Глава XII

Валя в тревоге металась по склонам горы. Она сбегала вниз, снова возвращалась на вершину, заглядывала в темный колодец.

— Карик! — кричала она, — Иван Гермогенович!

Ответа не было.

Бедная девочка совсем выбилась из сил. Она села на горячий камень и сжала голову руками.

Сквозь слезы, точно сквозь мутные от дождя стекла, она видела, как мимо нее то и дело пролетали огромные крылатые животные. Они проносились близко, совсем рядом с Валей. Их крылья поднимали целый вихрь. Валя втягивала голову в плечи, пригибалась к земле и со страхом следила за полетом крылатых чудовищ.

Они то взлетали вверх, то снова со свистом падали на землю.

Сложив прозрачные блестящие крылья и выгнув полосатые туловища, они неуклюже ползали по песку, а потом, подхватив что-то с земли, снова взмывали вверх.

Одно из этих животных проползло совсем рядом с Валей. Оно даже задело ее крылом. От сильного толчка Валя упала с камня на землю. Полосатое животное быстро повернулось к ней и стало рассматривать ее блестящими выпуклыми глазами.

Валя замерла.

Животное неторопливо поползло дальше. Но едва только Валя шевельнулась, чудовище снова прыгнуло к ней и остановилось, покачивая над самой ее головой длинными усами.

Похолодев от страха, Валя вскочила и бросилась бежать под гору, поднимая клубы пыли. Но тут вокруг ее тела сомкнулись цепкие мохнатые лапы. Острая игла проколола ее паутинную фуфайку и содрала на спине кожу. Это было очень больно, но Валя даже не успела вскрикнуть. Загудели, затрещали огромные крылья, и девочка очутилась в воздухе.

Крепкие лапы прижимали ее к мохнатому брюху; брюхо то сжималось, то раздувалось, точно кузнечные меха. Валя попробовала повернуть голову и посмотреть, что за чудовище держит ее в своих лапах, но, лишь только она пошевелилась, лапы сжали ее, точно железные клещи.

Валя громко застонала от боли.

Свист ветра заглушил ее голос. Она кричала до хрипоты и сама не слышала своего крика.

Внизу проплывали зеленые луга и леса, мелькали реки и синие озера, тянулись бесконечные желтые пески.

Все дальше и дальше улетала Валя от колодца, где ее могли бы найти профессор и Карик.

Куда утащит ее этот страшный крылатый зверь?

Валя изловчилась, повернула голову и со злостью вцепилась зубами в упругую сильную лапу.

Лапа была твердая и гладкая, как полированое дерево. Валины зубы только скользнули по ней.

В ту же минуту цепкие клещи сжались еще сильнее.

Бороться с чудовищем было бесполезно. Оно все летело и летело вперед, свистя своими жесткими крыльями.

Но вот скользящим полетом оно спустилось вниз, затрепетало в воздухе крыльями и, вытянув вперед лапы, в которых была зажата Валя, сунуло ее, будто в печку, в какую-то темную дыру.

Валя стукнулась головой обо что-то твердое и стремглав покатилась вниз, точно по ледяной горке.

«Пропала я!» мелькнуло в голове Вали.

От страха она закрыла глаза.

И вдруг Валя почувствовала, что ее снова подхватили какие-то лапы.

— Ой! — закричала Валя, отбиваясь руками и ногами.

И тут она увидела, что лапы, которые ее держат, вовсе не лапы, а руки старого профессора.

— Иван Гермогенович, это вы? — крикнула Валя.

— Я, Валечка, я, — ласково ответил профессор, опуская ее на покатый пол.

— И я тоже здесь, — услышала Валя голос Карика.

— А где же мы все? — спросила Валя.

— Ладно, ладно, потом разберемся, — сказал Иван Гермогенович, — мы все вместе, а это пока самое главное.

Валя растерянно оглянулась по сторонам.

В полумраке она увидела гладкие стены; они уходили крутым наклоном вверх.

Потолка не было. Сверху через широкое, круглое отверстие падали бледные солнечные лучи. В полосах света плавала пыль.

