«Понедельник начинается в субботу»

(6/12)

Сказка в жанре мистического сюрреализма по-стругацки

Сразу следует отметить, что эта повесть совсем не типична для Стругацких по многим параметрам. В ней они впервые (если не брать в расчет один из коротких рассказов в «Извне») начинают прибегать к повествованию от первого лица (ход для данной книги, конечно же, необходимый, но уж так чересчур много этих «сказал я» …Я...Я…Я), во-вторых, время ее действия не забегает в будущее и приходится на середину шестидесятых годов, и в-третьих, она максимально приближена к сказочному жанру в стиле сюрреализма Льюиса Кэрролла (чего сами авторы и не пытаются скрывать, делая отсылку к «Алисе в Стране Чудес» в шестой главе первого рассказа).

Как вы помните «Трудно быть богом» я критиковал за то, что в ней герои страдают морально и физически без какой-то конкретной, достойной этих страданий цели, так вот здесь нет ни то, что целей, здесь нет даже самих душевных переживаний, нет действия, нет завязки и развития, даже самого сюжета, в привычном понимании, здесь тоже нет. А есть лишь отчет об увиденном. Если другие произведения Стругацких можно отнести к литературному примитивизму, то «Понедельник начинается в субботу» — литературный сюрреализм. Вместе с тем, следует признать, что это, пожалуй, одна из немногих повестей Стругацких, в которой принцип «отказа от каких бы то ни было пояснений» вплетается в литературную ткань вполне безболезненно и не вызывает у меня чувства настороженности, ибо разве сказкам, тем более абсурдным могут требоваться какие-то пояснения? Герой решил пройти через стену или создать себе двадцать дублей разного размера — он это и делает… Действительно, разве здесь могут требоваться какие-то пояснения? Нет, для сказки все это смотрится весьма органично, ведь мы же не задаемся вопросом о том, каким образом, скажем, научился говорить колобок или как у Буратино ни с того ни с него появился разум. Именно этим сказка, в том числе и отличается от научной фантастики. Именно поэтому в этой моей статье вы не увидите неприязненных умозаключений по этому поводу.

Стиль Стругацких, конечно же, угадывается без труда. Герои опять периодически «подтягивают трусы», говорят «сипло» (сипло мяукают теперь уже даже коты).

«А что было бы, если бы попугай-контрамот жил не как все другие существа на планете из прошлого в будущее, а жил бы наоборот из будущего в прошлое?» Как вам такая постановка вопроса? Такой дилеммой едва ли мог озадачиться человек, находясь в трезвом состоянии, не правда ли? В этом аспекте, третья глава до невероятного уровня «стругацкая». Рассмотреть проблему путешествий по времени в фокусе, выбранного в качестве испытуемого, дохлого попугая… Да, на такое не способны ни Уэлльс, ни Бредбери, ни Азимов, на такое «способны» только Стругацкие.

Справедливости ради, я не могу не отметить, что эта повесть — единственная у Стругацких, которая смогла поразить меня хотя бы несколькими высокохудожественными ироничными зарисовками: «старуха в своей воркующей модификации была мне ещё неприятнее, нежели в сварливой», «Бодрствующие головы залопотали по-эллински и разбудили одну голову, которая знала русский язык», «…содержался Кощей в бесконечном предварительном заключении, пока велось бесконечное следствие по делу о бесконечных его преступлениях.»

И все же, после двух предыдущих повестей, где сюжетная линия была весьма неплоха и напориста, здесь Стругацкие снова теряют остроту. В целом книга художественно неплоха (если не брать в расчет заикания Киврина). В ней нет ничего сильно раздражающего, впрочем, и восхищающего (кроме послесловия) тоже ничего нет. Единственным интересным с философско-психологической точки зрения является, пожалуй, лишь фигура директора А- и У-Януса, восходящая к «Я» и «Сверх-Я» Фрейда, но и она не раскрыта до желаемого мной уровня. Если в первом и втором рассказе Стругацкие еще пытаются развлекать нас сказкой, то к третьему рассказу инородный для них жанр начинает, похоже, утомлять и их самих и они плавно переводят нас в свой привычный мир «ржавых ракет» и «одноглазых астронавтов без левой руки и правой ноги».

Эта повесть — одна из немногих, которую сложно критиковать серьезно, ибо ничего серьезного здесь и нет, ведь по большому счету в этой повести Стругацкие высмеивают, в том числе и самих себя, а самоирония для любого писателя — вещь крайне необходимая и полезная.

Краткое послесловие повести — вот, где можно получить удовольствие от художественного приема. Ради этого все же стоит дочитать эту книгу до конца. Критика авторов от лица героя их собственной книги — это великолепный ход. Это шедеврально! Такого вы не встретите ни в одной другой книге Стругацких.