитель Лабарданской республики, а ты мой секретарь... Если ты не можешь вообще перестать переживать, то, во всяком случае, молчи. Говорить буду я, а если тебя просят — отвечай что-нибудь невинное, например, „мерси"" [гл. 14].

Эпизод, в чем-то подобный афере с "Союзом меча и орала", есть также в "Жизнеописании С. А. Лососинова" С. Заяицкого (1926): пройдоха Соврищев проводит своего приятеля Лососинова в Москве на конспиративное собрание противников октябрьского переворота, а чтобы тот не запомнил адреса, надевает ему темные очки: "Изображай слепого ". " Я действую по инструкции целой организации ", — заявляет Соврищев [ч. 3, гл. 2].

В приключенческом романе Джека Лондона "Сердца трех" (русский перевод 1924) герои, попав в плен к горному племени Центральной Америки, заставляют наименее симпатичного из своей группы (шпиона и интригана Торреса) выдавать себя за легендарного предка племени, якобы вернувшегося на землю с Солнца. Их подсказки нерасторопному самозванцу напоминают о натаскивании Воробьянинова Остапом: "Держитесь высокомерно, как настоящий испанец! Ведь вы же... сотни лет назад жили в этой самой долине, вместе с предками вот этих выродков..." и т. п. Когда Торресу неожиданно удается произнести эффектную фразу в нужном духе, спутники его хвалят: "— Браво! — одобрительно шепнула Леонсия". Сходную ситуацию и диалог мы находим в конце романа (ДС 39//10). Бендер в Тифлисе запугивает и морочит Кислярского, побуждая его раскошелиться ради спасения "гиганта мысли" (Воробьянинова). Кислярский упирается, но обычно туповатый Ипполит Матвеевич неожиданно находит нужные слова: "— Я думаю, — сказал Ипполит Матвеевич, — что торг здесь неуместен! Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало: „Браво, Киса, браво, что значит школа!""

14//11

— Вы в каком полку служили? — Традиционный вопрос военного к военному. Ср. уже в "Капитанской дочке": "Вы в каком полку изволили служить?" И в шутку у Толстого: "Ну а вы, господин гусар, в каком полку служите?" [к Наташе; Война и мир, II.4.11]. В очерке "В гостях у короля" (1927) М. Кольцов описывает встречу в Белграде с русским генералом; приняв советского журналиста за одного из "наших", тот спрашивает: "А вы в каком служили?" [18 городов].

14//12

Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки! — Ср. угрозы Верховенского членам кружка: "Не уйдете и от другого меча. А другой меч повострее правительственного" [Бесы, Ш.6.1]. Возможно, идея и образ восходят в конечном счете к Овидию: An nescis longas regibus esse manus? — "Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?" [Героиды XVII. 166].

14//13

Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи. — Монархическая формула, ср.: "Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи..." [рескрипт Александра I С. К. Вязмитинову, цит. в: Война и мир, 1.3.2]. "Со всех концов родной земли доходят до Меня обращения, свидетельствующие о горячем стремлении русских людей приложить свои силы..." [из высочайшего рескрипта Николая II И. Л. Горемыкину, Летопись войны 1914-1915: 27.06.15]. "Я получаю со всех концов многочисленные телеграммы с выражением восторга по поводу принятия Мною командования" [Николай II, цит. по: Шаховской, Sic transit..., 131]. "По всей земле Русской, от подножия Престола до хижины бедняка, не смолкает трепет тревоги народной"[из обращения новгородских дворян к царю в 1916, в кн.: Козаков, Крушение империи, т. 2: 258]. Подхвачено сатириконовцами: "Вы, съехавшиеся со всех концов необъятной моей родины" [обращение к студентам: Советы новичкам, Ст 37.1913 — "студенческий" номер].

14//14

Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные дети, находятся без призора. — Отхожий промысел — отход "избыточного" сельского населения (бедноты) в поисках работы по найму в более капитализированные сельские районы или в город [БСЭ, 1-е изд.]. Эти элементы получили название "отхожников" [Смирнов-Кутачевский, Язык и стиль современной газеты].