Тюрьма, в которой очутились Валя, Карик и профессор, была похожа на глиняный кувшин. Но только кувшин этот стоял не прямо, а косо, как будто, падая, зацепился за что-то и повис в воздухе.

Валя глядела на темные стены, на Карика, на профессора..

Как они попали сюда — профессор и Карик? Кто посадил их в этот огромный кувшин? Неужели то же самое чудовище, которое принесло сюда и ее, Валю?

Она стала расспрашивать профессора и Карика, но Иван Гермогенович перебил ее:

— После, после, — сказал он, — теперь не время болтать. Если мы не выберемся сию минуту наверх, мы погибли. Ну-ка, ребята… Попробуем.

Профессор встал на четвереньки и медленно полез по отлогой, гладкой стене. За ним поползли ребята.

Подъем был трудный.

Руки и ноги скользили точно по льду. Профессор почти добрался до края кувшина, но вдруг колени его дрогнули, ладони скользнули по стене, он с грохотом покатился обратно на дно, увлекая за собой ребят.

— Неудачно, — сказал профессор, поднимаясь на ноги, — попробуем еще раз.

Путешественники снова ползли по стене. И снова скатились вниз.

— Попробуем еще.

Несколько раз пытались они подняться по гладкой стене, но все их усилия были напрасны.

— Не вылезти отсюда, — грустно сказала Валя.

— Замолчи, — рассердился профессор.

Он смерил глазами расстояние от верха кувшина до пола, оглядел Карика с ног до головы и решительно сказал:

— Забирайся ко мне на плечи.

Карик подпрыгнул, как мячик, схватил профессора за шею и проворно вскарабкался к нему на плечи.

— Попробуй дотянуться до верху, — сказал Иван Гермогенович.

Карик потихоньку начал выпрямляться. Держась за стену, он выпрямил согнутые колени и наконец встал во весь рост.

— Теперь полезай на мои ладони, — сказал профессор, подставляя ему обе руки.

Карик поставил одну ногу, потом другую на ладонь профессора.

— Не упадешь? — спросил профессор.

— Не упаду, Иван Гермогенович.

Профессор понатужился и кряхтя начал поднимать Карика вверх, точно тяжелую штангу.

— Есть! — крикнул Карик, хватаясь за неровные края кувшина.

— Прекрасно. Подтянись выше.

Карик стал извиваться всем телом, подтягиваясь на руках и упираясь пятками в ладони профессора.

— Ну, ну, ну, — подбодрял профессор.

Наконец Карик подпрыгнул и сел верхом на край кувшина.

— Прекрасно! — сказал Иван Гермогенович — принимай теперь Валю.

Он подхватил Валю с пола и передал ее Карику, потом он начал быстро разматывать паутину, в которую был завернут. Размотав свой костюм до половины, он сделал на конце паутинной веревки петлю и бросил ее ребятам.

— Ловите.

Карик ловко подхватил веревку и накинул петлю на выступ кувшина.

— Готово! — весело крикнул он.

Иван Гермогенович дернул паутину, попробовал, крепко ли она держится, потом ухватился за нее обеими руками и медленно пополз вверх, передвигаясь короткими толчками. Тяжело дыша и отдуваясь, взобрался он наконец на край кувшина. Карик и Валя помогли ему сесть рядом с ними.

Кувшин, из которого они выбрались, висел на такой высоте, что даже страшно было взглянуть вниз. Он был прикреплен к гигантскому бревну, покрытому рыжими буграми. От этого бревна во все стороны отходили бревна потоньше, а из них пучками торчали огромные зеленые копья. В просветах между этими бревнами виднелась далекая-далекая земля.

— Куда же это мы попали? — спросила Валя, со страхом озираясь по сторонам.

Профессор улыбнулся.

— Мы находимся на самой обыкновенной сосновой ветке.

— На ветке? — переспросила Валя, недоверчиво покачивая головой.

— Да, на сосновой ветке, которую ты видела на своем веку тысячи раз. Ветка осталась такой же, как была всегда, но зато сама ты стала гораздо меньше. Вот отчего ты всему удивляешься.

