«Обитаемый остров» 1969

(8/12)

Классическое произведение Стругацких. На мой взгляд, лучшая книга авторов

Читая две предыдущие повести закрадывается сомнение, что затянувшийся творческий кризис Стругацкими все же будет преодолен, однако авторы все же делают это, приступая к новому этапу своего творчества так называемой «Трилогии Максима Каммерера». «Обитаемый остров» является первой частью, в которую, помимо нее, входят последующие повести «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер». Она единственная из всех трех, где повествование ведется от лица всевидящего автора и уже этим она мне наиболее симпатична и ценна. Как и «Улитка на склоне», «Обитаемый остров» считается каноническим произведением Стругацких, и поэтому к ее рассмотрению я подойду с максимальной детализацией.

Считается, что идея романа зародилась у братьев 12 июня 1967 года, когда в рабочем дневнике Бориса Стругацкого появляется запись: «Надобно сочинить заявку на оптимистическую повесть о контакте». Следует отметить, что «контакт» в результате оказался не очень-то оптимистичный, но зато само произведение благодаря усилиям авторов наконец-то получилось достойным моей высочайшей оценки. Следует отметить, что все это происходит в весьма тяжелый период для Стругацких, когда «Сказка о Тройке» была отвергнута издательствами и авторы делали попытки открыть второе дыхание в своем творчестве и нужно признать, открыть его им все же удалось.

Несмотря на то, что в целом произведение, на мой взгляд, получилось весьма взвешенным и полноценным, цензура по-прежнему оказалась весьма жесткой к авторам. Скажем в издательстве «Детгизе» Стругацким посоветовали сократить повесть (что мне кажется весьма вредным требованием само по себе и явно не улучшило бы произведение, напротив загнало бы его в плен ошибок, допущенных в предыдущих работах), убрать натурализм в описании войны и уточнить роль Странника. И даже когда требования были выполнены, после выхода журнального варианта в адрес авторов посыпались доносы и прямые обвинения в антисоветчине, что привело к тому, что в июне 1969 года рукописи в «Детгизе» были изъяты. Суть претензий цензуры сводилась к требованию убрать все намеки на реалии отечественной жизни и прежде всего — русские имена. Таким образом, Максим Ростиславский превращается в Максима Каммерера, Павел Григорьевич в Рудольфа Сикорски. Когда же с отменой цензуры Стругацкие получили, наконец, возможность вернуть героям изначальные имена, они, конечно же, решили этого не делать, поскольку эти изменения пришлось бы вносить и в последующих произведениях о Максиме. Внимание цензуры к таким деталям как имена героев я нахожу весьма забавным, ибо, я не поленился подсчитать, что во всей книге «Обитаемый остров» фамилия Максима озвучивается всего пять раз, да и то, в контекстах, когда без использования фамилии вполне можно было бы обойтись вовсе. Через пять месяцев после сдачи рукописи с исправлениями в цензурное управление Главлита было получено разрешение на издание. Книга появляется на полках магазинов зимой 1971 года. Однако после этой публикации выход книжных изданий Стругацких фактически прекращается почти на целое десятилетие.

Итак, что же мы видим в «Обитаемом острове» и почему именно эту книгу у Стругацких я считаю самой достойной высокой похвалы?

Наконец-то фокальная точка — всевидящий автор и вот вы уже сразу чувствуете, как по-другому заиграли события и декорации книги. Это однозначно раскрепощает авторов, давая им возможность осуществлять одновременное движение сюжета в разных направлениях. Система имен в произведении в целом приемлемая, часть имен базируется на венгерском и албанском языках, но сильно в глаза это не бросается и не раздражает, как во многих других книгах Стругацких (вопрос эстетической оправданности применения таких имен как Рыба, Бегемот и Головастик в рамках серьезной научной фантастики оставим на совести авторов).

Но главное не это. Главное — наконец-то спустя семь повестей авторы возвращают нас в лоно классической научной фантастики, с присущим ей приключениям, альтернативными мирами, действием, сложным многоходовым сюжетом и интригой, по которой я уже истосковался.

