Зачем портить картину?

Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха

Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду

Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как гости

Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом

Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток

Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит.

Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может.

(«Одиссея», IX, 5–11)

Таковы признания Одиссея феакам. И далее:

И смерть не застигнет тебя на туманном

Море; спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину

Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным

Счастьем богатый.

(«Одиссея», XXIII, 281–284)

Вот мечта древнегреческого человека. Пусть прекратятся все войны и странствия! Пусть придет время «жизни средь близких до конца своих лет».

Для человека античности ничто не стоит милой добродетельной жизни, в неспешном ритме, уравновешенной, соизмеримой с окружающим миром, в гармонии с природой. Баронесса фон Бликсен[68] экспортировала этот древнегреческий проект в африканскую саванну, преследуя в тени Нгонга некий идеал «сладости, свободы и радости». Все что угодно, только не жестокое торнадо на троянской равнине.

Почему человек все время старается нарушить эту сладость? Почему он все время стремится выйти из самого себя и «уподобиться зверю»?

Когда Гектор, муж Андромахи, надевает доспехи, она упрекает его за то, что он идет на смерть:

Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! ни сына

Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро

Буду вдовой я, несчастная.

(«Илиада», VI, 407–409)

Почему что-то все время сбивает нас с пути?

Иногда это неистовство вспыхивает синим пламенем, заражает все общество и становится космическим. Древние греки, как мы помним, называли эту чрезмерность хюбрис.

Хюбрис — это вмешательство разбушевавшегося человека в равновесие мира, это оскорбление космоса.

Тем самым, творя бесчинства, человек, эндокринный возмутитель вселенной, поддается влиянию этой «сбивающей нас с пути» кровожадной твари.

Проклятие человека заключается в том, что он никогда не довольствуется тем, что у него есть. Религиозная философия поставила себе задачу сбить этот жар: Иисус — через любовь к ближнему; Будда — через усмирение желаний; Талмуд — через универсализм; у пророков, в отличие от Джонни, существует только одна цель — погасить огонь[69].

У Гомера падение — это не падение человека, не его выпадение из райского сада. Это — нарушение предустановленного порядка некоего идеального сада.

Кто из нас не терзался между желанием возделывать свой сад и желанием все бросить к чертям собачьим и отправиться странствовать?