24. Клуб автомобилистов

24//1

В редакции большой ежедневной газеты "Станок", помещавшейся на втором этаже Дома народов, спешно пекли материал к сдаче в набор. — Редакция "Станка" воспроизводит многие черты редакции "Гудка" — ежедневной газеты профсоюза железнодорожников, в которой соавторы ДС работали до 1928 (Ильф с 1923, Петров с 1926). Одновременно с ними в "Гудке" сотрудничали М. Булгаков, Ю. Олеша ("Зубило"), В. Катаев, Л. Славин, А. Козачинский, С. Гехт и другие литераторы, происходившие в большинстве из южного ("одесско-киевского") региона, давшего советской литературе целую плеяду талантов.

Как и ряд других газет и журналов, "Гудок" помещался в колоссальном Дворце Труда ВЦСПС на набережной Москвы-реки, около Устьинского моста, самом большом из сохранившихся в Москве зданий XVIII века; позже в нем разместилась военная академия ракетных войск. В романе здание это называется Домом народов.

"До революции во Дворце Труда был Воспитательный дом — всероссийский приют для сирот и брошенных детей, основанный известным просветителем Бецким еще при Екатерине Второй... То был громадный, океанский дом ¹ с сотнями комнат, бесчисленными переходами, поворотами и коридорами, чугунными лестницами, закоулками, подвалами, наводившими страх, парадными залами и даже с бывшей домовой церковью... Во Дворце Труда жили десятки всяких профессиональных газет и журналов, сейчас уже почти забытых..." "Бесконечные сводчатые коридоры Дворца Труда — точные прообразы тех, по которым будет метаться вдова Грицацуева в погоне за Остапом..." [К. Паустовский. Четвертая полоса // Воспоминания об Ильфе и Петрове; см. также М. Штих (М. Львов), В старом "Гудке", там же; Петров, Из воспоминаний об Ильфе.]

Прогуливаясь по одному из этих коридоров, Ильф и Петров согласились писать вместе свой первый роман. Работа над ДС происходила по вечерам, "в громадном пустом здании", в редакционной комнате так называемой "четвертой полосы", где сосредоточивались лучшие литературные силы "Гудка".

Здание это, включая и мимоходом упоминаемую редакцию "Гудка", служит местом действия рассказа О. Форш "Во Дворце Труда", где бывшая воспитанница, зайдя сюда по делу, вспоминает темную драму ученических лет [в кн.: Московские рассказы]. В отличие от придуманного соавторами "Дома народов", наименование "Дворец Труда" подлинно, более того, стандартно — здания под таким названием среди других советских культурных центров и очагов имелись во множестве городов Союза (например, см. очерк о Воронеже, Ог 08.01.25 и др.)

Название "Станок" носило литературное объединение при газете "Одесские известия" в середине 20-х гг. Среди других, заседания его посещали будущие поэт Арк. Штейнберг и конструктор баллистических ракет С. П. Королев [Липкин, Квадрига, 267, 429].

24//2

— Как? Сегодня не будет шахмат? — Не вмещаются, — ответил секретарь. — Подвал большой. Триста строк... — У нас секаровская жидкость! — кричал он грустным голосом... — Жидкость во вторник. Сегодня публикуем наши приложения!.. — Есть тема для карикатуры... и проч. — Вся эта глава, описывающая распределение мест на страницах газеты, точно схватывает характерную атмосферу редакции перед выпуском номера и передает насыщенные инсайдерским жаргоном споры сотрудников. Ср. совершенно то же в юмореске Л. Братского "Газетный язык" [См 18.1928]:

— Товарищи, у меня Бриан не влезает!

— Попробуйте между ним и Чемберленом Штреземана втиснуть, вот и все.

— У меня спекулянты под посевную кампанию попали.

— Дайте сверху наводнение — вот и уладится...

— А рабкоров куда?

— Рабкоров поставьте под Индию, чтобы опера сбоку пошла.

— Не выйдет так. У меня в прошлом номере в отдел "Куда пойти" попало извещение об открытии крематория.

— А где у вас отдел ",,Голос“ помог"?

— Да я в него заметку о раздавленной старухе вставил.

— А что же у вас в отделе "Хулиганство растет"?

— Да ничего особенного — заметка о новой повести Потлашкина.

— Нельзя так. Вы и третьего дня к постановке "Когда поют петухи" дали отчет об опере, а в отдел "Суд идет" всунули отчет о трестовском заседании... Что сейчас набирают?

— Взяточников.

