Небо Давида Бурлюка
Небо Давида Бурлюка
В Москве осенью я сейчас же энергично взялся за изданье Стеньки Разина.
Печатала типография — Культура — К. А. Мисиеровой, Мерзляковский — где нежным вниманьем мне много упростили труд.
Напролетные ночи я сидел за корректурой.
А Поэт вечера проводил в открывшейся (на Кузнецком) Башне — Студии театра друга Поэта Сам. Вермеля (автор — Танки — хризантемно — сексуальных стихов чайных домиков в Нагасаках), здесь постоянно бывали: Ар. Лентулов, Н. Рославец (сверх-композитор), Дм. Варравин — Поэт, И. Машков.
Здесь под чтенье стихов Поэта ученицы и ученики парами ритмически танцовали (словопластика) и разыгрывали пантомимы С. Вермеля.
Здесь Поэт прочитал публичный трактат-Чугун-нолитейный Давид Бурлюк — где исчерпывающе выявил творчество Своего Великого Друга,
Вот несколько справедливых строк из Его трактата:
Давид Бурлюк — символ Эпохи Перерожденья Искусства Мира, Он — тонкий философ — сатирик Современности, мудро, светло и победно улыбающийся сквозь Лорнет вслед ворчащим богадельщикам от академии, Давид — Поэт чугуно-литейного лаконизма, умеющий поставить знак равенства над всем Карнавалом лозунгов футуризма. Его творческая пародоксальность, динамичность, конкретность, Его слова и неожиданные краски, Его культурный фанатизм — создали Ему мировую славу — Открывателя. Его Имя стало сигналом Новаго, Смелого, Первого, Вольного, Гениального. Воистину Давид Бурлюк — фельдмаршал мирового Футуризма.
(Из книги — Давид Бурлюк)
Практат Поэта завершился чтеньем стихов Давида Бурлюка и восторженной телеграммой Ему в Иглино (около Уфы) где Он зимовал.
Давид Бурлюк — любимейший друг Поэта.
Ноябрь ознаменовался вылетом Стеньки Разина.
Поэт возсиял бурно, расцветно.
Книга смотрела глазами Стеньки Разина.
Друзья встретили звонкой встречалыо: потащили Поэта в кабак праздновать книгу, чокались сочно, радостно.
Аристарх Лентулов с Марией Петровной (жена) С. Вермель, Кожебаткин (известный издатель) пировали с Поэтом дружно, светло, молодо.
Книга пошла стремительно — в три недели все изданье было распродано.
Молодежь, студенты, курсистки искали случая увидеть Поэта, чтобы сказать Ему свои благодарные, взволнованные чувства.
К Поэту приходили группы молодежи Донской, Волжской стороны с трепетной просьбой — написать что нибудь на память от автора на принесенной книге Стенька Разин, толковали с Ним, клялись Ему стать на борьбу за молодецкую Волю.
Благодарили горячо за то, что в чорные ночи царизма они почуяли себя озаренными чудесными силами борьбы и победы за Свободу.
И поклялся сам себе Степан на солнцевстальной заре положить на плаху свою кудрявую буйную голову за святое дело Народа, за жизнь молодую, раздольную, братскую, равную, за вольную Волю, за урожайные отчаянные песни, за удальство молодецкого бунта. Сарынь на кичку.
(Стенька Разин)
И вот теперь — Сегодня — когда сбылись великие затеи Разина — Поэт обращается к Нему приходившим — с дружеской благодарностью за горячие клятвы, приветствия и кричит:
— Друзья Свободы Народной, — необходимо немедленно на вершинах Жигулевских гор в память Стеньки Разина воздвигнуть (требуйте) на деньги государства — дома — башни — вышки, чтобы там основать молодецкое жилье во славу творческую, талантливую, футуристическую, вольную.
— Друзья Свободы Народной, — давайте там — на Жигулевских горах жить — кто любит истину Красоту: простор, высокие горизонты, костры, разгул, песни, затеи, работу Искусства.
Пускай пассажиры проходящого мимо по Волге парохода Современности видят и чуют, что Стенька Разин оставил в городах достойных удальцов — друзей — чья жизнь развернулась яркоцветной легендой Дней, — чьи гениальные головы переполнены чудесами.
А лозунги вот:
— Бунтуй за океанскую волю.
— Раздувай вихрем Паруса в солнце.
— Ешь денечки как ягоды.
— Ломись, свисти, при, нажимай.
— Высоко заламывай голову.
— Раздавайся в раздолье.
— Мотайся в безшабашном величии.
— Веселись во всю колокольню.
— Песнепьянствуй. Хватайся за волосы вершин.
— Пой и реви и славь молодость.
— Жить один раз — все единственно.
— Вей, разливайся, раскачивайся душа.
— Пляши сердце.
— Раздобырдывай агалма-турма-мурра.
— Рраз оборвался в Волгу чурбан твоя мать.
