О сказочном

В этой книге — так получилось, хотя и не было специально задумано, — я пишу по преимуществу о поэтах одной сказки: об Аксакове, Погорельском, Ершове, Сент-Экзюпери. Во всяком случае, о поэтах одной главной сказки, какой для Януша Корчака явилась сказка о Короле Матиуше, а для Сервантеса история Дон Кихота.

У Пушкина не одна сказка, а сказки. Он, первый гениальный поэт России, воплотил в себе всю страну, с ее прошлым и настоящим. Это выразилось и в сказках. У него мир сказки, подобный которому до Пушкина существовал в России лишь в устном народном творчестве.

Вспомним еще раз слова Пушкина, некогда записанные Владимиром Далем:

«Сказка сказкой, а язык наш сам по себе: и ему-то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке».

Пушкину даровано было среди важнейшего, что он совершил и завершил, дать то — «как в сказке» — «раздолье» родному языку.

И когда это произошло, сказочное, что прежде оставалось чужеродным книжной литературе, естественно и гармонично проникло, вросло во все творчество Пушкина; не только в сказки, но и в романы его, в трагедии, поэмы и песни. Оно растворилось в его творчестве, как извечно растворено в народной жизни.

Вот об этом — не только и не столько о сказках Пушкина, а о сказочном и в его восприятии мира, и в самой судьбе его, и в поэзии — я хотел бы рассказать в этой главе.