Камо стучиши?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Камо стучиши?

— Видишь ли, после того, как Христос привнёс в нашу цивилизацию совесть, веришь ты в него или нет, а совести в литературе уже не хватает. Как специй в пресной еде.

— И в жизни тоже, — сказал я.

— Что в жизни?

— Совести не хватает.

В. Былинский. «Адаптация»

Успешный телесценарист Саша Греков испытывает разочарование в жизни. Ему не нравится его работа — оболванивать обывателей, не нравятся женщины, с которыми он спит, не нравится алкоголь, который он принимает в свободное от этих двух основных занятий время. Единственное, что нравится Саше Грекову, — это думать о смысле жизни, но сколько-нибудь видимых результатов на этом поприще он достигнуть не может.

Пробует путешествовать, пробует заниматься творчеством, пробует молиться… «Не помогает». Иногда кажется — вот, что-то забрезжило, ухватил кончик какого-то смысла (дети? любовь? социальный протест? смирение?), но всё мимо, мимо.

Саша Греков понимает, что Бога нет.

Саша Греков умирает, так и не поняв, почему жил.

До конца книги остаётся ещё двадцать восемь страниц.

Это очень необычная книга.

Хотя есть люди, которые говорят, что книга вполне обычная, что она похожа на Уэльбека и Бегбедера (и ещё штук пять нерусских фамилий, которые я тут же с перепугу забыл), но я с ними, мягко говоря, не согласен.

В конце концов все мы на кого-то похожи, но это не отменяет для нас проблемы существования: как жить, зачем жить и, главное, «КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ» (бывает, что ответить на этот вопрос всего труднее). Проблемы-то у всех одинаковые, да что толку, если ты у себя всё равно один.

Помню, я дочитывал эту книгу (она тогда ещё была рукописью) вечером на работе. Один. Все ушли. Мир за окном померк. Скрючившись на офисном стуле, я плакал. Впервые лет за двадцать, наверное. Слеза текла как-то странно, из одного глаза, и не к носу, а по внешней стороне скулы. Разболелось сердце. Довольно сильно. Шёл домой и думал: «А ведь я сейчас, возможно, умру». И было не страшно. Не за себя, поймите. Не страшно за жену и ребёнка — как они дальше будут. Я отчего-то знал в тот момент, что Бог не оставит их. Чувство, которое я тогда испытывал, наверное, и называется верой.

Вера — это когда не боишься смерти, зная о ней. Если с нами такое случается, мы становимся очень сильны. Нас даже уличные хулиганы обходят: в не боящемся смерти человеке есть что-то такое… нежелательное для них. Никакая гадость не липнет. Вот так бы и ДАЛЬШЕ жить…

Жаль, что с точки зрения диалектического материализма жизнь — это цепочка конечных процессов.

Бывают книги-конфетки, от чтения которых получаешь удовольствие — как Стива Облонский от чтения либеральных газет. Удовольствие интеллектуальное, моральное, эстетическое. Всё там ладно, со всем там согласен, а с чем не согласен — так и понятно, что с этим надо не соглашаться. Чтение даже очень умных, глубоких, «серьёзных» книг — это игра. Если от игры не получаешь удовольствия, нет смысла играть.

А жизнь? А если не получаешь удовольствия от жизни?

Нет смысла жить?..

Когда автор начинал эту книгу, он ещё не знал, о чём она будет. Не было у него готового замысла. «Писал как жил» — не особо надеясь догрести до финала. Это, кроме шуток, жуткий непрофессионализм. Надо писать, ощущая границы. (Хорошие стихи, говорят, сочиняются с последней строки, иначе финал будет «пришит».) Из такого авторского «незамысла» должно было ничего не получиться. Должно было. Но есть романы, «смысл и назначение» которых выходит далеко за рамки литературы (см. эпиграф).

Я, честно, не знаю: велика ли заслуга Валерия Былинского в том, что книга у него всё-таки получилась. Можно ли тут вообще говорить о художественном тексте — или лучше только о поводе, случайном поводе к превращению, которое может произойти с читателем?..

А может не произойти.

Я разговаривал с разными читателями. Одни говорят: «Я заплакала», «Я испытывал боль и счастье, я плакал» (можно усмехнуться этому обилию слёз, а можно вспомнить: это только носы у всех людей разные, а души-то одинаковые). Другие пожимают плечами, досадливо морщатся или начинают подсчитывать количество случившихся на страницах половых актов.

Я эти акты и сам страсть до чего не люблю. А также философские диалоги и вообще все современные романы толще трёхсот страниц. Но вот в чём загвоздка. Мне, положим, многое не нравится из того, что было в моей жизни. Но ничего из этого я не могу изменить. В книге действительно полно «слабых мест»: повторов, затянутостей, неприятных сцен и неприятных поступков (одному читателю, например, не нравится, что герои курят), но я убеждён: если «причесать» текст, книги не будет. Убери плохое — и не станет хорошего. И вообще: жизнь не для того, чтобы приятно было. В ней ещё обязательно должно быть много такого, от чего неприятно. Например, стыд.

Поэтому, кстати, я не разделяю чувств тех людей, которым отчаянно не нравится обложка книги. Мне она тоже не нравится. Но я догадываюсь, что так нужно.

«Не согрешишь — не покаешься».

Не испытав острейшего стыда за героя (я бы даже сказал больше — за автора и его текст), не будешь готов к прочтению тех самых двадцати восьми последних страниц, которые неслучайно называются так же, как весь роман, — «Адаптация».

«Не согрешишь — не покаешься». Это не о том, что можно грешить. Это о том, что грех неизбежен. Ни один человек, будь он хоть наипервейший праведник, не свободен от дурных поступков и мыслей. А вот покаяния избегнуть можно. И «праведникам» это удаётся с особой лёгкостью. Они же ведь живут «по закону» и если в чём и каются, то, как правило, «в отдельных недостатках». В том, что могли бы быть ЕЩЁ ЛУЧШЕ. (Помнится, Остап Бендер тоже гордился тем, что «чтит уголовный кодекс».)

Один духовно опытный читатель выразился об «Адаптации» в том духе, что её богоискательский пафос предназначен для тех, кто «болтается посередине». Что она как бы для «чайников». Мне кажется так: неизвестно, куда идёт человек, довольный собой, считающий, что он всё делает правильно. Настолько неизвестно, что лучше не спрашивайте. А тот, кто «болтается посередине» (сомневается, вопрошает, грешит и кается, кается и грешит), подобен человеку, постукивающему наугад по пуленепробиваемому стеклу монеткой. Говорят, есть там такая точка: если в неё попасть, стекло обрушится. Может, и врут.

Неважно.

Важно, куда стучишься. Зачем стучишь.