Стругацкие прибегают к весьма изящным художественным декорациям и рисуют Саракш, планету с кислородно-азотной атмосферой в целом напоминающую Землю. При этом авторы не забывают расставить необычные акценты, которые хотя и никак не влияют на фабулу, но при этом раскрашивают книгу, что, безусловно, очень полезно для любого художественного произведения. Атмосфера планеты имеет необычно большую рефракцию, в результате чего у наблюдателя складывается впечатление, что ее поверхность вогнутая (линия горизонта уходит вверх). Слои атмосферы весьма плотные и непрозрачные, при этом постоянно фосфоресцируют, в результате чего ни главная, ни периферийные звезды становятся недоступными для визуального наблюдения с поверхности планеты. К Саракшу эта идея была применена Стругацкими исключительно из соображений сюжетного удобства, чтобы исключить необходимость инопланетного объяснения происхождения главного героя жителям планеты. На Саракше Стругацие даже делают небольшую, но достаточную для книги географическую и биологическую расстановку. Планету населяют два разумных вида: человекоподобные гуманоиды (представители которых практически неотличимы от землян… это странно, в это слабо верится, но фантастический жанр благосклонен к сюжетным допущениям, в конце концов это уже не первая и не последняя книга, где Стругацкие закладывают этот прием в самый фундамент фабулы) и киноиды, сюжетно-пассивные, которые заготовлены авторами для последующих книг трилогии и в «Обитаемом острове» практически не несут никакой идейной нагрузки.

Меня очень радует, что Стругацкие не решились повторить зловонную атмосферу «Трудно быть богом» в «Обитаемом острове». Цивилизацию Саракша можно охарактеризовать как вполне урбанистическую и технологически развитую (телефонная связь, телевидение, автомобили, железнодорожный транспорт и даже авиация и ядерные технологии).

Чувствующий себя Робинзоном Крузо на далекой планете, вечно улыбающийся когда нужно и когда не нужно Максим, хоть и предстает перед нами слегка малодушным, рефлексирующим о реакции родителей на его поступок, как участника ГСБ, юношей все же к середине книги «раскачивается» и занимает таки активную позицию в сюжете (чего очень не хватает героям других книг Стругацких).

Главный герой в целом вписан в тело произведения весьма гармонично, однако особых чудес ожидать не стоит. Максим — все равно остается типичным героем Стругацких: он странноватый, «смотрит жалостливым взглядом», остается «отрешенным» даже когда женщина берет его за одежду и начинает трясти. Чтобы успокоить кого-то он принимается ни с того ни с сего «во все горло петь подряд самые веселые из известных ему песен».

Структура книги представляется весьма цельной и логичной. Стругацкие не прибегают к наименованию каждой крошечной части сюжета. Странным представляется, пожалуй, лишь название «Террорист»: исходя из описанной авторами деятельности производимой выродками и Максимом это определение применять не совсем корректно и следовало бы прибегнуть к более адекватному названию — «Партизан» или «Подпольщик».

При всех положительных сторонах книги, она все равно остается «типично стругацкой». Миры, с которыми сталкиваются герои книги, конечно же, обязаны быть менее развитыми, чем те, откуда прибыли главные герои (Каммерер и Сикорски). Конечно же, куда ж без табуреток, кроватей-раскладушек, курения и алкоголя… даже на далекой планете Саракш пьют пиво и водку. Казалось бы, я давным-давно уже должен был бы привыкнуть к этому, ведь это повторяется из книги в книгу, но я не могу. Правда, не могу.

Атмосфера хоть заметно более красочна, по сравнению с другими книгами, все же местами остается художественно нелицеприятной. «Шоссе, очень грязное, с глубокими безобразными колеями, с торчащими обломками бетонного покрытия, дурно пахнущее и очень, очень радиоактивное», «смрадное», «облепленное грязью», «зараженный перекресток», «волна смрада», «тухлая радиоактивная жижа», «зловонный пустырь», «стены были покрыты плесенью и трещинами», «баба под конец расклеилась», «озаренная нездоровым гнойным светом» (едва ли такое прилагательное вообще можно применять к слову свет), «захарканные стены», «посередине площадки ведро с помоями», «Перестань орать, сволочь… хлипкая дрянь» «заткни ему пасть», «Воняло потом, грязью, парашей. Табачный дым ел глаза».

Солдаты в книге ладно если «бурчат», «шипят» или «гаркают», но когда они начинают «вякать», «крякать» и «каркать», согласитесь, это уже звучит крайне не литературно.

