«Отягощенные злом, или Сорок лет спустя»

(7/12)

Последняя повесть, написанная братьями совместно

Эта повесть для меня спасительная. Если бы не она, мне бы пришлось завершить мой рассказ о творчестве Стругацких на безмерно печальной минорной ноте. А мне бы этого очень не хотелось.

По воспоминаниям Бориса Стругацкого, идея «Отягощенных злом» появилась у них еще в октябре 1981 года, когда они собрались написать детективный роман совместно с братьями Вайнерами. В первоначальном варианте основой идеей сюжета должна была стать скупка человеческих душ в условиях обычного советского округа, а сама повесть, на подобии «Отеля у «Погибшего альпиниста»» должна была бы состоять из двух частей фантастической и детективной. Однако эта идея так и не была реализована и в дальнейшем Стругацкие использовали наработки для создания собственного полноценного произведения. А жаль. Мне было бы гораздо интереснее прочитать фантастическую историю написанную Стругацкими на гоголевский манер.

Непосредственная работа над созданием «Отягощенных злом» началась только в январе 1986 года. История учителя Георгия Анатольевича Носова впервые упоминается в рабочем дневнике Стругацких в феврале 1987 года. Окончательную, свою последнюю точку, в чистовике Стругацкие ставят 18 марта 1988 года. Впервые повесть публикуется в журнале «Юность» за 1988 год, а первое книжное издание выпускается в 1989 году.

Это последнее большое произведение Стругацких подводящее итог их творчеству. Через два года после выхода книги, после продолжительной болезни (рак печени) 12 октября 1991 Аркадия Стругацкого не станет.

Несмотря на то, что по форме повесть снова представляет собой собрание дневников, необходимо признать, что стиль изложения на голову превосходит все пять предыдущих повестей вместе взятых. Здесь можно встретить великолепные описания, которых так сильно не доставало предыдущим книгам: «Но всего страшнее были эти глаза под высоким безбровым лбом, огромные и выпуклые, как яблоки, блестящие, чёрные, испещрённые по белкам кровавыми прожилками. Всегда, при всех обстоятельствах горели они одним и тем же выражением — яростного бешеного напора пополам с отвращением. Взгляд этих глаз действовал как жестокий удар, от которого наступает звенящая полуобморочная тишина», «опасливо отклонясь, раскрыл портфель, и оттуда, словно из печки с раскалёнными углями, шарахнуло живым жаром, даже угарцем потянуло», «И тут выяснилось такое, о чём я и сейчас вспоминаю с ознобом между лопатками», «Отгородившаяся от неба лоснящимися зонтиками». Как бы я хотел, чтобы именно в таком стиле была написана «Волны гасят ветер», но, увы, писатели одаривали нас подобной красотой текста очень и очень редко.

Эта повесть уникальна еще и тем, что в ней Стругацкие впервые поднимают тему эвфемизации текста и речи. Приятно осознавать, что хотя бы в своей последней работе они задумываются о важности этого понятия для серьезной художественной прозы.

Впрочем, Стругацкие есть Стругацкие и все это соседствуют здесь рядом с куда менее лицеприятными явно, избыточными и грубоватыми подробностями вроде «Сусанна с большим пенисом, изображённым во всех анатомических подробностях», «и всё-таки он заблевал мне часть приемной и весь коридор», «девица тоненько рыгнула», «проступил на его поганой морде», «изрыгнуть пошлость», «врезали по мордасам», «плавал в луже собственной блевотины», «сидит на своей постели со шлюхой» и т.д.

К сожалению, принцип повествования в виде чередования отрывков дневников на манер «За миллион лет до конца света» полюбился Стругацким настолько, что они применяют его и здесь с той лишь разницей, что «Отягощенные злом» имеет уже не две как в («Улитка на склоне», «Хромая судьба»), а три, перемежающиеся от главы к главе, сюжетные линии. Первая — дневник астронома, доктора физико-математических наук, Сергея Корнеевича Манохина, вторая — дневник учащегося педагогического лицея XXI века Игоря Мытарина, третья — переработанное по-стругацки Евангелие (моя самая нелюбимая линия, изматывающая своей напыщенной переусложненностью).