— Ну, хорошо. Ветка, так ветка, но как мы с нее спустимся на землю? — сказал Карик. — Пожалуй, без парашюта ничего не выйдет.

— Обойдемся и без парашюта, — сказал Иван Гермогенович.

Он похлопал рукой по своему костюму и весело подмигнул ребятам:

— А вы еще смеялись над моим нарядом… Нет, дорогие мои, для таких бедных путешественников, как мы с вами, каждая нитка — клад.

Профессор снова принялся разматывать серебристую паутину, в которую он был обернут.

— Нам тоже раздеваться? — спросила Валя.

— Ну, конечно! Одного моего костюма нехватит.

Ребята весело взялись за дело.

Они сматывали с себя кольца паутины и укладывали их бухтами рядом с собой.

— Торопитесь! Торопитесь, друзья мои! — подгонял ребят Иван Гермогенович. — Эта зверюга, что притащила нас сюда, скоро вернется назад, и тогда мы пропали.

Помогая друг другу, путешественники поспешно вили из паутинных нитей веревки, а из веревок толстый канат.

Скоро все было готово для спуска.

Иван Гермогенович собрал весь канат в кучу, обмотал его конец вокруг острого выступа кувшина; весь остальной ворох сбросил пинком ноги вниз.

Тяжелая бухта скользнула между ветвей, разматываясь на лету в длинный угловатый канат.

Конец каната повис над нижней веткой сосны.

— Первой спускается Валя! — распорядился Иван Гермогенович.

— Почему я?

— Не время теперь спорить! — нахмурился профессор.

— Ну ладно, ладно, — поспешно сказала Валя, — полезу первая, только не сердитесь пожалуйста!

Она храбро ухватилась за канат и быстро заскользила вниз.

— Счастливого пути, — махнул рукой Иван Гермогенович. — Когда спустишься, придержи конец.

— При-дер-жу-у! — крикнула Валя, скользя по канату.

Профессор и Карик наклонились и молча следили, как спускается их маленький товарищ.

— Не тру-усь! — закричал Карик.

— И не думаю даже! — донесся снизу слабый голосок Вали.

Она спокойно скользила по канату от узла к узлу и уже добралась до середины его. Но тут внезапно подул ветер.

Валю стало раскачивать точно маятник. Она судорожно вцепилась в узел каната и подняла голову вверх, ища глазами профессора.

— Спускайся! — закричали разом профессор и Карик.

Ветер раскачивал канат все сильнее. Валя описывала широкие круги над пропастью..

— Спускайся!

Валя зажмурилась и опять заскользила по канату от узла к узлу. Наконец ее ноги коснулись чего-то твердого. Это была нижняя ветка сосны, которая казалась еще шире и толще верхних ветвей. Валя могла по ней свободно прогуливаться, как гуляют люди по широкому проспекту.

— Долезла! — крикнула Валя, взглянув вверх.

Высоко над ее головой висел неуклюжий кувшин. На краю его сидели Иван Гермогенович и Карик и что-то кричали.

Валя прислушалась.

— Придержи веревку! — кричал Карик сверху.

Валя схватила веревку за конец. Веревка дрогнула, натянулась. Карик, а за ним профессор быстро спустились вниз и стали рядом с Валей.

— Отсюда до земли не так уж далеко! — сказал Иван Гермогенович, поглядывая вниз, — давайте-ка, посмотрим, в какой стороне наш маяк.

Он поглядел направо, налево и вдруг закричал:

— Вон он!

— Где? Где? — спросили Карик и Валя, вытянув шеи.

Сквозь заросли сосновых игл путешественники увидели на далеком горизонте шест с красным флагом. Но как далеко он был теперь! Он казался совсем крохотным, — такие бывают флажки на игрушечных пароходах.

Валя прищурила глаза, посмотрела на маяк, на Карика, на профессора и тяжело вздохнула:

— Нам до него не дойти! — сказала она, — за год не дойти. Мы такие маленькие, а он так далеко.

— Н-да, — процедил сквозь зубы профессор, — пожалуй, придется шагать месяца два или три.