Ругательства «Массаракш» оригинальны и идея добавить его для оживления атмосферы в целом мне нравится, но уж так назойливо, слишком уж часто к месту и не к месту Стругацкие стараются сделать на нем акцент даже в теле повествования, а не в диалогах героев.

Конечно же, книга не лишена многочисленных шероховатостей. Типичные повторы по-стругацки по-прежнему бросаются в глаза внимательному читателю. («Вы, все, оболваненные болваны»), («сопляк ты сопливый»), («назвал его слепым слепцом»), («Очень много злости, очень много страха, очень много раздражения… Они все здесь раздражены и подавлены, то раздражены, то подавлены»), («Принц-герцог что-то говорил, и Максим что-то говорил…»), («кабина задрожала мелкой дрожью»), («Прокурор взял наушник. Он не хотел брать наушник, он даже не знал, что берет наушник, он даже вообразил себе, будто не берет наушник…»), («..и не дать никому задеть себя, и попасть под зеленый свет, а потом снова попасть под зеленый свет…»).

Внимательный читатель может здесь встретить и весьма странные литературные обороты, которые обычно встречаются у молодых авторов, но никак не у зрелых писателей. Типичный пример — «— Ну-ну-ну, — сказал ротмистр с непонятной интонацией», «— Да, — сказал Мак с непонятной интонацией.» Повесть изложена от лица всевидящего автора, а не от первого лица. В таком случае кому непонятна интонация? Кому именно не уточняется, а всевидящему автору она не может быть непонятна по определению. Она может быть высокомерной, заносчивой, даже пусть странной, но никак не «непонятной». Эти пояснения после прямой речи героев (не один раз встречающиеся в повести) просто лишены стилистической красоты. Тем более, что в следующей же части трилогии о Каммерере мы видим куда более приемлемую формулировку для выражения того же самого, а именно «сказал он бесцветным голосом».

Ко второй половине книги «Обитаемый остров» очищается и раскрашивается. Стругацкие даже вписывают приятные глазу описания вроде «радиация наверху почти не чувствовалась, ветерок был сравнительно чистым и приятно охлаждал горящую кожу». Мчащийся по заданному курсу на танке Максим демонстрирует нам приятную атмосферу и динамику одновременно. Это кажется невероятным, но даже в землях мутантов, авторы не прибегают к тошнотворным описаниям и ограничиваются эстетически сдержанными, но в тоже время емкими и короткими мыслями главного героя — «Максима сначала корежило с непривычки, но он быстро привык». И это очень радует читательский глаз. Наконец-то авторы включили режим разумного самоограничения и не стали прибегать к нелитературным описаниям страны мутантов. Читатель с воображением вполне в состоянии додумать это сам, исходя из уровня культуры своей души.

В предыдущих книгах Стругацких ко второй половине произведения я обычно погружался в печаль, ибо читать становилось все скучнее, но это произведение ломает стереотип. Сквозь течение глав «Обитаемого острова» мы словно наблюдаем, как растут Стругацкие как авторы, делая декорации менее детскими, раздражающе зловонными. Типичным примером позитивного сдвига является описание в начале пятнадцатой главы. «Комнатка была маленькая, с единственным окном без стекла, выходившим на огромный, загроможденный развалинами, заросший диким кустом серо-рыжий пустырь. Обои в комнате пожухли и скрутились — не то от жары, не то от старости, — паркет рассохся, в одном углу обгорел до угля. От прежних жильцов в комнате ничего не осталось, кроме большой фотографии под разбитым стеклом, на которой, если внимательно присмотреться, можно было различить какого-то пожилого господина с дурацкими бакенбардами и в смешной шляпе, похожей на жестяную тарелку.»

Обратите внимание, какими менее отталкивающими становятся декорации книги. Да, они реалистичные, да они не описывают ничего прекрасного, но самое главное они не переходят пределы недопустимой эстетики, за которым начинается читательское отвращение. Именно такой сдержанности в описании не хватает, скажем, «Трудно быть богом» и «Гадким лебедям».

