«Трудно быть богом»

(7/12)

Повесть о тяжелых моральных последствиях при осуществлении заранее утопичного. Грязноватая, грубоватая и все же одна из лучших повестей Стругацких

«Трудно быть богом» гордо носит статус самой прославленной из всех повестей братьев Стругацких, поэтому я постараюсь сосредоточиться на ней, максимально развернуто, чтобы наиболее ярко объяснить вам мою точку зрения и двойственное отношение к этой книги.

Как пояснил Борис Стругацкий в OFF-LINE интервью «в «Трудно быть богом» нет прогрессоров, а присутствуют лишь сотрудники Института Экспериментальной истории, собирающие материал для теории исторических последовательностей». Именно с этим и связан иной ход развития сюжета, в противовес «Попытки к бегству» и «Обитаемому острову». Герои много лет находящиеся в инородной для себя среде, стараются вести себя скрытно и не раскрывать ни своего происхождения, ни мотивов, ни целей.

Не буду скрывать — все, что связано с Институтом экспериментальной истории у Стругацких (в отличие от прогрессорства) мне совсем не по душе. Не нравится ни изначальная идея (изучать и ничего не трогать), ни ее реализация в произведениях (от нее всегда веет каким-то неприятным душком). Сама заложенная в ее основе мысль о необходимости бездействия кажется мне хоть и понятной логически, но литературно не привлекательной, надуманной, некрасивой. Ее можно сравнить с самоистязанием, с рассказом о главном герое, который голоден, но по вине автора не имеет рта, чтобы съесть пищу. По большому счету «Трудно быть богом» — повесть о мучениях Руматы (Антона), которые Стругацкие показывают во всей «красе». В отличие от института прогрессорства сотрудники ИЭИ похожи на беспомощных и жалких тигров, не способных привнести сюжету яркости, красочности, насыщенности и динамизма. Представьте, вы приходите в цирк и вместо отважных прыжков через огненные кольца мускулистых статных гигантов, вам демонстрируют полосатых черно-белых котов-переростков в намордниках, медленно ходящих по периметру арены, способных лишь поглядывать по сторонам и рефлектировать по поводу своей печальной участи, бренности бытия и невозможности изменить судьбу. К счастью для меня, как читателя, к концу повести, благородный дон Румата все же делает хоть какие-то активные шаги.

Сама мысль о том, что где-то на далекой планете могут существовать настолько похожие на людей существа, что внедрившись к ним, они будут неспособны почувствовать отличий, кажется мне не фантастической, а сказочной (впрочем, это характерно не только для этой повести). В голову сразу приходит сюжет фильма «Аватар» и все невероятные изощрения, на которые был вынужден пойти сценарист, чтобы дать шанс «инопланетному» внедриться во «внутрепланетное». Здесь же, следуя своему новому столь нелюбимому мной правилу «отказа от объяснений» Стругацкие, увы, не утруждают себя какими бы то ни было предзнаменованиями. Впрочем, в художественной литературе такие моменты, конечно же, всегда можно отнести к сюжетным допущениям и я не буду педалировать этот конкретный аспект.

Пролог сразу же преподносит нам много вопросов. Начиная с того, зачем авторы вообще решили включить его в книгу (ведь они провозгласили принцип отказа от разъяснений), до обдумывания странных неоднозначных с художественной точки зрения двусмысленностей, вроде «Анка сосредоточенно сосала палец.» Я бы предпочел чтобы «отказ от объяснений» распространился бы и на удаление пролога (так, кстати, и поступили в сценарии обоих фильмов поставленных по этой повести) или на замену его чем-то более связанным с основным сюжетом, но, увы, свой принцип Стругацкие применяют со странной избирательностью, предпочитая вместо этого углубиться во что-то совершенно далекое от главных идей произведения, например в собирание и дегустацию земляники. Это же относится и к эпилогу.

В одном из своих поздних интервью Борис Стругацкий упомянул о том, что изначально повесть планировалось написать как «веселый, чисто приключенческий, мушкетерский большой рассказ». В четвертой главе мы, кстати, видим тому робкие подтверждения. Хотя в книге и имеется весьма последовательный и стройный сюжет (для Стругацких это большая редкость), читать «Трудно быть богом» мне все же тяжело. Совсем не укладывается в голове та слава, которую снискала повесть и те предложения, которые я читаю в каждой новой странице. Авторы словно специально запредельно утрируют зловонность атмосферы, в которой происходит действие.