— А что потом набирать будут?

— Головотяпов.

— А почему рационализацию еще в номер не вставили?

— Рассыпалась. Подбирают.

— А где у вас очерк из жизни африканских дикарей?

— Придется на последнюю страницу. У меня местной жизни нет.

— Нужно смочить губкой набор, а то у вас наводнение совершенно сухое — рассыпется...

— Ну ладно, готово. Номер сделан. Можно его спускать?

— Нет еще — редактора нет. Как только придет — так его и спускайте!

Секаровская жидкость — "вытяжка из половых желез, приготовленная по способу проф. д-ра Бюхнера", "extractum testiculorum" [из журнальных объявлений в 1927]. Рекламировалась как лечащее средство от широкого спектра слабостей и недомоганий. Распространялась кооперативом "Гален" на ул. Герцена в Москве. До революции аналогичный препарат был известен под названием "экстракт Броун-Секара" [Горький, Портреты, 285].

24//3

Художник... набросал карандашом худого пса. На псиную голову он надел германскую каску с пикой. А затем принялся делать надписи. На туловище животного он написал печатными буквами слово "Германия", на витом хвосте — "Данцигский коридор", на челюсти — "Мечты о реванше", на ошейнике — "План Дауэса" и на высунутом языке — "Штреземан". Перед собакой художник поставил Пуанкаре, державшего в руке кусок мяса... [до конца абзаца]. — Отношение советских средств массовой информации к Германии было в 1927 сочувственным — ее представляли как жертву империализма Англии, Франции и США, высасывающих соки из немецкой нации посредством всяческих ограничений ее послевоенного развития и, в частности, жесткого режима репараций.

Данцигский, или Польский коридор — "узкая полоса польской территории, отделяющая в нижнем течении р. Вислы Восточную Пруссию и вольный город Данциг от остальной Германии и дающая Польше доступ к морю" [БСЭ, 1-е изд., т. 20]; созданный Версальским договором, Данцигский коридор был источником напряженности между Германией и Польшей в период между войнами. Вопрос огоньковской "Викторины": "28. Что называется „польским коридором"?" Ответ: "Узкая полоска Польши к морю (проходит через Германию)" [Ог 11.03.28].

Надпись "Мечты о реванше" на челюсти собаки, изображающей Германию, относится, вероятно, к профашистским и шовинистическим организациям вроде влиятельного "Стального шлема" (Stahlhelm), упоминаемого чуть выше. На это указывает и каска с пикой на голове собаки.

План Дауэса, по имени госсекретаря США, в 1924-1929 регулировал развитие германской экономики и обеспечивал источники репарационных платежей; привел к заметному улучшению экономического положения Германии. В советской прессе был обличаем как орудие эксплуатации германских рабочих.

Штреземан, Густав — германский министр иностранных дел в 1923-1929, лауреат Нобелевской премии мира. Боролся за возрождение Германии, повышение ее роли в международных делах и освобождение от опеки Антанты. Советская пресса признавала, что Штреземан "не принадлежит к числу твердолобых буржуазных министров", что "это классовый враг, но всегда готовый пойти на компромисс, дележку..." Впрочем, о нем же писали, что он "дробит скулы и крушит ребра в темном польском коридоре"; другие обозреватели, имея в виду ущемленное положение Германии, характеризовали Штреземана как "вечного неудачника" [Н. Корнев, Д-р Штреземан, Ог 11.03.28; ТД 01.1927: 5; М. Девидов, Гаагское торжище, Ог 25.08.29].

Пуанкаре, Раймонд — бывший президент, премьер-министр Франции в 1926-1929. В советской прессе оценивался как трезвый, деловитый государственный деятель, проникнутый "протестантским, квакерским духом", "первый чиновник Франции... сухой, жесткий бюрократ с твердой административной рукой... французский Победоносцев ", как ярый враг социализма и коммунизма, сторонник антигерманской линии [А. Луначарский, Пуанкаре, Ог 22.01.28; Кольцов, Листок из календаря, Избр. произведения, т. 2].

