Ю. В. Доманский. Тверь Винная карта «нового русского»: Спиртное в «Москве» Вл. Сорокина и Ал. Зельдовича

Ю. В. Доманский. Тверь

Винная карта «нового русского»: Спиртное в «Москве» Вл. Сорокина и Ал. Зельдовича

«Москва» Вл. Сорокина и Ал. Зельдовича уже становилась объектом внимания литературоведов в связи с очевидными отсылками к драматургии Чехова. Указывалось, что Чехов в фильме «Москва» «дается как внутренняя составляющая художественной реальности, представленной авторами».[250] В «Москве», действительно, активно востребованы элементы пьес Чехова, но перед нами на цитация в общепринятом смысле, а, скорее, репродукция в современность мифа, созданного Чеховым, — мифа о русском человеке, которому довелось жить в переломную эпоху. Чеховский миф в «Москве» становится своеобразной базой для реализации другого культурного мифа — мифа о жизни определенного слоя населения столицы России, так называемых «новых русских», в конце XX века. Одному из аспектов этого мифа и посвящена наша работа: мы рассмотрим особенности функционирования различных спиртных напитков в «Москве». Текст «Москва» существует в двух вариантах: оригинальный киносценарий и кинофильм. Мы будем прежде всего ориентироваться на сценарий,[251] но в ряде случаев, когда это вызвано принципиальной разницей в функционировании интересующих нас мотивов, будем обращаться и к фильму.

Действие «Москвы» разворачивается в нынешней российской столице, и образ жизни героев четко определен своеобразной памятью культурного мифа этого города, где вино являлось неотъемлемой частью жизни богемы и во времена Чехова. Вот как характеризовал жизнь богемной Москвы конца XIX века писатель И. Н. Потапенко: «…люди дома работают в одиночку, посещают друг друга по делам и в семейные праздники. Когда же хотят собраться тесным кружком, для дружеской беседы, то идут в ресторан, обыкновенно по окончании всех дел, после театра, поздно за полночь, и сидят долго, до утра. А в ресторане — вино, и с каждым получасом беседа становится живой и горячей. Под утро едут за город слушать цыган, а возвращаются домой под звон колоколов, призывающих к заутрене. А днем каким-то чудом встают вовремя, откуда-то набираются бодрости и сил и занимаются делами».[252] И образ жизни героев «Москвы» мало чем отличается от жизни их предков столетней давности. Во всяком случае, спиртное и здесь является непременным атрибутом бытия людей богемы. Спиртное в «Москве» представлено различными наименованиями в самых разных ситуациях. Объектом нашего рассмотрения станет специфика функционирования того или иного вида спиртного в различных ситуациях, что позволит говорить об особой семантике каждого напитка в мифе Москвы конца XX века.

Каждый напиток отличает совершенно особая функция, именно поэтому при построении типологии спиртного в «Москве» имеет смысл распределить напитки по их видам, что сразу же станет типологией и по функции.

Водка. Чаще всего водка становится спутником героев в каких-либо необычных, почти экстремальных ситуациях. Например, выпитая водка предшествует сексуальной близости, причем близости аномальной в этическом плане: Ирина «берет рюмку с водкой, смотрит на Майка, медленно выпивает ее» (375), после чего Майк уводит будущую тещу в коридор, где совершает с ней половой акт. Лев (друг Майка) и Маша (невеста Майка) тоже пьют водку, беря рюмки губами, перед тем, как Лев «овладевает Машей через дырку в карте» (391), предварительно вырезав «из карты кружок Москвы». Водка предшествует и убийству: Майк и Человек в очках — израильский компаньон Майка — пьют водку перед тем, как Майк его убивает:

«ЧЕЛОВЕК В ОЧКАХ. Знаешь, я не хочу пить „за“, я хочу выпить „против“. (Смотрит на Льва) Против тех, кто нас наебывает.

МАЙК (смотрит на Льва, потом на человека в очках, после паузы). Правильный тост. Только в таком случае надо что-нибудь покрепче.