Давайте я попробую обрисовать вам этот мир, используя исключительно цитаты самих же Стругацких. «Вонючие улочки» с запахом «неживой ржавчины», погруженные в «зловонные лужи», где люди ходят «босые, в рваных ночных рубашках», «с заплывшими глазами» и со «зловонным насморком», «пропитанные неусвоенным алкоголем», «рыгают от скверного пива», они не говорят, а «рявкают» или «истерически визжат», они «брызгают слюнями» и «сплевывают на стол» за которым едят, они «основательно измазаны в грязи», шагают через «воняющие душной кислятиной» «кучи отбросов» через «трупы собак и зловонные лужи, кишащие белыми червями». Здесь все вокруг «скрипучее» и «чернеет от смрада», «заляпано наслоениями копоти» на улицах «кидаются грязью» и бегают «полуголые девки» «в прожженных лохмотьях», «солдаты с разбитыми мордами» с «тупыми, примитивными мозгами», «в одежде, заляпанной дрянью» либо «наблевывают на пол», «вытаскивая крючьями трупы» либо просто «ворочаются в грязных лужах». Поверьте, мне стоит огромного труда излагать подобное, но ведь это отрывки из авторского текста. Я абсолютно убежден, что даже атмосферу средневековья вполне можно было нарисовать, не опускаясь до такого запредельного уровня зловония текста. Все это очень опечаливает меня.

В «Стране багровых туч» герои страдают из-за тяги приручить ретивую планету и использовать ее ресурсы на благо человечества. В «Пути на Амальтею» потому что должны спасти друзей на спутнике Юпитера, в «Стажерах» из-за попыток разгадать тайну происхождения колец Сатурна, в «Далекой Радуге» потому что становятся жертвами катастрофы из-за попыток ученых сделать открытие, которое должно раздвинуть горизонты науки… В «Трудно быть богом» герои страдают морально и физически без какой-то конкретной, достойной этих страданий цели. Попытки Руматы трансформировать Арканар сродни попыткам КПСС распространить свое влияние, свой строй и идеологию на все государства планеты Земля, в обстоятельствах, когда население всех этих стран (причем и верхние и нижние слои общества) не имеют к этому никакого желания. Это попытка осчастливить через силу, попытка ускорить то, что на данном этапе развития общества ускорить просто невозможно. Подобно тому, как убийство Александра II с целью ускорить приближение к смене общественного строя, привела лишь к еще большему «закручиванию гаек» его сыном, подобно развалу СССР, а вместе с ней и КПСС, погрязшей спустя всего несколько десятилетий в той же самой «серости бюрократии» с которой когда-то пытались бороться ее отцы-основатели, попытки сотрудников Института Экспериментальной Истории в целом и Антона (Руматы) в частотности заведомо обречены на провал и вдумчивый читатель ощущает это с первых же глав книги. Причем, следует заметить, что авторы и сами демонстрируют нам понимание этого в конце первой и третьей глав. «Это безнадежно. Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений.» Эту же столь очевидную мысль авторы повторяют снова в диалоге Руматы и Будаха в конце восьмой главы — «оставь нас и дай нам идти своей дорогой».

История землянина, ставшего «наблюдателем» на планете, застрявшей в эпохе средневековья, и принужденного «не вмешиваться» в происходящее, была экранизирована уже несколько раз, однако обе ленты я был вынужден смотреть, без преувеличения с огромным трудом, делая над собой усилие, чтобы досмотреть. Повесть «Трудно быть богом» настолько сюжетно странная, а атмосфера настолько сильно погружена в грязь и зловоние, что ее просто невозможно хоть как-то зрелищно воплотить на экране. Оценки критиков и зрителей (особенно последнего фильма, 2011 года) лишний раз подтверждают сказанное мной.

Тем, кто не любит фантастический жанр в литературе в «Трудно быть богом» есть любопытнейший абзац, ради которого все же стоит прочитать эту книгу хотя бы один раз.

«Враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них. Ты еще, может быть, свалишь Орден, и волна крестьянского бунта забросит тебя на Арканарский трон, ты сравняешь с землей дворянские замки, утопишь баронов в проливе, и восставший народ воздаст тебе все почести, как великому освободителю, и ты будешь добр и мудр — единственный добрый и мудрый человек в твоем королевстве. И по доброте ты станешь раздавать земли своим сподвижникам, а на что сподвижникам земли без крепостных? И завертится колесо в обратную сторону. И хорошо еще будет, если ты успеешь умереть своей смертью и не увидишь появления новых графов и баронов из твоих вчерашних верных бойцов. Так уже бывало, мой славный Арата, и на Земле и на твоей планете.»

Эти предложения, написанные в 1964 году, по большому счету являются ничем иным, как приговором, в том числе и коммунистической идее. Сказанные Арате слова с легкостью можно было бы отнести, скажем, к Робеспьеру и Ленину. По всей видимости, в те годы, советская цензура была просто неспособна прочитать это между строк.

«Трудно быть богом» всегда рождала у меня противоречивые чувства. Содержание и главная идея повести мне весьма симпатичны и близки, а вот форма, увы, оставляет желать лучшего. Лишь в сопоставлении с многими другими повестями авторов, позже приходит понимание: да, она грязновата и груба и все же это одно из лучших произведений Стругацких.