24//4

...Иностранцы с любопытством смотрели на красную ручку с пером № 86, которая была прислонена к углу комнаты. — Перо № 86 было в ходу с дореволюционных времен: упоминается, среди прочего, в воспоминаниях С. Я. Маршака: "Перышки... крупные, желтые, с четко выдавленным номером „86“" [В начале жизни, 570] и в рассказе А. И. Куприна "Царский писарь". Употреблялось вплоть до 40-х гг., когда перьевую ручку вытеснила автоматическая (составитель комментариев писал 86-м в начальной школе). Последняя ассоциировалась с буржуазным Западом, как свидетельствует А. Гладков: "Предметом гордости была автоматическая ручка. В спектаклях из западного быта авторучка, как и сигара, была опознавательным знаком мультимиллионеров. Широкие зрительские массы были убеждены, что авторучки существуют только затем, чтобы подписывать чеки" [Поздние вечера, 31-32]. И в самом деле, в романе-сериале 25-ти писателей "Большие пожары" [Ог 1927] американская самопишущая ручка является предметом гордости репортера Берлоги, а ее кража — крупной неприятностью в жизни этого героя. Такое же отношение к ней лежит в основе "Летнего рассказа" Л. Никулина [Ог 02.08.30]. Авторучку привозили друзьям в подарок из-за границы [Н. Ашукин, Записная книжка, НЛО 05.1998: 244]. Как видим, для журналистов в ДС профессиональным орудием служит не новейшая ручка, а традиционная, обращенная "лицом к трудящимся". В ДС 30 Бендер каламбурно назовет упавшую на него гигантскую ручку "самопадающей".

Громадная красная ручка — избитая гипербола в духе массовой культуры 20-х гг. Увеличенные предметы (вилки, ложки, телефонные аппараты, галоши, гайки, ножницы, ручки и проч.) в качестве знаков профессии и отраслей производства, а также опредмеченные тропы и пословицы широко применялись в политизированном быте эпохи: в праздничных шествиях и карнавалах, в юбилейных подарках и т. п. [см. ДС 13//3; ЗТ 18//19]. Рабочими Сталинграда была преподнесена XV съезду РКП(б) железная метла, предназначенная для оппозиций [фото в КП 52.1927]. Традиция эта восходит к древней народной культуре — например, у Аристофана фигурируют громадная ступка, в которой демон раздора собирается растолочь греческие города [Мир, 230 сл.], и огромные весы, на которых взвешивают стихи соперничающих драматургов [Лягушки, 1370 сл.].

До сих пор в США гигантский чек выставляется как знак получения крупной суммы денег при церемониях вручения выигрыша, приза и т. п.

В романе О. Савича "Воображаемый собеседник" (1928) начальник учреждения преподносит своему заместителю в день рождения огромный красный карандаш — "обратите внимание, товарищи, отечественного производства" [гл. 3]. В ЗТ 28 соавторы высмеивают обычай дарить подобные овеществленные тропы к торжествам и годовщинам:

"Обычно дарили или очень маленькую, величиною с кошку, модель паровоза, или, напротив того, зубило, превосходящее размером телеграфный столб. Такое мучительное превращение маленьких предметов в большие и наоборот отнимало много времени и денег. Никчемные паровозики пылились на канцелярских шкафах, а титаническое зубило, перевезенное на двух фургонах, бессмысленно и дико ржавело во дворе юбилейного учреждения",

— что отражено и в рисунке на обложке юмористического журнала, где работники разных производств несут к столу президиума громадные перо и скрепку и маленькие автомобиль и трактор. Подпись под рисунком: "На конференции. — Все это прекрасно, друзья, но страна предпочла бы иметь все эти полезные вещи в натуральную величину" [Чу 05.1929].

Приметой времени является присутствие в редакции "Гудка" "товарища Арно" и других паломников с Запада: "Когда вспоминаешь конец 20-х и начало 30-х годов в Москве, всегда возникают фигуры дружественных иностранцев. Немцы — больше всего было немцев! — венгры, чехи, американские негры и другие..." [Гладков, Поздние вечера, 284-286].

24//5

— А когда вам поручили чубаровское дело, вы что писали? —Чубаровское дело — уголовное дело, слушалось в Ленинградском губсуде в декабре 1926. 22 человека в возрасте 17-25-ти лет — в их числе комсомольцы и кандидат в партию — обвинялись в изнасиловании осенью того же года девушки-рабфаковки. Местом преступления был сад завода "Кооператор" в Чубаровском, ныне Транспортном переулке (недалеко от Октябрьского, ныне Московского вокзала), куда негодяи затащили свою жертву силой. Отсюда и название дела, получившего широкую огласку в печати. Один из общественных обвинителей, журналист, говорил на суде: "Чубаровское дело затрагивает огромные социальные вопросы. Оно касается вопросов быта и жизни миллионов трудящихся нашего Союза, касается вопроса о нашей молодежи, о нашей трудовой смене... Величайшее значение настоящего процесса состоит в том, кто поведет за собой нашу молодежь — чубаровцы или советская общественность. Рабочий класс сейчас скажет словами Тараса Бульбы: „Я тебя породил, я тебя и убью" ". Суд приговорил семерых обвиняемых к расстрелу, остальных — к срокам заключения от 3 до 10 лет. [Ог 09.01.27; КН 05.1927; КП 02.1927 и др.]