Ставит рюмку на бильярд, подходит к столику с напитками, берет литровую бутылку водки и две рюмки. Ставит одну перед человеком в очках на бильярд, другую — перед собой. Наливает сначала себе, потом человеку в очках. Водка переливается через край рюмки, льется на бильярд. Но Майк по-прежнему льет ее в рюмку. Все молча смотрят. Водка растекается по сукну бильярда лужей. Наконец Майк вытряхивает в переполненную рюмку последние капли. Не глядя, протягивает пустую бутылку охраннику. Тот забирает бутылку. Майк поднимает свою рюмку, быстро выпивает, ставит на бильярд <…>. Человек в очках начинает пить. Майк неожиданно хватает его левой рукой за остатки волос, а ладонью правой вталкивает ему рюмку в рот. Человек в очках отшатывается назад. Майк хватает с бильярда кий и толстым концом его изо всех сил бьет человека в очках в висок. Человек в очках падает навзничь на пол. Изо рта его торчит рюмка. Разбитая голова подплывает кровью» (406).

В последних двух случаях водка выступает в оппозиции к более «аристократическим» спиртным напиткам. Перед тем, как перейти к водке, «Маша и Лев сидят за столом. Перед Машей стоит бокал красного вина, перед Львом стакан с виски <…>. Они чокаются и пьют» (388). Только потом наступает черед водки, которую перед самым половым актом сменяет еще более «экстремальный» напиток — горящий коктейль «В-52», который «надо успеть выпить, чтобы соломинка не расплавилась» (391). А перед тем, как Майк предлагает человеку в очках выпить водки, тот хочет угостить его ликером «Сабра» — кофейным и апельсиновым. Как видим, переход от более «аристократических» напитков к употреблению водки может означать начало неординарной ситуации: аномальному (по форме или содержанию) половому акту, убийству компаньона. Оговорим, что в фильме эпизод убийства Майком израильтянина решен совершенно по-другому, нежели в сценарии. Действие происходит не у бильярда, а на продуктовом складе, камера фиксирует крупным планом коробки со сладостями, упаковки с минералкой. Израильский гость есть торт, а бутылку водки Майк достает из только что распакованной им коробки. Важная деталь: камера берет крупным планом переполненный пластиковый стаканчик с водкой (не рюмка как в сценарии), а рядом лежит нож, которым только что разрезали торт. После того, как израильтянин выпивает водку, сцена решается почти в пародийном ключе: Майк кидается в гостя продуктами, которые попадаются под руку, и побеждает противника, попав ему в голову консервной банкой, после чего в ярости заливает тело майонезом, кетчупом, закидывает корейской морковкой. Из спиртных напитков в этом эпизоде фильма присутствует только водка; импортных ликеров, как в сценарии, здесь нет.

Даже когда водка возникает в обычных ситуациях, ее появление оказывается значимо. В начале «Москвы» Марк, Ирина и ее дочери решают обмыть новые шубы:

«МАРК. А чем обмывают шубы?

ИРИНА. По-моему, все обмывают водкой.

МАРК. А какой водкой? Я, кстати, ни разу у вас в клубе не пил водки.

ИРИНА. Тем более, есть повод. Давайте выпьем „Абсолют“.

МАРК. Ну, может быть, русские шубы надо обмывать русской водкой?

МАША. А я хочу текилы.

ИРИНА. Ну что, текилы.

МАРК. Ну давайте текилы.

ИРИНА. (официанту). Сережа! Сережа! Сережа, твою мать, не докричишься!

Подходит официант.

Сереж, нам, пожалуйста, текилы.

МАРК. А может быть, все-таки водки?

ИРИНА. Хорошо, текилы и водки. И Оленьке… Оленька, что ты будешь, кока-колу или „Спрайт“?» (367–368).