(Стенька Разин)
Поэт совсем закружился со Стенькой Разиным: всюду везде Его звали читать стихи.
Он едва успевал.
То он читает среди гостем у Лентулова, то — у В. В. Лабинской — в салоне которой собирается публика Искусства, то — у Е. П. Кудряшовой — где Поэт встречает много светлого вниманья, то — у С. Вермеля в кругу друзей, то — в литературном — в семье букв, то часто где нибудь на женских медицинских курсах, вечеринках, у студентов, в столовках, на заводских сценах, в театрах.
Или появляется в Летучей Мыши — где Н. Ф. Балиев дружески встречает Поэта остротами со сцены.
В Летучей Мыши ставилась инсценировка Поэта из Стеньки Разина — песня персидской принцессы Мейран.
По какому то благотворительному случаю в инсценировке персиянки Летучей Мыши читала Л. А. Ненашева, а под стихи танцовала Холодная.
Л. А. Ненашева чудесно читает персиянку Поэта всюду с эстрад, читают также Его стихи еще многие артистки и артисты и Поэт всегда остается сердечно тронутым вниманьем товарищей.
К рождеству Поэт уехал в Петроград.
И конечно сразу же очутился в штабной квартире петроградского футуризма у друзей Лили и Оси Брик (на Жуковской) а там встретил Маяковского, славную лэди Эльзу (сестру Лили), Хлебникова, Шкловского, Рюрика Ивнева, Ховина, — радиоктивная компанья Нью-Йоркских замыслов.
Цитадель.
Директор — О. Брик.
Кассир — В. Маяковский.
Здесь Поэт встретил 1916 год сочной, виноградной, как выдержанная мадера, речью.
Глаза друзей блестели ярче, чем комнаты, иллюминованные фонариками.
Маяковский гремел гениальными стихами.
Все были накануне Чуда Слова.
Электрическая насыщенность дружеских душ увеличивалась нервным предчувствием грядущей революции, т. е. того великого смысла футуризма, во имя которого возникло возстанье творческого Духа.
Острая, как бритва молнии, и образновыпуклая, будто Эльбрус, поэзия Маяковского в Его упоенном исполнении всегда производила сокрушительное впечатленье.
Камарджоба-салами-Мзэ.
(Маяковский, знающий грузинский, — это поймет. Мэ-гиноцвали).
В Петрограде Поэт виделся еще с Алексеем Ремизовым, Вс. Э. Мейерхольдом (вспоминали Николаев), Н. Н. Евреиновым, Н. И. Бутковской, Т. В. Жуковской, Фед. Сологубом, (гостил на елке, на именинах А. Чебатаревской) Н. А. Тэффи (у Н. А. Поэт бывал всегда на ее синих гостеприимных вторниках).
Критика встретила Стеньку Разина ярко-классово.
Торговая пресса шумнословно разносила автора вместе со Стенькой Разиным (принципиально по черносотенному).
Одно Новое Время двухаршинной статьей (под заглавьем — Матерый Сын) доказывало явный революционный вред книги и автора, называя Стеньку Разина мерзавцем-анархистом.
Демократическая пресса (особенно учащихся и провинциальная) торжественно поздравляла читателей с великой книгой.
Н. А. Теффи (Журнал Журналов) написала горячую, светлую, глубокую статью о книге Стенька Разин: Она заявила что это — даже не книга, а нечто большее, потому что она не просто читается, а горит, бьется в взволнованных руках, вызывая на иную судьбу — жизнь понизовой вольницы, величественного размаха за други своя.
Н. А. Теффи — единственная, кто так искренно и смело-открыто в печати восславил идею автора в чорные дни — когда все другие боялись показать себя перед жандармами вольнолюбивыми.
Зато Новое Время снова взялось за автора Стенька Разина, грозя Ему нагайкой и перекладиной за бунт против царизма (в книге возносится хвала Стеньке Разину за святое дело сверженья царя и князей).
Н. А. Теффи — да здравствует.
Ведь книга Стенька Разин родилась Чудом в дни мировой скорби, когда душа истосковалась по вольной воле, а сердце устало биться без творческого смысла.
Стенька Разин расцвел желанным Солнцем на небе литературнаго безвременья и жалкой трусости.
Эта книга дает генинальное выраженье сущности всенародной любви к своему великому безсмертному герою Степану Разину, выявляя его утрозарным борцом за Волю.
Эта книга — стихийное творчество.
Ужас русской критики всегда заключался в тупом неуменьи найти истинную книгу.
Поэтому критика никогда непользовалась уваженьем и дчже нечиталась.
Из Петрограда Поэт уехал в Пермь, погостил у милого товарища Клани Везсоновой, взглянул на зимнюю Каменку и вместе с другом Своим Володей Гольцшмидт уехал в Крым читать лекции о футуризме, об Утвержденьи Свободной Личности и Свои Стихи.