— Три месяца? Но, ведь, тогда уж зима наступит… Придется дом строить, — сказала Валя.

— Гм… Возможно… Однако что же мы здесь стоим? Идемте по ветке к стволу сосны.

Профессор осмотрелся еще раз и уверенно пошел вперед.

Следом за ним побрели ребята.

Они карабкались по темно-красным буграм сосновой коры, прыгали через узкие, но глубокие расщелины.

Наконец путешественники дошли до отвесной стены. Это был ствол. Красно-коричневые глыбы коры громоздились одна на другой; между глыбами проходили глубокие ущелья. В некоторых местах эти ущелья густо заросли серым, седым кустарником.

— Отдохнем, ребята, — сказал Иван Гермогенович. — А потом спустимся по стволу, как это делают муравьи.

Ребята взглянули вниз и невольно попятились.

— И все-таки придется спускаться! — сказал Иван Гермогенович.

Валя прижалась к красной глыбе и замотала головой.

— Ничего, ничего, — сказал Иван Гермогенович, — на Кавказе и на Памире наши альпинисты взбираются на горы еще покруче. И спускаются, конечно, с них. А там разве такие подъемы и спуски? То и дело встречаются ледники, глетчеры. От ветра слезятся глаза. От холода слезы замерзают на щеках. Б-р-р-р… Подумать даже страшно. Ну, а по нашему деревянному Монблану не так уж опасно спускаться.

— Ладно, как-нибудь спустимся! — сказала Валя.

— Конечно, спустимся, — отозвался Карик. — Ведь, все равно другого пути на землю нет. Значит, нужно спускаться по стволу.

Профессор размотал остатки своего костюма, свил надежную веревку и протянул один конец ее Вале.

— Ты опять первой пойдешь, — сказал Иван Гермогенович, — обмотай веревку вокруг пояса и держись за нее крепче. Следующим пойдет Карик. Я буду спускаться последним.

Иван Гермогенович сделал из веревки петлю и накинул ее на плечи Карика.

— Освободи руки. Та-к.

Карик поднял руки, опустил петлю до пояса и затянул ее покрепче.

— Ну вот и все, — сказал профессор, — пора в путь.

Путешественники двинулись вниз.

Сначала спускали на веревке Валю. Она шарила внизу ногами, нащупывала выступ коры и кричала:

— Стою! Отпустите немножко веревку!

Веревку ослабляли. Следом за Валей спускался Карик. Иван Гермогенович ждал наверху, широко расставив ноги и придерживая веревку обеими руками. Он следил за каждым движением ребят. Как только Валя и Карик укреплялись на новой площадке, Иван Гермогенович сбрасывал им веревку и, крепко цепляясь за каждый выступ, осторожно спускался к ним сам.

Так прошли они почти половину опасного пути.

Земля приближалась с каждым шагом. Уже можно было разглядеть узловатые стволы травяного леса.

— А все-таки далеко еще! — сказал профессор. — До земли доберемся не раньше чем через три-четыре часа.

Все трое сильно устали.

Плечи, колени у них были в ссадинах, в синяках. Руки дрожали и больше не слушались.

Пора было отдохнуть.

На одной из широких площадок профессор и ребята остановились.

— Привал! — скомандовал профессор, падая на бугристую площадку. Ребята опустились рядом с ним.

Иван Гермогенович лежал, тяжело дыша, вытирая ладонью мокрое от пота лицо. Карик и Валя сидели, свесив ноги над пропастью.

— Ну и дорога! — бормотал профессор.

Ребята повернулись к нему лицом.

— Как, по-вашему, — спросила Валя, — мы все-таки дойдем домой до зимы?

Профессор махнул рукой.

Валя вздохнула.

— Значит, не дойдем?

— Не знаю! — буркнул профессор.

Все трое замолчали.

И вдруг Валя вскочила и замахала руками.

— Ай, смотрите! Кто это?

— Что? Что такое? — спросил профессор, приподнимаясь.

— Вон там! — крикнула Валя. — Да какие страшные!