Как видим, употребление водки здесь обусловлено ситуацией. Кроме того, водка выступает в своеобразном со-противопоставлении с другими напитками: текилой и газировкой, — каждый выбирает наиболее предпочтительное для себя в данной ситуации: старшее поколение — водку, младшее — текилу и газировку (Ольга по состоянию здоровья не может пить спиртное). Причем и в мотиве водки возникает значимая оппозиция: импортный «Абсолют» и русская водка. И Марк сомневается в подлинности «Абсолюта»:

«МАРК. Кстати, Ирочка, а ты уверена, что эта водка настоящая?

ИРИНА. Ну, Марк, ты совсем как нерусский.

МАРК. Мне сказали, что всю водку делают в Польше, включая твой любимый „Абсолют“. Меня учили, как надо отличать настоящую водку от поддельной. Знаете как? Должна быть устойчивая змейка от пузырьков. Вот такая. По-моему, водка настоящая» (368).

Видимо, и Польша в разговоре о водке возникает не случайно: можно вспомнить не столь давний спор между Польшей и Россией о том, кого же считать родоначальником этого напитка. И Марк сомневается именно в подлинности импортной водки.

В другой сцене Ирина и Марк пьют водку вспоминая свою молодость:

«МАРК. Странный вкус у этой водки. Что-то из детства.

ИРИНА. Вспоминаешь?

МАРК. Только этим и занимаюсь.

ИРИНА. Я тоже.

МАРК (поднимает рюмку). За нас! За золотую молодежь семидесятых!

ИРИНА (поднимает свою). Мы были богема.

МАРК. У нас были папы — писатели.

ИРИНА. И мамы — жены писателей.

МАРК. Все фарцевали.

ИРИНА. Я трусами.

МАРК. А я пластами.

ИРИНА. И все трахались, трахались, трахались…

Чокаются с Марком, они выпивают.

МАРК. Больше, чем трахаются теперь. Намного больше» (420).

Причем, ностальгические воспоминания рождаются не только под вкус водки, но и после разговора о том, что Марк никогда не пьянел, хотя и пил много.

Итак, водка сопровождает различные ситуации: от убийства и аномальных половых актов до обмывания дорогих покупок и ностальгии по ушедшей молодости. Но во всех случаях водка становится своеобразным знаком этих ситуаций.

Гораздо менее симптоматичен оказывается коньяк. Лишь однажды он сопровождает экстремальную ситуацию. Маша возвращается домой после встречи со Львом:

«Кухня, Ночь. За столом сидит Ирина. Перед ней бутылка коньяка» (392). Поссорившись с Ольгой, уже Маша сидит на кухне, «наливает себе коньяка в рюмку. Ирина выхватывает у Маши рюмку, выплескивает коньяк <…>. Ирина молча смотрит на нее, затем угрожающе приближается. Маша хватает бутылку, замахивается.

— Не подходи!

Ирина замирает. Маша стоит с поднятой бутылкой в руке. Из бутылки льется коньяк» (397–398).

В двух же других случаях коньяк приближается к своим так называемым медицинским функциям, соотносимым не столько с «новорусской» мифологией, сколько с общепринятыми стереотипами: хирург в лечебнице предлагает своему коллеге Марку коньяк, а в фильме Марк сам берет коньяк из шкафчика, наливает и пьет (реализуется стереотип о том, что врачам делают подарки коньяком, который они, соответственно, пьют в больших количествах); Майк рассказывает друзьям, что балеринам перед выходом дают рюмку коньяку — «чтобы мышцы расслабились» (427) (реализуется стереотип о целебных свойствах небольших доз этого напитка).

Виски же не только выступает в оппозиции к водке (напомним, Лев пьет виски перед тем, как, выпив водки, овладеть Машей через карту), но и в одном эпизоде сопровождает экстремальную ситуацию, сближаясь по функции с водкой: Марк перед тем, как отправиться на трамплин совершать самоубийство «берет бутылку с виски, наливает себе в стакан, выпивает» (422).

