ПРИСКОРБНЫЙ СЛУЧАЙ*
ПРИСКОРБНЫЙ СЛУЧАЙ*
В припадке острой откровенности доведенный до бешенства человек назвал своего ближнего «скотиной». Основания все были налицо. Ближний (назовем его алгебраически Иксом) был действительно такой скот, что это знали поголовно все, — не только его родственники, но даже посторонние люди, живущие на другом конце города.
И только один Икс об этом своем основном качестве даже и не догадывался. Даром критического самопознания, — таково уж свойство всех скотов на свете, — он не обладал, а из окружающих никто ни разу в жизни не решился ему намекнуть, что он скот и ничего больше.
И вдруг такой случай! Пусть с глазу на глаз, пусть по телефону, но ведь слово было произнесено. Как смыть пятно? Дуэлью или «письмом в редакцию»? Но дуэль небезопасна: предупрежденная полиция может опоздать, мало ли у нее какие дела… А «письмо в редакцию» могут и не напечатать, ибо откровенное выражение, вырвавшееся по адресу Икса, никакого общественного значения не имело. Если же и напечатают, письмо неизбежно вызовет контрписьмо.
Как смыть пятно?.. И тогда Икс вспомнил о старинном патентованном пятновыводчике, который называется «третейским судом». Вспомнил и заработал.
* * *
Обидчик (назовем его алгебраически Игреком) получил от Ивана Ивановича, старого партнера по бриджу, чрезвычайно официальное послание:
— «Милостивый государь — и тому подобное!
Г. Икс оказал мне честь, избрав меня третейским судьей по известному Вам прискорбному делу. Благоволите, со своей стороны, указать лицо — и тому подобное. Уклонение Ваше от третейского суда даст основание — и тому подобное. Примите, милостивый государь, уверение — и тому подобное».
Даже никакого сердечного постскриптума не было: «Суд, мол, судом, а я сегодня черносмородиновую водку из Риги получил. Приходите, дорогой. Жму руку — и тому подобное…»
Разумеется, Игрек должен был бы бросить письмо со всеми уверениями за комод — в архив русской эмиграции. Какой, к черту, третейский суд! Разве сам Иван Иванович, правда, неофициально и, так сказать, «между нами», не называл сто сорок раз Икса скотиной? Но святая глупость, вдохновительница многих далеко не глупых людей, толкнула Игрека под ребро, и он сдуру соблаговолил и полез в мышеловку.
Иван Иванович и Петр Петрович — третейский судья со стороны Игрека — сидели за столом друг против друга торжественно-непроницаемые, словно члены жюри по выбору королевы русской колонии в Нарве. Еще торжественнее был избранный ими арбитр, Семен Семенович, вдумчиво рассматривавший добытую зубочисткою из уха серу.
И вошел Икс. И вошел Игрек. У обиженного Икса было такое величаво-благородное выражение лица, что любой профессор психологии стал бы в тупик: как можно такую благоухающую личность назвать скотиной? А обидчик был удивительно похож на облитого огуречным рассолом цыпленка… В житейских делах всегда почему-то бывает совестно не свинье, а тому, кто на эту свинью сгоряча указал пальцем.
Игрека удалили в другую комнату, и он оттуда, волнуясь и давясь слюной, мог горестно в течение двадцати минут прислушиваться к негодующим раскатам голоса Икса. Слов, к счастью, расслышать не мог. Да и не старался, потому что это было некорректно.
Потом позвали его и допрашивали отдельно. И он, к ужасу своему, вдруг понял, что никаких твердых объяснений по поводу своего неакадемического выражения он дать не может. Ибо Икс принадлежит к числу тех незарегистрированных скотов, о которых еще в старой русской формуле сказано: «Не пойман — не вор». Визитная карточка у него была чрезвычайно пышная, и даже на банкетах нередко случалось, что распорядители его сажали (хотя и с глубоким отвращением) поближе к центру. Поди-ка, поборись с таким…
Как-то вдруг так вышло, что шел Игрек, грубый неврастеник, по лесу, наступил каблуком на невинный ландыш и выругался. Выход из мышеловки был один: принести хрупкому цветку свои глубочайшие извинения и взять свой комплимент обратно…
До этого, впрочем, не дошло. На перекрестном допросе Игрек сорвался, и все полетело к черту… Обиженный ландыш с такой свободной фацией клеветал, врал и передергивал, словно в лунную ночь на флейте играл. Силы были уж слишком неравны. У одного в арсенале пулемет, капканы и вымазанная грязью оглобля — у другого нервы и дурацкая белоснежная лилия голословной правды.
И бедный Игрек не выдержал. Помощи ниоткуда. Даже его собственный третейский судья, Петр Петрович, либо академически хмыкал в бородку, либо объективно кусал свои грязные ногти. Бедный Игрек не выдержал… Нарушив все правила третейской шахматной игры, вскочил, резко перебил своего партнера и свалил все шахматы на пол:
— Послушайте, я действительно ошибся, назвав вас скотиной… Вы, в сущности, — обер-скотина!
Можете себе представить, какое впечатление произвело на всех это дополненное и улучшенное издание…
* * *
Результаты? Игрек был единогласно обвинен с выражением общественного порицания (без занесения в эмигрантский формуляр): в двойном сугубо-необоснованном оскорблении Икса, в подчеркнутом неуважении к третейскому суду и в халатной распущенности. Последнее обвинение как недостаточно академическое по форме было после долгих споров снято. Затем, приняв во внимание контузию на войне и тяжелую наследственность по женской линии, решили подсудимого из числа членов рязанского землячества, к которому принадлежали все вышепоименованные лица, не исключать.
Последняя неофициальная точка была поставлена на лестнице. И оба третейских судьи, и сам арбитр по очереди, но в одиночку, сочувственно пожали несчастному Игреку руку и каждый повторил одно и то же:
— И надо было вам, батенька, с этой скотиной связываться! <1931>