И тут профессор увидел огромную голову, покрытую целым лесом густой щетины. Короткие, но цепкие лапы хватались за края площадки. Наконец животное вскарабкалось на площадку, выгибая лохматое длинное тело и перебирая многочисленными ногами. За ним появилось другое такое же лохматое и длинное животное, затем еще и еще.

— Не бойтесь, — сказал профессор. — Это всего только гусеницы соснового шелкопряда. Нас они не тронут.

— Ой, я все-таки их боюсь, — прошептала Валя.

— Чего ты трусишь? — сказал Карик. — Говорят же тебе, что они нас не тронут. Чем они питаются? — спросил он у профессора.

— Зеленой хвоей и мягкими, молодыми побегами сосны, — ответил Иван Гермогенович.

— Ну, вот, видишь. Это гусеницы-вегетарианки. Можешь их даже погладить рукой.

Но Валя на всякий случай отодвинулась подальше от гусениц. Профессор подошел к ней, похлопал ее по плечу и сказал:

— Не бойся, не бойся. Сейчас они уползут дальше. Мы им не нужны. Они подбираются к хвое, к молодым побегам сосны. Я их хорошо знаю — когда-то я про них написал целую книгу. Эти гусеницы — настоящая лесная саранча. Они собираются в бесчисленные стаи и пожирают хвойные леса, как саранча пожирает хлеб. Однажды я видел лес, по которому прошли шелкопряды. Он был начисто обглодан этими обжорами. Десятки километров ехал я, но нигде не видел ни одного зеленого пятнышка, только голые сучья торчали во все стороны.

Тут профессор поднял голову, поглядел вверх и улыбнулся, как будто увидел самого лучшего из своих друзей.

— А вот и микрогастер неморум! — сказал Иван Гермогенович. — Добро пожаловать, добро пожаловать.

— Где? Кого это вы увидели?

— А вы разве не видите?

Ребята задрали головы.

Наверху над шелкопрядами бесшумно парили огромные животные с узкими телами и длинными прозрачными крыльями.

— Комары! — закричала Валя.

— Микрогастер неморум! — сказал профессор. — Наездники! Друзья лесов и людей. Смотрите, ребята, что будет дальше. Многие ученые позавидовали бы нам сейчас. Смотрите! Р-р-раз! — отсчитывал профессор, — есть один! Р-раз! Другой! Прекрасно! Р-р-раз! Третий! Молодцы! Смотрите! Смотрите!

Крылатые наездники падали сверху на гусениц, точно коршуны на добычу, и усаживались у них на спине.

— Едут! Едут! — засмеялась Валя. — Настоящие наездники!

Это было похоже на забавное представление в цирке, где собаки катаются на лошадях, а на кошках мчатся перепуганные мыши.

Ребята захлопали в ладоши. Но вдруг Валя опустила руки, поглядела на профессора и растерянно спросила:

— Эти… микры… что же это они делают?

Она увидела, что наездники быстро поднимают вверх брюшко с острой пикой на конце и со всего размаху вонзают эту пику в спину гусеницы.

Кольнув гусеницу, они сейчас же взлетали вверх.

— Дерутся! — сказала Валя, — дерутся, а не катаются!

— И не дерутся и не катаются! — ответил профессор. — Наездники пробивают своим острым яйцекладом кожу гусеницы и под кожу кладут яички. Через некоторое время из яиц этих выйдут личинки наездника и примутся уничтожать гусениц. Они сожрут гусениц раньше, чем из них выйдут бабочки-шелкопряды. Если бы не было наездников, сосновый шелкопряд пожрал бы все леса, но микрогастер не дает ему расплодиться. Поэтому мы можем назвать его сторожем наших лесов.

— А нельзя ли разводить искусственно этих микрогидров? — спросил Карик.

— Микрогастеров? Можно! — сказал профессор.

— Так почему же их не разводят?

— Пробуют, но не всегда эти опыты бывают удачны. К сожалению, в личинки этих наездников откладывают свои яйца другие наездники, совсем крошечные. И микрогастер погибает.

— Вот паразиты! А разве нельзя эту мелюзгу уничтожить?