Риторика Бендера напоминает красноречие одесских персонажей Бабеля: "Есть люди, умеющие пить водку, и есть люди, не умеющие пить водку, но все же пьющие ее. И вот первые получают удовольствие... а вторые страдают..." [Как это делалось в Одессе].

14//15

Эти цветы улицы, или, как выражаются пролетарии умственного труда, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи... Поможем детям. Будем помнить, что дети — цветы жизни. — О выражении "пролетарии умственного труда" (т. е. интеллектуалы, поэты и т. п.) см. ДС 6//7. Метафора "дети — цветы" и т. д. была штампом уже в XIX в. Претенциозный афоризм "Цветы — дети царства растений, дети — цветы царства людей" мы находим у М. Сафир [Избранные мысли, СПБ, 1893, 94; указал К. В. Душенко]. Далее мы находим эту фразу у М. Горького: "Дети — живые цветы земли" [Бывшие люди]; у Л. Андреева [Цветок под ногою]; у Тэффи: "—Дети — это цветы человечества! — восторженно воскликнул поэт" [Трагедия счастья]. Перейдя в советский обиход, выражение это появляется в заглавии культурфильма "Дети — цветы жизни" [1919, Советские художественные фильмы, т. 1]; цитатно у М. Кольцова: "Этот цветок жизни вырастет здоровым, чистым и умным" [Одесский гранит , в кн.: М. Кольцов, Крупная дичь] и т. д. Со своей стороны, пафос этой затертой метафоры снижают своими каламбурами юмористы: "С поправкой. — Дети, брат, цветы жизни. — Да. А алименты — ягодки"; "В детском саду. —А это вот дети — так сказать, цветы жизни. — А не находите ли вы, что эти цветы очень уж у вас распустились?" [См 09 и 11.1926].

В 20-е годы это сентиментальное клише применялось к беспризорникам. Ср.: "„Друг детей" есть добровольное общество, которое ставит своей задачей помощь беспризорным детям, которые есть цветы жизни" [из стенгазеты; И. Свэн, Друг детей, Бу 08.1927]. В Москве начала нэпа "на Театральной площади, темной, занесенной снегом, горели тусклые лампочки: „Дети — цветы жизни"" [Эренбург, Люди, годы, жизнь, II: 265; то же в его кн.: Жизнь и гибель Николая Курбова (1922), гл. 29]. Были в ходу также выражения "цветы улицы", "цветы на асфальте" (о связи беспризорничества с асфальтовыми чанами см. ДС 5//2).

В пьесе Б. Ромашова "Конец Криворыльска" (1926) прибывший из-за границы диверсант применяет сходные приемы конспирации: "Майор Маркус прибыл от благотворительной организации и с деньгами в иностранной валюте на церковные нужды". Далее между ним и "лучшими людьми города" происходят разговоры в духе ДС: "Маркус: Я предлагаю деньги на благотворительные цели. Мне нужны кое-какие сведения. Не позднее послезавтра. Вы давно служите? Ярыгин: Третий год. Я — бывший жандарм, майор. Маркус: Очень хорошо. Наша организация вполне легальна. Мы собираем информацию для научных трудов".

14//16

Браво, гусар!.. Для гусара-одиночки с мотором этого на первый раз достаточно. — "Кустарь-одиночка", "кустарь с мотором / без мотора" — из официальной номенклатуры кустарей в эпоху действия романа. Оба термина юмористически обыгрываются в литературе тех лет. Так, "кустарь-одиночка" настойчиво повторяется в "Бурной жизни Лазика Ройтшванеца" И. Эренбурга (1928). В повести А. Толстого "Василий Сучков" (19127) "за столиком. .. спал щекой в луже пива горько напившийся какой-то кустарь-одиночка" [гл. 8]. Б. Пильняк заявляет, что писатель со своей пишущей машинкой должен рассматриваться Наркомфином как "кустарь с мотором" [Орудия производства, 1927].

Облагая данью старгородских обывателей в зависимости от их положения и доходов, Бендер пародирует советскую классификацию налогоплательщиков (ср. сходную трактовку посетителей при продаже билетов в пятигорский "Провал", ДС 36). Одновременно, подставляя на место "кустаря" "гусара", Остап продолжает игру с гусарскими мотивами, начатую ранее заданным вопросом: "В каком полку служили?"

