А. А. Вознесенский (род. в 1933 г.)

А. А. Вознесенский (род. в 1933 г.)

125. Гойя

Я — Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

                                                            слетая на поле нагое.

Я — горе.

Я — голос

Войны, городов головни

                                      на снегу сорок первого года.

Я — голод.

Я — горло

Повешенной бабы, чье тело, как колокол,

                                                            било над площадью голой…

Я — Гойя!

О грозди

Возмездья! Взвил залпом на Запад —

                                                       я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил крепкие звезды —

Как гвозди.

Я — Гойя.

<1959>

126. Стриптиз

В ревю

            танцовщица раздевается дуря…

Реву?..

Или режут мне глаза прожектора?

Шарф срывает, шаль срывает, мишуру.

Как сдирают с апельсина кожуру.

А в глазах тоска такая, как у птиц.

Этот танец называется «стриптиз».

Страшен танец. В баре лысины и свист,

Как пиявки,

                   глазки пьяниц налились.

Этот рыжий, как обляпанный желтком.

Пневматическим исходит молотком!

Тот, как клоп, —

                           апоплексичен и страшон.

Апокалипсисом воет саксофон!

Проклинаю твой, Вселенная, масштаб,

Марсианское сиянье на мостах,

Проклинаю,

                   обожая и дивясь.

Проливная пляшет женщина под джаз!..

«Вы Америка?» — спрошу, как идиот.

Она сядет, сигаретку разомнет.

«Мальчик, — скажет, — ах, какой у вас акцент!

Закажите мне мартини и абсент».

<1962>

127. Рублевское шоссе

Мимо санатория

Реют мотороллеры.

За рулем влюбленные —

Как ангелы рублевские.

Фреской Благовещенья,

Резкой белизной

За ними блещут женщины,

Как крылья за спиной!

Их одежда плещет,

Рвется от руля,

Вонзайтесь в мои плечи,

Белые крыла.

Улечу ли?

                 Кану ль?

Соколом ли?

Камнем?

Осень. Небеса,

Красные леса.

<1962>

128. Монолог рыбака

«Конечно, я не оратор,

                                    подкованный философски,

но

     ратую

за тех, кто берет лосося!

Бывали вы в нашем море,

                                         магнитнейшем из морей?

Оно от лимонных молний

кажется лиловей!

Мотаются мотоботы,

                                 как уголь, горит вода —

работа!

              работа!

Все прочее — лабуда.

Мы боги, когда работаем,

                                         просвечены до волос,

по борту,

                по борту,

как лампы, летит лосось.

Да здравствует же свобода,

                                            нужнейшая из свобод,

работа,

             работа —

как праздничный ледоход.

Работа, работа…

                           И так же не спят с тобой

смородины и самолеты,

гудящие над землей,

ночные составы в саже

                                     несутся тебе под стать,

в них машинисты всажены —

как нож по рукоять!

И где-то над циклотроном

                                          загадочный, как астро?ном,

сияя румяной физией,

                                   считая свои дробя?,

Вадик Клименко,

                           физик,

вслушивается в тебя.

Он, как штангист, добродушен,

                                               но Вадика не тревожь —

полет звездопадов душных,

расчет городов и рощ

дрожит часовым механизмом

                                              в руке его здоровенной —

не шизики —

                    а физики

герой нашего времени!..

…А утром, закинув голову,

                                          вам милая шепчет сон,

и поры пронзит иголочками

серебряными

                      озон…

Ну, впрочем, я заболтался.

Ребята ждут на баркасе…»

Он шел и смеялся щурко.

Дрожал маяк вдалеке —

он вспыхивал, как чешуйка

у полночи на щеке.

<1964>