Глава XIV

Роща давно уже скрылась за холмами.

Путешественники бежали теперь по широкой голой долине. Справа и слева от них поднимались, точно желтые стены, крутые песчаные горы.

Изредка по дороге попадались чахлые кусты. Ветви на них были поломаны. Листья засыпаны песком.

— Она жива! — крикнул Иван Гермогенович на бегу. — Видишь, она хваталась за кусты. Она боролась. Надо бежать скорее. Мы еще успеем. Вперед, Карик!

И они помчались еще быстрее.

— Вижу! Вижу! — вдруг закричал Карик. — Смотрите! Вон там, у кустов. Вон они. Борются.

Кусты раскачивались, как будто кто-то их сильно тряс.

— Это Валька! Отбивается! — закричал хрипло Карик. — Скорей, Иван Гермогенович, скорей!

Профессор и Карик понеслись во весь дух. Но когда они добежали до зеленых кустов, здесь уже никого не было.

Кустарник был примят, ветви поломаны. Широкий след уходил куда-то дальше, в чащу кустов.

— Вперед! Она недалеко! — крикнул Иван Гермогенович.

И он побежал по следам.

Заросли кустарника кончились. Профессор выскочил из кустов и вдруг остановился. Карик налетел на него с разбегу.

— Стой! — угрюмо сказал профессор.

— А что? — тихо спросил Карик.

Иван Гермогенович слегка подтолкнул Карика и показал ему рукой на ровную пустыню, которая широко раскинулась перед ними.

Вдали, на желтых песках, Карик увидел крылатое длинноногое животное, очень похожее на осу. Оно волокло по земле огромную желтую гусеницу. Гусеница была большая, толстая, в несколько раз больше осы. Она отчаянно сопротивлялась, но, как видно, не могла вырваться из цепких лап осы. Оса волочила гусеницу, оставляя на земле широкий след.

По этому-то следу и бежали путешественники.

— Песочная оса-аммофила, — угрюмо буркнул Иван Гермогенович, — тащит к себе в нору озимого червя. Самого страшного вредителя хлебных и свекловичных полей… Ну хорошо, она тащит добычу для своего потомства, а нам-то какое до этого дело? Мы-то зачем бежим за ней?

Карик растерянно посмотрел на профессора.

— А как же теперь Валя? — спросил он.

— Надо вернуться, — сказал Иван Гермогенович, — далеко она не могла уйти. Нужно искать ее около бухты. А если не найдем до ночи, зажжем болотный газ. Валя увидит огонь и, конечно, догадается, что мы здесь. А если не догадается так все равно пойдет на огонь.

Но Карик теперь уже плохо верил, что они найдут Валю.

«Пропала! Не найти! Ни за что не найти!» думал он и шагал за профессором.

И все стало ему как-то безразлично. Он хотел заплакать, но глаза были сухие. Карик тяжело вздохнул. И тут только почувствовал, как сильно устал.

Ноги его дрожали. Он спотыкался на каждом шагу. Во рту все пересохло. Язык распух и горел, точно в огне. Сейчас Карик залпом выпил бы целое ведро ледяной воды, но вокруг лежали мертвые, сухие пески. В такой пустыне воды не найти.

«Хоть бы ручеек какой-нибудь, хоть бы лужица какая», думал Карик, поглядывая по сторонам.

И вдруг у подножья желтого холма он увидел высокий голый ствол.

Ствол слегка покачивался на ветру.

Карик подошел поближе. Внизу под стволом лежали мясистые серо-зеленые листья. Из листьев торчали, точно ресницы огромного глаза, полусогнутые, гибкие хлысты. На конце каждой ресницы, точно слезы, висела тяжелая серебристая капля.

— Роса! — крикнул Карик и бросился к этим странным листьям. — Идите. Я догоню вас. Я только попью росы.

Карик перепрыгнул через канаву.

— Стой! — закричал Иван Гермогенович. — Слышишь? Стой, Карик! Вернись сейчас же!

— Но если я хочу пить, — упрямо сказал Карик.