14//17

Дядьев и Кислярский долго торговались и жаловались на уравнительный. — "Уравнительный сбор входил в состав промыслового налога в 1921-1928. У. С. взимался в размере определенного процента с оборота... Общественные предприятия облагались более низким процентом У. С., чем частные" [БСЭ, 1-е изд. (1936); указал А. Вентцель, Комм, к Комм., 76].

14//18

Ну, тогда валяй на улицу Плеханова. Знаешь?.. — А раньше как эта улица называлась? — спросил извозчик. — Не знаю. — Куда же ехать? И я не знаю... — Тоже извозчик! Плеханова не знаешь! — В более ранних изданиях романа поиски улицы Плеханова кончались словами: "И вот всю ночь безумец бедный, куда б стопы ни обращал, не мог найти улицы имени Плеханова". Реминисценция из "Медного всадника" созвучна теме этого эпизода, где индивид терпит поражение при столкновении с государством.

Переименование улиц, промышленных предприятий, ресторанов, кинотеатров и целых городов в послереволюционные годы было для новой власти одним из способов символического преображения действительности и тотального овладения ею. Переработка старой культуры могла быть полной лишь при условии смены имен, поскольку имя, как известно, связано с самой личностью (identity) именуемого, воплощает его тождество самому себе.

Волна переименований достигла апогея в 20-е гг., коснувшись и таких центральных для отечественной истории и культуры топонимов, как Санкт-Петербург (Ленинград), Дворцовая площадь (пл. Урицкого), Невский проспект (проспект 25-го октября), киевский Крещатик (ул. Воровского). В менее крупных центрах переименование носило сплошной характер, лишая город историко-культурной индивидуальности и затрудняя поиск нужных мест. "Старинные многовековые названия новгородских улиц, знакомые мне с детства: Легощая, Разважская, Коржевская, Чудинская, Прусская и другие были упразднены, и вместо этих имен... звучали в Новгороде имена Лассаля, Либкнехта, Бебеля, Розы Люксембург и других врагов старого мира. Моя Прусская улица стала улицей Желябова" [Добужинский, Воспоминания, 61]. Множество мест было переименовано в честь вождей оппозиции, вскоре попавших в опалу, а потом и вовсе изглаженных из народной памяти. Так, всем известная Гатчина под Ленинградом превратилась в Троцк; в юмореске из жизни провинции упоминается "Кошачья улица — теперь проспект Иоффе" [А. Иоффе, соратник Л. Троцкого, покончивший с собой в 1927; См 25.1926].

Так как ориентироваться в сплошь переименованных улицах было практически невозможно, развилась своего рода двойная бухгалтерия: за немногими исключениями (касавшимися имен царя и членов царской фамилии), старые названия употреблялись параллельно с новыми. "Могу сказать, что Николаевская это, кажется, единственная улица [в Киеве], которую „неудобно” называть в трамвае. Все остальное можно говорить по-старому. Кондуктор по обязанности выкрикивает новые названия: Улица Воровского, Бульвар Тараса Шевченки, Красноармейская, а публика говорит Крещатик, Бибиковский бульвар, Большая Васильковская. Вот еще нельзя говорить Царская площадь. А надо говорить: Площадь Третьего Интернационала" [Шульгин, Три столицы, 189].

Позднее многие из прежних названий были восстановлены, но не из уважения к прошлому, а ввиду впадения в немилость многих из деятелей, чьи имена были присвоены улицам и городам. Наиболее массовый случай такого рода — "десталинизация" сотен топонимов после так называемого "разоблачения культа личности".

Блуждания Бендера по переименованным улицам могут рассматриваться в символическом плане — как выражение растерянности нормального человека (причем часто пришедшего из другого мира, "аутсайдера") перед путаницей и абсурдом советской действительности. В этом смысле одним из "прототипических" текстов, видимо, является рассказ П. Романова "Лабиринт" (1918), где та же ситуация дана в несколько ином варианте. Его герои тщетно пытаются освоить систему ориентации в городе, основанную на расположении "отделов": "Улицы у нас, батюшка, никак не называются, а вы идите по вывескам и по отделам разбирайтесь... Финотдел пройдете, медицинский отдел пройдете, охрану материнства с младенчеством пройдете и мимо санитарного с уголовной комиссией сверните к народному хозяйству..." и т. п.