Кроме того, среди относительно крепких напитков можно отметить текилу и израильский ликер, выступающие, как было показано выше, в оппозиции к водке. Отметим, что эта оппозиция может еще строиться на противопоставлении русского и нерусского, причем «новые русские» в этих ситуациях отдают предпочтение именно традиционной водке, а не импортным, пусть и крепким, напиткам. Так, Майк перед убийством Человека в очках «Подходит к бильярду. На бильярде стоит коробка из-под ликеров „Сабра“. Рядом стоят две бутылки: кофейный ликер „Сабра“ и апельсиновый. Майк делает знак охраннику, тот убирает ликеры» (404). Потом на столе появятся рюмки, куда из литровой бутылки Майк будет наливать водку. Т. е. водка по мере возрастания напряженности ситуации сменяет ликер не только на вербальном, но и на визуальном уровне.[253] Ирина и Марк в сцене обмывания шуб заказывают водку, тогда как импортную текилу просит Маша, представительница молодого поколения.

В своей традиционной функции — сопровождать торжественные случаи — используется шампанское. Его должны были выпить на внезапно прерванной помолвке Майк и Маши; в фильме Майк и Лев отмечают сделку в номере гостиницы «Россия» шампанским, Майк словно компенсирует только что прерванную звонком Льва помолвку; шампанское пьют на закладке театра; в фильме шампанское появляется в кадре на свадьбе Маши и Майка. Сцена закладки театра происходит перед фото и телекамерами: «К проему подходят артисты балета, в центр встает Майк, их фотографируют. Подносят бокалы с шампанским. Майк чокается с артистами, выпивает и бросает бокал оземь. К нему подходит оператор с телевизионной камерой» (413). Как видим, шампанское выполняет характерные для него обрядовые функции (вплоть до разбитого на счастье бокала), сопровождая значительные, но отнюдь не экстремальные ситуации в жизни людей.

Вино (в узком смысле, а не как синоним любого алкогольного напитка) в «Москве» возникает в самых разных ситуациях: от традиционно обрядовых и бытовых (закладка театра, завтрак в саду у клуба, свадьба Маши и Майка) до ситуаций необычных: так, Лев на презентации после размолвки с Машей «выливает вино из бокала» (414). Однако как особую стоит выделить своеобразную инициационную функцию вина применительно к женским персонажам: на презентации «две молоденькие девочки» (414) спорят о вине — сухое оно или полусухое; еще более факт перехода в иное — взрослое — состояние, сопровождающееся потерей девственности, передан в образе Ольги, которая в начале пьет исключительно безалкогольные напитки («Спрайт», кока-колу, сок), а в финале — на свадьбе Майка и Маши — уже пьет вино, хотя ее мать и предупреждает Льва: «Не давай ей много пить» (426). Наконец, домашнее вино возникает в ностальгических воспоминаниях Маши о первом послешкольном лете в Коктебеле, где Маша познакомилась со Львом, который, по словам Маши, тогда «был совсем другим. Совсем-совсем. Мы с ним тогда ночью купались. И море светилось. Потом мидий ловили, пекли на костре, ели и запивали домашним вином. Оно такое было розовое-розовое…» (397). И оппозицией к ностальгическому домашнему вину в настоящем времени вместе с виски, водкой, горящим коктейлем в сцене близости Льва и Маши становится «план», который курят Лев и Ольга. Вино, таким образом, отмечено достаточно широким семантическим спектром от непременного атрибута торжества до инициационного и ностальгического значений.

Однажды в «Москве» появляется пиво: два молодых человека в клубе спорят на пару пива, но при этом ведут разговор о том, как пробовали кокаин.

Завершить же парадигму выпиваемого героями «Москвы» можно безалкогольными напитками. Прежде всего, безалкогольные напитки являются знаками душевнобольной Ольги. В сцене обмывания шуб Ирина заказывает дочери «„Спрайт“ и кока-колу» (368), тогда как прочие спорят о водке и текиле; во время первого разговора со Львом Ольга пьет сок; и перед путешествием со Львом по Москве Ольга тоже пьет сок. Отметим также эпизод на закладке театра, которого нет в сценарии, но который вошел в фильм: Ольга держит в одной руке баночку кока-колы, а в другой баночку пепси-колы, смешивает эти напитки и отпивает поочередно из каждой баночки. Сок и газированные напитки становятся, таким образом, знаками душевнобольной Ольги; причем ее выздоровление (или переход к норме, бытующей в обществе) сопровождается тем, что на свадьбе Майка и Маши она соглашается выпить вина.