— Можно. У этих крошечных наездников есть тоже свои враги, тоже наездники. Эти уже совсем малютки.

— Ишь ты, — сказал Карик, — этих-то, значит, и надо разводить!

— Да, это, конечно, разумно! — согласился профессор, — да вот беда: есть еще на свете наездники, которые откладывают свои яйца в личинки этих полезных крошек.

Карик смущенно развел руками:

— Вроде… сказки про белого бычка. Начало есть, а конец потерялся.

— Вот именно, вот именно! — подхватил профессор, — иной раз кажется, что ты нашел конец и все, все уже узнал о том или ином животном, но стоит только поглубже и посерьезнее вникнуть в суть дела, как убеждаешься, что у тебя в руках не конец, а только начало новой увлекательной главы исследования.

Профессор позабыл, что он сидит на кусочке коры. Он вскочил и с увлечением начал говорить о том, как ученые, точно Колумбы, путешествуют ежедневно в неведомых странах и как открывают они всё новые и новые материки.

По коре, точно по широкому проселочному тракту, ползли вверх шелкопряды, навстречу им спускались какие-то жуки. Над сосновой дорогой порхали крылатые животные.

Профессора бесцеремонно толкали гусеницы-шелкопряды, которые деловито ползли вверх. Его чуть не свалил с ног огромный черный жук, а он все говорил, говорил, говорил…

Как долго простоял бы Иван Гермогенович на кусочке коры, будто на кафедре, неизвестно. Возможно, что беседа затянулась бы до вечера. Но тут неожиданно в нее вмешался какой-то крылатый зверь.

Он камнем упал рядом с профессором и ударом крыла отбросил его в сторону. Потом, приподняв вверх брюхо с длинной острой пикой, зверь коротким, сильным ударом пробил кору около самой головы профессора.

Пика глубоко погрузилась в кору.

Ребята вскрикнуть не успели, а животное уже выдернуло пику и исчезло так же молниеносно, как и появилось.

Карик и Валя прижались к красной скале. Бледные от испуга, они тяжело дышали.

— Ну, вот, — приподнялся профессор, — я тут немножко заболтался, кажется! А нам, ведь, надо до ночи спуститься на землю!

Он поглядел на Карика, на Валю и сказал:

— Ничего опасного. Это был самый обыкновенный талесса, или попросту — тоже наездник.

— Он кладет яички в кору?

— Зачем же в кору, — сказал Иван Гермогенович, — он положил яички в личинку вредителя сосны.

— В личинку? — оглянулся Карик. — Где же она?

— Под корой.

— Как же вы ее видите?

— Я-то ее не вижу, но теперь готов ручаться чем угодно, что под нами, под слоем этой коры шевелится личинка какого-нибудь жука-усача.

— Значит, наездник видит сквозь кору?

— Нет. Он тоже не видит личинки, но он ее чувствует. Нам, впрочем, этого не понять. Мы вообще плохо знаем нравы и жизнь насекомых. А многое из жизни этих удивительных созданий и вовсе нам неизвестно. Мы хорошо не знаем даже, для чего, например, нужны насекомым усики.

Профессор встал, намотал конец веревки на руку.

— Ну, — сказал он, — поднимайтесь.

И снова начался опасный и тяжелый спуск по глыбам коры.

Время от времени профессор и ребята останавливались, чтобы отдохнуть. Выбрав площадку для отдыха, они молча ложились на красные скалы, растирали одеревяневшие руки и ноги, осматривали, целы ли веревки, не перетерлись ли узлы. Потом вставали и снова пускались в путь, прыгая, как козы, со скалы на скалу.

На одном из привалов путешественникам пришлось просидеть довольно долго.

Это было уже совсем недалеко от земли.

Профессор и ребята после короткого отдыха приготовились было спускаться, как вдруг у них над головами зашумели крылья.

Иван Гермогенович взглянул вверх и побледнел. Он быстро схватил ребят за руки и вместе с ними юркнул в узкое ущелье.

— Сидите смирно, — шепнул профессор.