Это стремление устроителей нового мира реорганизовать пространство, придавая ему при этом характер пространства конкретного, понимаемого не как континуум, измеряемый в однородных единицах, а как набор дискретных объектов ("отделы"), что типично для первобытно-мифологического мышления [см. об этом Введение, примечание 48], было позже распространено и на сферу времени, что нашло отражение в перекройке календаря и в попытках ликвидировать традиционные дни недели (так называемая "непрерывка"). Эта кампания, также приводившая к путанице, затронута во втором романе, в эпизоде Хворобьева [см. ЗТ 8//20]. Сложность правил ориентации и непроницаемость нового мира для непривычного к нему человека представлена в развернутом виде в конце второго романа — в истории злоключений Бендера-миллионера в социалистической России. Недоразумение с извозчиком в ДС14 может рассматриваться как уменьшенный прообраз этого окончательного краха Бендера в финале дилогии.

Аналогичный разговор между седоком и извозчиком находим в записках В. В. Шульгина (место действия — Киев):

"Я взял простого извозчика, бросив ему уверенно и небрежно:

— На улицу Коминтерна!

Но старичок обернул на меня свою седую бороду времен потопления Перуна:

— Коминтерна? А вот уж я не знаю... Это где же будет?

— Как где? Да Безаковская!..

— Ах, Безаковская, вы бы так и сказали.

И мы поехали тихо, мирно. Когда приехали, он открыл мне полость, как полагается, и сказал:

— Так это Коминтерна. Вот теперь буду знать!

Я был очень горд. Не даром меня большевики печатают. Я и извозчиков им обучаю. Подождите, скоро доберусь и до народных комиссаров" [Три столицы, 175]¹.

Ср. ДС 7//1; ДС 9//3; ДС 11//2, где выявляются другие совпадения между ДС и книгами Шульгина. Заметим, на сколь широкий круг источников опирается сюжет о визите Воробьянинова в свой дом: среди них рассказы и слухи о возвращающихся белоэмигрантах, воспоминания самого Шульгина, архетипический сюжет о старом доме и преданном слуге, "Путевые картины" Г. Гейне [ДС 9//3], роман Ж. Жироду "Зигфрид и Лимузэн" и др.

В "Бесах" [III.5.14; указал А. Жолковский] Мария Шатова ругает извозчика, путающего улицы: "Вознесенская, Богоявленская — все эти глупые названия вам больше моего должны быть известны, так как вы здешний обыватель" (ср.: "Тоже извозчик! Плеханова не знаешь!"). Два ряда названий сходны по месту их в господствующей культуре (Плеханов, Маркс — как прежде Вознесение, Богоявление).

14//19

Чертог вдовы Грицацуевой сиял. — Из стихотворения Пушкина, включаемого в "Египетские ночи":

Чертог сиял. Гремели хором

Певцы при звуке флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир...

Хотя своей "крылатостью" эта фраза обязана Пушкину, авторство ее, видимо, принадлежит другому поэту. Словами За полночь пир, сиял чертог... начиналось стихотворение Федора Глинки "А ветер выл..." в "Невском альманахе за 1828 г.", где был напечатан и ряд произведений Пушкина (номер вышел 22 декабря 1827). Вторая редакция "Египетских ночей" Пушкина, начинающаяся словами Чертог сиял, писалась в октябре 1828, в первой же редакции (1824) этих слов нет. [См. Пушкин, Поли. собр. соч., т. 3, 685, 1170; Н. Синявский и М. Цявловский, Пушкин в печати, М.: Соцэкгиз, 1937, 47; Ф. Глинка, Избр. произведения, Л.: Сов. писатель (Большая серия БП), 1957, 469.]

Возникнув среди поэтов второй величины и эпигонов (Блестит чертог, горит елей [А. Майков, Эпикурейские песни]; Сияют пышные чертоги [Д. Ратгауз, Пир Петро-ния]), фраза эта постепенно стала популярной поэтической цитатой. Ср. описание гусарской вечеринки: "Чертог сияет, суетятся денщики" [В. Н. фон Дрейер, На закате империи, 143].