Чубаровское дело получило всесоюзную и международную огласку, отразилось в городском фольклоре, вошло в пословицы: "Не успел отгреметь громкий судебный процесс, как уже повсюду зазвучала песня, в которой осуждались „чубаровцы". Словечко „чубаровец" на долгие годы стало синонимом понятий „грубый насильник", „отпетый хулиган"; некоторые пожилые ленинградцы и поныне при случае употребляют его" [Шефнер, Имя для птицы, 462]. Бороться с "чубаровской бациллой" хулиганства призывали пресса и литература.

Любопытный штрих к этой ныне полузабытой истории. Хотя чубаровское преступление произошло в начале сентября (по крайней мере см. эту датировку в Ог 17.10.26, где и фото сада "Кооператор"), переулок, по-видимому, и до этой даты славился как гнездо хулиганства и проституции. Это видно из сатирического стихотворения Дм. Цензора "Переулочек" в майском номере ленинградского еженедельника "Пушка" за 1926, где описывается злачная атмосфера этого и соседних переулков, но о совершившемся там преступлении не упоминается ни словом:

— Чем же, милый, я не пара вам,

Уж поладим как-нибудь...

В переулочке "Чубаровом"

- Только за угол свернуть...

За углом панелью узкою

Гостя пьяного ведет

В дом, где "чайная с закускою"

И "тряпичник" у ворот...

Мусор, лужи, вонь помойная.

У разрушенной стены

В карты дуется спокойная

Кучка уличной "шпаны".

Увидали и заахали:

Ваську "Шило" тычут в бок:

Повела Маруська "хахаля",

— Ставь-ка пиво, голубок!

Вот лавчонка в "переулочке"

— В мути грязного стекла

Плесневеющие булочки,

Колбаса и пастила.

А спросить бы (разве не с кого?),

Не заразна ли она,

В самом центре, возле Невского,

Яма "питерского" дна? [Пу 06.1926, май].

24//6

А запишись ты лучше в друзья детей. — Общества "Друг детей" (ОДД) по борьбе с беспризорностью, существовавшие во всех крупных городах Союза, имели целью "помочь детям вырваться из цепких лап улицы" [КП 22.1927]; см. ДС 5//2. "Общество „Друг детей" издавало приключенческие романы; выручка шла на борьбу с детской беспризорностью" [В. Панова, Времена года // В. Панова, Собр. соч., т. 4]. В фельетоне М. Булгакова перечислен набор признаков лояльного совслужащего: "...в глазах сильное сочувствие компартии, на левой стороне груди два портрета [конечно, Ленин и Троцкий], на правой значки Доброхима и Добрфлота, а в кармане [членская] книжка „Друг детей"" [Кулак бухгалтера (1925), Ранняя неизвестная проза].

Примечание к комментариям

¹ [к 24//1]. Называя Дом народов "океанским" зданием, мемуарист прибегает к достаточно ходячей метафоре "дом — корабль". Ср. у Е. Замятина: "...домов в Петербурге больше нет: есть шестиэтажные каменные корабли. Одиноким шестиэтажным миром несется корабль по каменным волнам..." и т. д. [Мамай]. И у Л. Леонова: "ковчег", "ковчежные жильцы" [Вор (1928)]. Естественно, чтобы по своим размерам Дом народов приравнивался к океанскому кораблю.

У Ильфа и Петрова прямых корабельных метафор применительно к домам как будто нет. Косвенный намек на этот троп — "Мы разошлись, как в море корабли" в ДС 28, когда именно в Доме народов Остап расходится с Грицацуевой и цитирует этот стих. В том же здании развертывается диалог с упоминанием загадочного "тихоокеанского петушка" [см. ДС 28//8]. Среди газет и журналов, разместившихся в "Доме народов", есть "Капитанский мостик", куда халтурщик-литератор продает свой опус ("Волны... падали стремительным домкратом..."). По-видимому, гигантский Дом народов исподволь притягивает к себе морские и корабельные ассоциации.

Своебразное слияние дома и корабля произойдет, когда театр Колумба переселится на пароход "Скрябин" [см. ДС 32//3].