«Отягощенные злом» — пожалуй, самая противоречивая книга поздних Стругацких: ее сюжет словно специально запутан и перегружен периферийными деталями, тем временем, как многие диалоги остаются до предала простоватыми, местами повесть невероятно возвышена в художественных оборотах (возможно даже как никакая другая книга авторов), а с другой стороны мы все еще видим огромное количество литературных непристойностей, которых, уж казалось бы столь зрелые во всех смыслах авторы должны были бы сторониться, дабы сохранить свое творческое лицо максимально свежим и благовидным в веках.

В «Отягощенных злом» возвышенное (вроде мыслей о причинах появления Флоры) соседствует с абсолютно мерзким (вроде бесед о спаривании с козами). Религиозно-философские изыскания об истоках христианства и ислама здесь совмещены с обсуждением проблем, актуальных для последних лет уже очевидно гибнущей коммунистической идеи, пафос которой был так силен и заметен в их собственных ранних работах. В итоге, затрагиваемая проблематика оказывается слишком велика и масштабна, чтобы раскрыть ее в рамках подобного не очень большого по размеру произведения. На мой взгляд, в «Граде обреченном» Стругацким удалось раскрыть главную тему намного естественнее, полнее и красочнее.

Спустя несколько лет Борис Стругацкий напишет в «Комментариях к пройденному» следующее: «Это был последний роман АБС, самый сложный, даже, может быть, переусложненный, самый необычный и, наверное, самый непопулярный из всех. Сами-то авторы, впрочем, считали его как раз среди лучших — слишком много душевных сил, размышлений, споров и самых излюбленных идей было в него вложено, чтобы относиться к нему иначе. Здесь и любимейшая, годами лелеемая идея Учителя с большой буквы — впервые мы сделали попытку написать этого человека, так сказать, «вживе» и остались довольны этой попыткой. Здесь старинная, годами лелеемая мечта написать исторический роман — в манере Лиона Фейхтвангера и с позиции человека, никак не желающего поверить в существование объективной и достоверной исторической истины («не так все это было, совсем не так»). Здесь даже попытка осторожного прогноза на ближайшие сорок лет, — пусть даже и обреченного изначально на неуспех, ибо нет ничего сложнее, чем предсказывать, что будет с нами на протяжении одной человеческой жизни (то ли дело строить прогнозы лет на пятьсот вперед, а ещё лучше — на тысячу)».

ПОНРАВИВШИЕСЯ ЦИТАТЫ:

«Человек разумный — это не всегда разумный человек… хомо сапиенс — это возможность думать, но не всегда способность думать…»

«Христианство исказило естественное течение человеческих отношений. Учение Христа о том, что надлежит любить врага своего и подставлять ему всё новую и новую щёку, это учение привело человечество на грань катастрофы. Древний благородный лозунг «око за око, зуб за зуб» оклеветан, забросан грязью, заклеймён как человеконенавистнический. Все беды — именно отсюда. Зло сделалось безнаказанным. Обидчики и нападатели привольно разгуливают по жизни, попирая ими же поверженных. Всё дозволено тому, кто нагл, силён и злобен. Нет управы на него, кроме законов человеческих. Хулиган безнаказанно измывается над слабым. Чиновник безнаказанно измывается над робким. Наглый безнаказанно топчет скромного. Клеветник безнаказанно порочит правдивого.»

«Да в силах ли понять я, каково это: быть ограниченно всемогущим? Когда умеешь всё, но никак, никак, никак не можешь создать аверс без реверса и правое без левого… Когда всё, что ты умеешь, и можешь, и создаёшь доброго, — отягощено злом?.. В силах ли я понять, что Вселенная слишком велика даже для него, а время всё проходит, оно только проходит — и для него, и сквозь него, и мимо него…»