Ироническое словоупотребление "чертог" в смысле "жилище", видимо, было в ходу в 1920-е гг. Ср.: "Я-то возле своего чертога стою, а вам еще по такой погоде идти..." [разговор в: Заяицкий, Баклажаны]. В русском переводе (1927) романа Ж. Жироду квартира одного из персонажей именуется "чертог Вальдена" [Зигфрид и Лимузэн, гл. VI; в оригинале "lа demeure de Walden"].

См. другие эхо из того же пушкинского стихотворения в примечании 6 выше и в ДС 26//2.

14//20

Тут было все: арбузные груди... — Заведомый штамп, ср.: "Пришла Евфимия, груди у нее выдавались, как два арбуза" [М. Горький, Н. А. Бугров // М. Горький, Портреты]; "Подходит баба с арбузами вместо грудей" [И. Эренбург, Испорченный фильм // И. Эренбург, Шесть повестей о легких концах]; "Груди, напоминающие перезрелые тыквы" [Слезкин, Козел в огороде, 1927, гл. 6]; "Дама, пышная, словно держала две дыни за пазухой" [Леонов, Вор, 134].

14//21

Вдовица спит и видит сон. Жаль было будить... Пришлось оставить любимой записку... — Архетипическим фоном этого эпизода является мотив "женщины, покидаемой ради долга" , представленный, например, историей Энея и Дидоны. Странствующий герой готов связать свою судьбу со встреченной женщиной, но затем вспоминает о своей миссии и вновь пускается в путь. В романе мотив долга пародийно отражен в виде мнимых докладов Бендера в Новохоперске и Малом Совнаркоме. Дополнительная параллель в ДС с "Энеидой" в том, что в обоих случаях героиня — вдова и предается гаданию о своем любовном будущем [IV.63-64; ДС 10]. Другие античные сюжеты этого типа: Тезей и Ариадна, Одиссей и Калипсо, аргонавты и женщины Лемноса [Аполлоний, Аргонавти-ка, песнь 1]. Примеры из русской литературы: Пушкин, "Арап Петра Великого" (Ибрагим и графиня D.); А. Блок, "Соловьиный сад"; А. Платонов, "Глиняный дом в уездном саду", "Фро"; В. Каверин, "Скандалист" (профессор Ложкин и жена). В большинстве эпизодов данного типа герой покидает женщину ночью или на рассвете, когда она спит, что символизирует, с одной стороны, различие призваний женщины и мужчины (ей — постель, дом, любовь, ему — дорога, бой, труды), с другой — пробуждение героя от духовного сна и, поскольку дело происходит на рассвете, начало нового цикла его жизни. Другой эпизод в ДС/ЗТ, основанный на этом мотиве, — роман Бендера с Зосей Синицкой, прерываемый его отъездом на Турксиб [ЗТ 24].

"Вдовица спит и видит сон" — поэтизм, как по метрическому звучанию (ямб) так и благодаря ассоциациям с Блоком: Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, / Донна Анна видит сны... [Шаги Командора]. Ср. также у Чехова: "Ваш муж сладко спит... видит сны..." [Аптекарша].

14//22

"На заре ты ее не буди". — Цитата из стихотворения А. А. Фета:

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит (1842).

Стихи Фета уже с 1840-х гг. стали популярным романсом, включались в песенники, входили в репертуар цыганских хоров. Наиболее известен романс А. Б. Варламова.

14//23

Выезжаю с докладом в Новохоперск. — Уездный городок Воронежской губернии, Новохоперск упоминается в современной ДС юмористике как синоним провинциального захолустья. См., например, фельетоны: "ЛицомкНовохоперску" А. Зорича[Бу 12.1927] — о нелепой практике посылки предметов косметики и парфюмерии в села Новохоперского уезда — и "Таланты пропадают" М. Кольцова [в его кн.: Крупная дичь] — о "прозябании в тихом Новохоперске".