Кроме того, пепси-кола и кока-кола сопровождают сцены, в которых происходят неординарные события. Во время погрома в офисе Майка бандиты «на одну из секретарш выливают баллон с „пепси“» (425); после гибели Майка на собственной свадьбе Маша «стреляет в упаковку двухлитровых баллонов с кока-колой. Из пробитой упаковки начинает бурно течь кока-кола» (428–429). В обоих случаях кола, заметим, не выпивается, а проливается, выступая знаком краха, — краха коммерческого успеха для Майка и личного счастья для Маши. Однако по каким-то причинам оба эти эпизода, несмотря на очевидную их зрелищность, в фильм не вошли.

Наконец, минеральная вода выступает в своей традиционной функции избавителя от похмелья. Утром в клубе Лев ищет «минеральную воду без газа» (377). Ольга спорит: «Минеральная вода — это вода с газом. А без газа это просто вода» (378), но Лев, размешивая минералку ложкой, объясняет: «Минеральная вода — это минеральная вода. При чем здесь газ? Газ в ней присутствует в растворенном состоянии и выделяется, когда воду открывают. То есть когда происходит перепад давления» (378). В результате Лев добивается того, что газ из воды исчезает. Не только алкогольное, но и сексуальное похмелье исчерпывается минералкой. Маша после того, как Лев овладел ей через карту, «подмывается минеральной водой»[254] (391), рассуждая: «Это почти святая вода. Родниковая. Родник недавно освятили» (392). После близости с Ириной Марк пьет боржоми. Минералка может и предварять сексуальную близость: Лев, совращая Ольгу, «наливает себе минеральной воды и кладет в нее лед» (416), а затем помогает Ольге преодолеть страх перед льдом.

Подводя итог, можно сказать, что большинство напитков выступают в своих традиционных для русского менталитета функциях, т. е. «новые русские» оказываются не столько «новыми», сколько «русскими». Как и большинство их соотечественников, герои «Москвы» в переломные моменты своей судьбы, в экстремальных ситуациях предпочитают водку характерным, казалось бы, для новорусского мифа текиле, импортным ликерам и виски (исключение здесь составляет эстет Марк, пьющий перед самоубийством виски[255]); в моменты официальных торжеств пьют шампанское, а с похмелья (алкогольного или сексуального) пользуют минералку. Т. е. в «Москве» произошла редукция «новорусского» мифа реальностью или же традиционным русским мифом. Видимо, в том, что «новые русские» так и остались «русскими», до конца не став «новыми» и кроется причина их трагедии. Словно сбываются предсказания чеховского Ярцева из повести Чехова «Три года», который сказал: «Москва — это город, которому придется еще много страдать».[256] Таким образом, чеховское начало актуализируется в «Москве» не только на уровне внешних заимствований (имена персонажей, цитаты в репликах), но и на более глубинных уровнях смыслообразования. Трагедия «нового русского» в Москве конца XX века оказывается близка трагедии чеховских героев, живших на рубеже XIX–XX веков: и тем и другим довелось жить в переходные эпохи; и те и другие хотели перейти в новое время, но груз прошлого не пустил их туда, потому закономерным оказался кризис и каждого в отдельности, и целого поколения «новых русских», которые так и остались «русскими» — такими же, как чеховские герои. И не важно, Гаев это или Лопахин, Астров или Соленый, Яша или Фирс. Всех их объединяет то, что они — «русские». Точно так же «русскими» остаются и Майк, и Марк, и Лев, и Ирина со своими дочерьми. В числе прочего на это указывает функция спиртного в «Москве».