Иван Гермогенович перескочил канаву и быстро преградил ему дорогу.

— Это не роса. Это нельзя пить.

Он взял Карика за плечо и подвел его к странному растению.

— Смотри! — сказал профессор.

Он поднял с земли камень, размахнулся и бросил его в гущу сверкающих капель.

Лишь только камень коснулся листа, хлысты сомкнулись и плотно прикрыли его.

Камень исчез.

— Что это? — удивился Карик.

— Росянка, — спокойно ответил Иван Гермогенович, — насекомоядное, хищное растение.

— Как? — еще больше удивился Карик, — разве есть у нас такие растения? Они же только в жарких странах растут. Я даже об этом в какой-то книге читал.

— Правда, — сказал профессор, — в жарких странах таких растений гораздо больше, чем у нас, но и здесь они попадаются. Чаще всего их можно встретить там, где земля бедна соками. На такой земле простым, обыкновенным растениям не прожить. Им питаться нечем. А вот растения-хищники и на бедной земле неплохо себя чувствуют. Земля не кормит — так они охотой промышляют. Ловят насекомых и высасывают из них питательные соки. Вот так и живут, так и растут. Ни животное, ни растение, а то и другое вместе. Запомни хорошенько: кроме росянки, охотятся за насекомыми также некоторые виды первоцвета, жирянки, а в прудах нередко встречается хищная пузырчатка, которая ловит даже мелкую рыбешку. Вообще-то их очень много, этих хищников, мой друг. Я мог бы назвать тебе более пятисот видов.

— Стойте! — закричал Карик. — Теперь я все понимаю: Валя попала в такое растение.

— Что-о? — остановился Иван Гермогенович и с беспокойством взглянул на Карика.

— Да, да, теперь я припомнил. Она мне кричала: «Я лезу на дерево». И, значит, полезла, а на землю уже не опустилась. Вот почему я и не нашел ее в роще.

Профессор схватил Карика за руку.

— За мной, Карик! — и помчался, прыгая по кочкам. — Скорей, скорей!

— А как оно ест, — крикнул на бегу Карик, — сразу или потихоньку?

— Эти растения, — задыхаясь ответил профессор, — сначала поливают свою добычу соком и держат ее, пока она не размокнет, а потом высасывают из нее соки.

— Но Валька еще не размокла? — спросил Карик.

— Не болтай глупости.

Профессор еще крепче сжал руку Карика и потащил его за собой с такой силой, что Карик полетел будто по воздуху.

Наконец они опять добежали до бухты, где все еще плавал черный мокрый орех.

— Здесь! — закричал Карик. — Стойте, это здесь!

Тяжело дыша, они остановились на высоком холме.

Внизу лежала желтая пустыня. Вправо от путешественников зеленела небольшая роща.

— А где же деревья, про которые ты мне говорил? — спросил профессор. — Я пока не вижу здесь ни одного насекомоядного растения.

— А все-таки это здесь, — быстро проговорил Карик, — я хорошо помню. Валька пропала вон в той роще.

И Карик махнул в ту сторону, где стояли развесистые деревья с желтыми шарами.

— В той роще? — спросил Иван Гермогенович. — Там, где мы уже были? Ты уверен, что она полезла именно на эти деревья?

— Ну да. Других же здесь нет.

Иван Гермогенович внимательно посмотрел на желтые шары и вдруг, хлопнув себя по лбу, рассмеялся:

— Ну о чем же я только думал раньше? Как я не догадался сразу? Да, ведь, это же… Ой…

Он повернулся к Карику и быстро спросил:

— Когда это было? Утром? Ночью?

— Утром. Солнца еще не было.

Профессор взволнованно потер руки.

— Тогда все понятно, — сказал Иван Гермогенович, — да, да, теперь я все понимаю… Очень хорошо. Прямо-таки замечательно.

Он с шумом вздохнул, улыбнулся и, схватив Карика за руки, с силой сжал их.

— Валя жива. Она там. Сидит в цветке.

— В цветке?

— Ну да. Это ж энотера. Валя сидит в цветке энотеры.