14//24

Остап вынул из бокового кармана золотую брошь со стекляшками, дутый золотой браслет, полдюжины золоченых ложечек и чайное ситечко. — В "Жизнеописании С. А. Лососинова" С. Заяицкого (1926) персонаж хлестаковского типа Соврищев "к негодованию [своего компаньона] Степана Александровича вынул из кармана футлярчик с брошкою Нины Петровны" — общей знакомой, с которой Соврищев только что имел кратковременный роман [ч. 3, гл. 3]. Как и в ДС, это следует вскоре после конспиративного собрания, в котором оба героя принимали участие [см. выше, примечание 10].

14//25

До отхода поезда сидели в уборной, опасаясь встречи с любимой женщиной. — Аналогичным образом герой покидает город и женщину в "Огнях " Чехова: "На вокзале я нарочно просидел в уборной до второго звонка".

14//26

...Концессионеры успели заметить, что дворник настиг Виктора Михайловича и принялся его дубасить. — Картинки городского утра, включающие ту же деталь, см. у Некрасова: Дворник вора колотит — попался [Утро].

Об этой сценке и следующей (Альхен, которого концессионеры видят из окна вагона) см. Введение, раздел 5. В "Докторе Живаго" Б. Пастернака, для которого типична та же поэтика случайных встреч и совпадений, что и для ДС/ЗТ, есть сходная сцена: заглавный герой, покидая в санях Юрятин, проезжает через весь город и видит и обгоняет на его улицах всех остальных персонажей юрятинских глав [XIV.5].

В конце первой части романа сходятся, как это часто бывает у Ильфа и Петрова, концы нескольких сюжетных линий: Бендер и Воробьянинов закончили свою миссию в Старгороде, дворник настиг, наконец, Полесова, и Альхен вывозит на толкучку последнее, что оставалось в доме собеса, — оконные рамы (о закрытии этого заведения см. ДС 36). Конец подготовительной части, начало странствий героев — удобная позиция для обозрения романного мира; другой такой позицией является ночная интерлюдия [см. ЗТ 14//9].

В первом издании романа здесь завершалась еще одна линия, позже опущенная, — о страховании Коробейниковым своей столетней бабушки [см. ДС 20//7]. За словами "Полесов кричал „караул!" и ,,хам!“" следовало: "Возле самого вокзала, на Гусище, пришлось переждать похоронную процессию. На грузовой платформе, содрогаясь, ехал гроб, за которым следовал совершенно обессиленный Варфоломеич. Каверзная бабушка умерла как раз в тот год, когда он перестал делать страховые взносы" [Ильф, Петров, Необыкновенные истории..., 396].

Примечание к комментариям

¹ [к 14//18]. О том, что проблемы с наименованиями, возникнув еще в первые годы после революции, не спешили "изживать себя", есть и другие свидетельства, как, например, очерк К. Сергеева "Как пройти?":

"Часто и милиционер не в состоянии разобраться в путанице адресов, привезенных из провинции и относящихся к учреждениям до их переезда или к улицам после их переименования. Помнятся случаи в 1922 г., когда приезжий из провинции долго бился у Мясницких ворот, отыскивая Кооперативную улицу. Никто из спрошенных не знал такой. Подошел милиционер, вытащил справочник, перелистал, еще раз перелистал.

— Кооперативной? Гм... Нет такой.

— Что-то, помнится, не было, — поддержали голоса из собравшегося вокруг кружка.

— Нету. Кооперативной нету во всей Москве...

— Как же мне быть теперь? — совсем опечалился несчастный.

— Да вам что собственно нужно? — догадался спросить кто-то.

— Да главный телеграф.

— Тьфу, — спросивший даже сплюнул. — Да вот он перед вами. Вот телеграф, вот Мясниц-кие ворота, это Мясницкая...

— Первомайская,— поправил милиционер.

—Да у меня вот — от правления дали адрес: Кооперативная, напротив главного телеграфа...

И так бьется и путается на улицах Москвы не одна тысяча человек" [Ог 25.07.26].

Пример трактовки данной темы юмористами: "К переименованию улиц. Ввиду того, что миллионы в СССР давно вышли из обращения, Миллионную улицу [в Ленинграде] решено переименовать в Копеечную" [Пу 12.1926].