Нам показан «мир бедный, неустроенный, не совсем здоровый… и тем не менее достаточно благополучный на вид». Сравните, например, еще одно описание, на этот раз в третьей главе. «Неблагополучный мир. Радиоактивная река, нелепый железный дракон, грязный воздух и неопрятные пассажиры в неуклюжей трехэтажной металлической коробке на колесах, испускающей сизые угарные дымы». Вы чувствуете, как Стругацкие начали более аккуратно подбирать слова, избегая спускания до откровенного зловония и смрада. Наконец-то я начинаю получать удовольствие от чтения, эти цитаты шикарный пример того что даже не заслуживающие прекрасных слов миры, можно и должно описывать не опускаясь до тошнотворности и скабрезности.

Вот еще один пример. «А мимо окон меланхолично проплывают безрадостные серые поля, закопченные станции, убогие поселки, какие-то неубранные развалины, и тощие оборванные женщины провожают поезд запавшими тоскливыми глазами…». Да, картина печальная, но она не отвратная, не зловонно-тошнотворная, как в тех же «Трудно быть богом» и «Попытке к бегству». Или, скажем, вот это описание людей — «Здесь было очень много худых и бледных лиц, очень похожих на лицо Рыбы, почти все они были некрасивы, излишне, не по здоровому сухопары, излишне бледны, неловки, угловаты.» Легкими мазками Стругацкие рисуют общую картину и наконец-то это делается литературно и эстетически приемлемо без свойственных их прозе ранее переборов. И именно это сглаживание углов, делает «Обитаемый остров» более утонченным и изысканным произведением.

Ключевая, тринадцатая глава книги раскрывает перед нами все сокровенные сюжетные тайны. Именно здесь заключается квинтэссенция замысла Стругацких, который на самом деле весьма глубок и хорошо продуман. Следует отметить, что заканчивается глава по всем канонам завлекающего приключения «Теперь, когда он принял решение, ему сделалось легче, и предстоящее дело зависело только от его умения и от его сноровки». Едва ли в какой-то другой книге до «Обитаемого острова» вам удаться найти еще хотя бы пару подобных красивых приемов. И это работает. Работает в первую очередь на вовлечение читателя в сюжет. Наконец-то авторы начинают об этом беспокоиться.

Что касается самого сюжета, то, пожалуй, он самый острый из всех, со времен «Страны багровых туч». Здесь есть минимально необходимый набор составляющих: интрига, последовательное раскрытие событий, слом мировоззрения героев, противостояние характеров, даже погони и сражения. Действие однозначно острее, чем в «Хищных вещах века», обстановка не такая отвратная, как в «Трудно быть богом», сюжет интереснее, стройнее и изысканнее, чем в «Улитке на склоне». Все это делает книгу более захватывающей, цельной и добротной. Как мы видим, применение даже простых литературно-художественных приправ работает как часы.

Без всякого сомнения «Обитаемый остров» — это сплав идей предыдущих книг Стругацких. Но сплав весьма добротный, переработанный, цельный, вобравший в себя все главные идеи многих предыдущих произведений. Поэтому я обычно советую читать именно эту книгу, тем, кто хочется познакомиться с лучшим у Стругацких.

Сюжетно книга больше всего напоминает главную канву «Трудно быть богом», с той лишь разницей, что главным героем выступает прогрессор, а не сотрудник Института Экспериментальной Истории. Максим предстает перед нами реконструированным Руматой и олицетворяет собой борьбу человека против системы, и на этот раз авторы наделяют главного героя правами вмешиваться активно. От «Хищных вещей века» Стругацкие берут «слег», умощняют его и переносят на вышки и мобильные транспортеры, Камеррер, как и Жилин находится в поиске ответов на терзающие его сознание вопросы, разгадав, остается в этом мире, чтобы продолжать борьбу. Многие детали, как горячая ванна и таблетка под язык заимствованы полностью. Из «Улитки на склоне» авторы берут систему деревенских имен (Молчун, Болтун, Кулак, Слухач) и трансформируют их в мутантов (Колдун, Бошку, Хлебопек, Орешник). Седьмая глава, почти полностью состоящая из допросов задержанных, до боли напоминает главы предыдущей повести — «Сказки о тройке». Из-за этого сплава идей и фабул, объем произведения увеличен и наконец-то достигает масштаба приемлемого для того, чтобы назвать эту книгу фантастическим романом, а не сюрреалистической повестью.