— А это не опасно? — спросил Карик.

— Нет, нет, — ответил профессор. — Мы скоро увидим ее живой и здоровой.

— Тогда бежим! — закричал Карик и схватил профессора за руку. — Залезем скорей на эту вашу энотеру и поможем Вальке выбраться.

Иван Гермогенович покачал головой.

— Видишь ли, — сказал он, как-то особенно покашливая, — сейчас это, пожалуй, бесполезно; мы, ведь, не знаем даже, на какую энотеру залезла Валя. Это во-первых. Но допустим, что мы и найдем эту энотеру. Найдем, допустим, даже цветок, в котором Валя сидит. А как мы освободим ее? К сожалению, освободить Валю мы все равно не сумеем. Нехватит силы у нас, чтобы раздвинуть лепестки энотеры. Это во-вторых.

— А в-третьих, Валька там не задохнется? — спросил Карик.

— Не задохнется. Цветок большой, просторный. Подождем до вечера, он сам откроется.

— Вот странный цветок, — сказал недовольно Карик, — другие цветы открываются по утрам, а этот почему-то вечером.

— Заморский гость. Чужестранец. Прибыл к нам из Америки и живет по старой американской привычке.

Карик недоверчиво улыбнулся.

— Я не шучу, — серьезно сказал профессор: — энотеру привезли из Виргинии. Лет триста назад ее семена прислали в Европу для ботаника Каспара Боген. И вот за триста лет энотера перешла через всю Италию, Францию, Германию, Польшу, наконец появилась у нас. В наши дни по песчаным берегам многих рек энотеру-иностранку встречают чаще, чем другие местные растения.

— Но по вечерам-то она обязательно открывается?

— Обязательно. Каждый вечер цветы энотеры распускаются и рано утром закрываются снова. Недаром ее прозвали: «ночная свечка». Однако, мой друг, что же нам делать? Ведь, в нашем распоряжении несколько свободных часов.

— Я, — сказал Карик, — я предлагаю поесть чего-нибудь и лечь спать.

— Предложение дельное, — кивнул головой профессор, — единогласно принято.

Потягиваясь и зевая, профессор встал и побрел по берегу.

— Пойдем-ка, друг мой, прямо к цветам. Там непременно мы найдем что-нибудь съестное.

Карик вытянул шею.

— А где же вы увидели цветы?

— Цветов-то я не вижу, — сказал Иван Гермогенович, — но зато слышу, как вон там, у мыска, жужжат пчелы. Значит, там и цветы должны быть.

Профессор не ошибся.

Лишь только они перевалили через холмы, они увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов.

Профессор подошел к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:

— Стой на месте!

Он забрался в цветок и принялся за какую-то сложную работу. Карик стоял внизу. Он видел мелькающую в зеленой листве, обожженную солнцем красную спину Ивана Гермогеновича: профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.

Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне и она месила тесто.

— Эгей! — крикнул профессор, повертываясь к Карику, — лови свежие булки!

Он выглянул из цветка, нагнулся и сбросил что-то на землю.

По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.

Карик поднял один колобок и откусил от него кусочек.

— Ну как? — спросил сверху профессор.

Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы-андрены.

— Это из пыльцы и меда? — спросил Карик.

— Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?

— Очень вкусно. Как вы их там делаете?

— А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить тесто.

Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.

Карик подбирал их и складывал в кучки.

Наконец профессор слез с дерева, сел на землю, выбрал колобок покрупнее и сразу откусил полколобка.

— Не плохая, в сущности, жизнь! — дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.

— Да, — согласился Карик, — жить тут можно, но все-таки…

Он вздохнул и замолчал.

— Ну, ну, — сказал Иван Гермогенович, — ничего. Вернемся домой, и все будет хорошо.

Профессор встал.

— Теперь и до вечера уже недалеко. Пойдем-ка встречать нашу Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.

— И я так думаю, — кивнул Карик, — она же, бедняга, целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.

— Все это очень хорошо, — задумчиво сказал профессор, — но вот как мы понесем эти колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, друг мой, ты посиди немного, а я пойду поищу корзинку.

