Удовлетворенность миром

Греческий человек довольствуется реальностью. Гомер развернет эту аксиому и обогатит греческую философию. Это простая и вместе с тем сильная мысль: жизнь коротка, всё перед нами, здесь, под солнцем, нужно этим пользоваться, радоваться этому и боготворить, не ожидая завтрашнего дня, этой сказки шарлатанов. Этот абсолют удовлетворенности миром был превосходно воспет в эссе «Брачный пир» Альбера Камю. На алжирской земле, под «небом, смешанным со слезами и солнцем» писатель научился «соглашаться с землей»[45]. Да, для античного грека жизнь — это брачный контракт с миром. Как только мы рождаемся, мы заключаем с ней союз, чтобы быть вместе в радости и горе.

А что, если именно свет Средиземного моря — сверкает ли он в Алжире Камю или на берегах Итаки — дает нам силы принять это чистое присутствие мира? Восхищение светом греческих островов представляется общим местом. Турфирмы так нахваливали загар на белом мраморе, что совершенно исчерпали эту тему. Тем не менее именно свет заставил греков принимать свою судьбу. Он как проявитель. Мир представляется нам под его белым дождем. В этом блеске Гелиоса он становится ощутимым, устойчивым, неопровержимым. Мир — это каменная глыба, цветок, лодка. Его невозможно отвергнуть или изменить. А значит, им нужно с радостью довольствоваться. «Всё у него, и у мертвого, что ни открыто, прекрасно» («Илиада», XXII, 73), говорит Приам (будто Хайдеггер, философствующий на крепостной стене). Быть греком — значит понимать, что свет является местом. Мы в нем живем. Мы стоим в его истине, не нуждаясь в туманных химерах загробного мира… Мы можем любить то, что предлагает нам свет, радоваться «своей жизненной доле», защищать свое правое дело и, не боясь, ожидать ночи, потому что после нее неизбежно снова наступает день. Когда стоишь под солнцем, вечная жизнь кажется невразумительной идеей какого-то бледного, давно не выходившего на воздух церковника.