Мимо пролетело полосатое животное с узкой длинной талией. Его вытянутое тело было покрыто желтыми и черными полосами, как тигровая шкура. Рассекая воздух прозрачными крыльями, животное мчалось, прижимая к брюху что-то извивающееся, похожее на змею.

— Эвмена! — прошептал профессор, — оса-эвмена.

Оса полетела к кувшину, из которого только что выбрались Иван Гермогенович и ребята, сбросила туда свою добычу и залезла в кувшин сама.

— Наша оса! — сказал профессор.

Валя дернула его за руку.

— Это она перетащила нас?

— Она! — кивнул Иван Гермогенович. — Я думаю, что эвмена нас приняла за гусениц.

В это время оса вылезла из кувшина, стремительно ринулась на землю и тотчас же снова взлетела вверх. Овеяв путешественников ветром, она пролетела мимо них, опустилась на кувшин и стала суетливо ползать вокруг отверстия, проворно перебирая ногами и все время постукивая по краям кувшина головой.

Потом эвмена улетела.

Теперь путешественники увидели, что делала оса на кувшине. Входное отверстие было плотно замазано чем-то серым. В середине, как пробка, торчал большой острый камень.

— Видите, — сказал Иван Гермогенович, — видите, как она замуровала свой кувшин. Если бы мы во-время не выбрались оттуда, мы бы пропали.

— А разве нельзя сломать стенку?

— Нет. Оса приготовляет из пыли и собственной слюны такой крепкий цемент, что его и большим людям нелегко сломать.

— Я все-таки не понимаю, — сказал Карик. — Ну, она притащила нас, запихала в кувшин. А для чего? Почему она не съела нас сразу?

— Она и не собиралась нас есть, — ответил профессор. — Эвмена питается соком цветов, а гусениц она таскает для своего потомства, для будущих своих детей. При этом она не убивает свою добычу. Ударом жала она только усыпляет гусениц. Консервирует их. Приготовляет из гусениц живые консервы.

— Почему же оса не усыпила нас? — спросила Валя.

— Не знаю, — пожал плечами профессор, — меня самого удивляет это. Может быть, ее жало не могло проткнуть наши фуфайки из паутины. Может быть, ее яд не подействовал на нас. Не знаю. Да и вообще все это очень удивительно. Обычно осы не ошибаются в таких случаях. Право, я не понимаю, как она могла спутать нас с гусеницами. Для науки это совершенно загадочный случай.

— А кто же ей сделал такой кувшин? — спросила Валя.

— Сама же она и сделала, — сказал профессор. — Из пыли и собственной слюны. За этими надежными стенами личинка может расти, не опасаясь, что ее кто-нибудь проглотит или раздавит. Пищи для нее приготовлено как раз столько, сколько нужно. Когда личинка вылупится из яйца, она спускается на паутинке вниз, падает на гусениц и начинает пожирать их. И как пожирать! Неделями грызет она свою жертву, но до последнего дня гусеница остается живой, а мясо свежим. В первый день личинка питается кровью гусеницы, потом поедает жир, затем пожирает мускулы. Без крови, без жира, без мускулов гусеница продолжает жить и остается попрежнему свежим мясом для личинки. Наконец личинка пожирает всё остальное и закукливается. Через некоторое время из кокона вылетает самец или самка осы-эвмены. Из нашего кувшина должен был вылететь самец, но теперь…

— Почему это вы знаете, что непременно самец?

— Знаю! — сказал Иван Гермогенович. — Оса опустила в этот кувшин нас троих и принесла после еще одну гусеницу. Четыре гусеницы — это запас пищи для будущего самца. Для яйца, из которого должна выйти самка, оса оставляет ровно десять гусениц. И это вполне понятно. Будущая самка осы-эвмены — крупнее самца, ест больше, стало быть и пищи для нее нужно оставить побольше.

— Значит, осы умеют всё-таки считать до десяти? — спросила Валя.

— Не думаю, чтобы они умели считать даже до двух, — сказал профессор. — Вспомни-ка: оса, ведь, залезала в кувшин после того, как мы оттуда выбрались? Не правда ли?