Он посмотрел направо, налево и подошел к большим бурым кучам, которые поднимались буграми у берега реки. Профессор наклонился над одной из них и поковырял ее щепочкой.

— Прекрасно, — сказал он, — кажется, это как раз то, что нам нужно.

Иван Гермогенович опустился на корточки и принялся разгребать кучу.

— Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, — протянул он Карику какой-то большой комок грязи.

Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке. Он вошел по колени в воду и опустил находку профессора в реку.

Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на сковороде. И вот что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать грязь рукой и вдруг нащупал какую-то тонкую ручку.

— Кажется, и в самом деле корзина, — удивился Карик и принялся смывать грязь еще старательнее.

Сильные струи воды начисто смыли грязь, и в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.

Он поднял ее за ручку, поднес к самым глазам и минуту стоял, рассматривая узорчатые решетки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.

— Ну как? Хороша корзинка? — услышал Карик за своей спиной голос профессора.

— Прямо, как будто из кружев сплетена, — ответил Карик, любуясь корзинкой, — кто ж ее такую сделал?

— Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи вот эти еще.

Иван Гермогенович бросил на землю два тяжелых шара грязи и пошел обратно к разрытым кучам.

Карик принялся за работу.

Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.

Одна корзиночка была удивительнее другой.

Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решетки. На решетках лежали щиты, пробитые стрелами и украшенные звездами, листьями, венками. Можно было подумать, что эти маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.

Одна корзиночка даже напоминала чем-то маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решетки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик их не бросал, а ставил рядом с корзиночками.

Это были сплетенные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.

— И все разные! — удивлялся Карик.

— Да, — сказал профессор, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и все же каждый день ты будешь открывать все новые и новые формы этих растений.

— Что? — быстро повернулся к профессору Карик, — вы сказали, это растение?

— Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея. Вернее — оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живет простая водоросль — диатомея. Вот в этой, — поднял профессор круглую корзиночку, — живет диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты держишь в руках, — сейчас это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твердая оболочка осталась. Пройдут еще десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки будут лежать, не рассыпаюсь от времени.

— Ого, — сказал Карик, — они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.

Профессор усмехнулся.

— Потому что оболочка диатомей построена из кремнезема. А это очень крепкий материал.

— Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они…

— Как очутились на земле — ты хочешь спросить? Очень просто. Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомеи засыпали сверху донизу.

— Такие-то маленькие? Как же они могут засыпать озеро?

— Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды.

«Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озер и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов.

Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше и выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов, и вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется ее география. Огромные озера медленно умирают под слоем трупов диатомовых. Превращаются в болота. Исчезают с географических карт.

Недалеко от Ленинграда находится крепость Кронштадт. 30 километров надо ехать до него по „Маркизовой луже“. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет пройти, не замочив ног. Трупы диатомовых покроют „Маркизову лужу“ плотным и крепким грунтом.

Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли».

«Ну, а сейчас оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирай-ка для своих колобков кошелки».

Карик наполнил две корзиночки колобками и пошел следом, за профессором.

Путешественники вернулись в энотеровую рощу. Они положили корзинки под деревом и растянулись в прохладной тени. Закинув руки за головы, они лежали, негромко разговаривая, но скоро оба стали зевать.

— Поспим, — предложил профессор.

— Спите, — сказал Карик, — а я постерегу вас.

Профессор заснул.

Карик лежал рядом с профессором и, слушая мерное дыхание Ивана Гермогеновича, думал о том, как обрадуется мама, когда он и Валя придут домой и как она будет ахать, когда он, Карик, станет рассказывать ей про это удивительное путешествие.

Глаза Карика слипались.

Он повернулся набок и заснул так же крепко, как и профессор.

Сквозь сон они слышали какой-то неясный шум и чьи-то тихие шаги, как будто к ним подкрадывался дикий зверь. Потом все стихло. И вдруг самый настоящий человеческий голос закричал громко:

— Ах, вот вы где? А это что же такое?

Иван Гермогенович и Карик открыли глаза.