Мне нравятся сюжетные идеи книги (адекватность «контакта», интрига с первоначальным непониманием языка, которая не нашла своего отражения в «Трудно быть богом» и увы, не получила своего отражения в экранизации 2008 года). Мне нравится живость литературно-художественных декораций. Здесь нет коммунистической патетики, характерной для ранних произведений Стругацких, нет откровенных грубостей в диалогах и описаниях как в «Хищных вещах века» и «Гадких лебедях», нет нудного, сказочного, бессмысленного сюрреализма, как в «Сказке о тройке» и «Втором пришествии марсиан», уровень зловония не так сильно бросается в глаза как в «Трудно быть богом». Это по-настоящему выстраданное авторами, сбалансированное произведение. Именно поэтому «Обитаемый остров» я вполне могу отнести в ряд лучших работ Стругацких. Наконец-то авторы смогли заставить меня сопереживать героям, интересоваться их судьбой, волноваться за них. Причем относится это не только к главному герою, но и герою второго плана — Гаю. Такого за собой я не наблюдал, пожалуй, ни в одной другой книге Стругацких. Ни Жилину, ни Баневу, ни Перцу, ни даже Кандиду, не говоря уже и о героях второго плана, не хочется сопереживать так сильно, как сопереживаешь трагедии Гая, человеку, взращенного во враждебной его сознанию системы и пытающегося порвать с ней. Он же очень тонко используется Стругацкими для «расслабления внимания», в книге можно заметить несколько высказываний, рождающих добрую улыбку. Фигура Гая — отличная находка, без нее книга читалась бы куда менее интересно. Пожалуй, я даже возьму на себя смелость констатировать, что Гай — лучший персонаж второго плана всех книг Стругацких.

Все высказанные мной несколькими страницами выше литературные неровности и шероховатости, не уменьшают в целом более чем позитивного отклика моей души. «Обитаемый остров» в отличие от подавляющего большинства других книг Стругацких — это настоящая история, повествование, которое не застопоривается и не передергивается, не зависает и не вызывает отвращения, она живая, она возбуждает интерес, в эту историю хочется погружаться. «Обитаемый остров» — одно из немногих произведений Стругацких, от прочтения которой, я смог получить удовольствие. Это приключение, это предметная, а не сюрреалистическая философия, это столкновение характеров, это герои, которые совершают действия, а не сидят и философствуют о судьбах мира в прокуренных кухнях.

Тема прогрессоров однозначно добавляет Стругацким новых творческих сил, и эти возможности они успешно реализуют. Максим — типичное олицетворение активного борца с системой, ищущего ресурсы для того, чтобы побороть ее и не находящий их. В реальном мире это явление почти не встречается, ибо обычный человек пока не способен сконцентрировать в себе силы, которыми наделяют Максима авторы. Именно поэтому Стругацкие перемещают действие романа в будущее, в мир Полудня, где Каммерер получает сверхспособности.

«Обитаемый остров» — это одна из немногих книг Стругацких, которые подталкивают к активным действия молодых читателей, в ней не между строк, а вполне явственно дается положительный пример и намечаются цели и идеалы, к которым нужно стремиться, даже через не могу, даже из последних сил. Эта книга побуждает к желанию изменять мир к лучшему, а не праздной констатации его недоразвитости, жестокости и невежества. Пусть концовка книги и предстает перед нами весьма неоднозначной.

«Обитаемый остров», пожалуй, единственная книга, которую мне хочется перечитывать несколько раз именно для своего собственного удовольствия. На мой взгляд, это лучшая работа Стругацких, вершина, их творчества. Даже последующим книгам трилогии Каммерера (см. анализ повестей «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер») уже не удастся превзойти этот уровень. Так высоко в литературно художественном плане их мастерство больше, увы, никогда не поднимется.

ПОНРАВИВШИЕСЯ ЦИТАТЫ:

«Совесть своей болью ставит задачи, разум — выполняет. Совесть задает идеалы, разум ищет к ним дороги. Это и есть функция разума — искать дороги. Без совести разум работает только на себя, а значит — в холостую. Что же касается противоречий моих стремлений со стремлениями масс… Существует определенный идеал: человек должен быть свободен духовно и физически. В этом мире массы еще не сознают этого идеала, и дорога к нему тяжелая. Но когда-то нужно начинать. Именно люди с обостренной совестью и должны будоражить массы, не давать им заснуть в скотском состоянии, поднимать их на борьбу с угнетением. Даже если массы не чувствуют этого угнетения.»