— Ну, залезала!

— А залезала затем, чтобы положить яйцо. Значит, она видела, что в кувшине не четыре гусеницы, а только одна. И все же она не догадалась принести еще трех гусениц, а так и замуровала кувшин. Личинка, конечно, теперь погибнет.

Профессор вышел из ущелья, поглядел вправо, влево и сказал:

— Ну, а теперь мы можем итти спокойно. Она умчалась.

До земли было уже недалеко, и скоро путешественники благополучно спустились вниз.

Перед ними лежали пески.

Влево синел далекий лес. Над лесом еле заметно, точно соломинка, торчал шест-маяк с крошечным красным флажком.

Путешественники двинулись в путь.

Весь день они шли по пескам, лесам и горам. Пробирались через овраги, переходили вброд ручьи.

К вечеру усталые и голодные путешественники остановились на берегу бурливой речки. Перебираться через речку было уже не под силу ребятам.

Валя растянулась на берегу и сказала:

— Не могу больше!

На землю спускались сумерки. Небо потемнело. Багровые облака клубились над лесом. Вверху, над головами, потянулись с криком стаи птиц.

— Ну что же, — сказал Иван Гермогенович, — придется здесь переночевать.

— На берегу?

— Попробуем найти пещеру или берлогу какую-нибудь.

После недолгих поисков Карик набрел на огромное, как стог сена, коричневое яйцо. Сбоку, в плотной стене исполинского яйца, чернела круглая дыра.

Карик заглянул внутрь и закричал:

— Идите ко мне! Я, кажется, нашел какой-то дом.

Профессор подошел к яйцу, осмотрел его со всех сторон и, подумав, сказал:

— Пустой орех. Брошенная квартира личинки жука орехового долгоносика. Залезайте, ребята. Вполне сносная квартира.

Становилось уже темно. У ребят от усталости слипались глаза. Ныли ноги. Быстро юркнув в дырочку ореха, Карик и Валя упали на шершавый пол и сразу заснули как убитые.

Между тем профессор вздыхая бродил вокруг ореха. Входное отверстие было так узко, что Иван Гермогенович мог просунуть в него только голову. Плечи уже не пролезали.

— Экая досада, — бормотал профессор.

Сердито ворча, он заглянул в орех, послушал, как ровно дышат во сне ребята, и побрел искать для себя место, где он мог бы устроиться на ночь.

Недалеко от ореха он нашел в ямке раковину улитки. Профессор осмотрел ее. Раковина была пустая. Иван Гермогенович кряхтя и охая забрался в нее и начал устраиваться на ночлег.

Покатый пол раковины был жесткий и холодный, но профессор, утомленный дорогой, даже не заметил этого. Подложив под голову кулак, он вытянулся во весь рост и тотчас же заснул.

Около полуночи в воздухе что-то загудело. Профессор смутно слышал это сквозь сон. Вероятно, поднимался ветер.

Проснувшись от холода, он открыл глаза. Небо было подернуто тучами, в тучах ныряла луна. Профессор поежился, поджал под себя ноги и задремал, беспокойно ворочаясь во сне.

За стенами раковины носился, как бешеный, холодный порывистый ветер.

По земле летели кружась пыль, травинки, лепестки. Орех шатался под напором ветра, приплясывал на пригорке, наконец, сильно дрогнув, качнулся и, подхваченный ветром, покатился вниз, к реке. Подпрыгнув на бугорке, он упал в воду, заплясал на волнах и медленно поплыл вниз по течению.

Сквозь сон ребята почувствовали, как их покачивает, точно в люльке.

Прижимаясь друг к другу, ребята спали, улыбаясь во сне. А река мчала орех, уносила ребят от профессора все дальше и дальше.

Светила луна.

Она освещала тихий, пустынный берег, свернутую рогом раковину, откуда доносился могучий храп профессора, и покрывала реку живой серебристой чешуей.

Ветер качал над рекою темные деревья.

По реке, как по серебряной дороге, плыл покачиваясь черный орех.

Течение несло его, подбрасывая на волнах, и скоро он исчез за темным поворотом реки.