Кому повезло с президентом?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кому повезло с президентом?

В: Кому повезло с президентом?

О: Как всегда, Америке.

Вот они стоят передо мной, как живые, их так часто показывают по телевизору, что реальность, кажется, ничего уже не добавила бы к сложившемуся представлению. С одним из них я пил чай, другого видал на предвыборном митинге — прочие впечатления, так сказать, дистанционные. Правда, я читал их книжки. Публицистику одного и подборку речей другого. Вот они, два юриста, почти ровесники — большой черный и небольшой белый, Обама и Медведев, если кто еще не понял. Я не собираюсь, конечно, сравнивать двух президентов, которым досталось рулить в эпоху всеобщего кризиса. Я даже допускаю, что по итогам их президентств Обама может оказаться на свалке истории, а Медведев в худшем случае тихо сойдет с арены, а в лучшем окажется в полном шоколаде. В нашем контексте даже Черненко запомнился как милый такой персонаж — потому что ничего от него не зависело и править можно было, не приходя в сознание. Все это понимали. Когда власть ничем, кроме собственной риторики, реально не управляет (имею в виду не частные экспроприации, слияния, поглощения и пр., а большой исторический процесс) — ее и обвинить, собственно, не в чем.

Но я хотел про Обаму, потому что про него интереснее. У него как раз вилка огромная — он войдет в историю либо великим деятелем, либо совершенным ничтожеством. Потому что у американцев сейчас примерно такая же ситуация, как в первой половине 30-х: сравниваю не депрессии, а степень исчерпанности парадигм. Рузвельт предложил не то чтобы социалистическую, но национально-объединительную программу, и Обама должен сделать то же самое. Предложить универсальные ценности. Привлечь внимание к бесправнейшим. Внушить новые основания для самоуважения. И пока — судя по его риторике — он справляется отлично. Точно чувствует, в какую сторону перекос. Понимает, как его выправлять. Дельно предлагает понизить количество юристов и повысить — инженеров. Ругает на чем свет стоит систему здравоохранения. Справедливо замечает, что в Америке хорошо спекулянтам и плохо рабочим. Короче, помаленьку возвращает мир к реальности. При этом он не ругает клерков и биржевых спекулянтов, весь средний класс, чьими усилиями надулся финансовый пузырь. Он не говорит (как говорили они сами в свое время всем остальным): «Ваше время прошло». Он напоминает, что не время разъединяться, потому что и страна называется «Соединенные Штаты».

Это и есть нормальный ответ на кризис: инновация. Вспомните, ведь в 1961 году в СССР были серьезные трудности с продовольствием. Была грабительская, по сути, деноминация. Были серьезные трения в руководстве. А что мы помним о 1961 годе? Что Гагарин полетел. Страна вылезет из любого кризиса, если будет постоянно напоминать себе, что она — великая. Возбудительные речи и самовосхваления тут не срабатывают. Надо ставить себе великие задачи и триумфально их решать. Причем задачи эти могут быть совершенно непрагматическими, вроде того же космоса (когда он стал рутиной, а ничего взамен не нашлось — советский проект немедленно сдулся). Избрать первого черного президента — проект, вполне совместимый с запуском Гагарина в космос. А первый он, кстати, не только в расовом смысле (который вообще играет десятую роль для всякого разумного человека). Он еще и первый писатель, избранный американским президентом, причем писатель настоящий, не просто партийный публицист: он три года писал «Мечты моего отца», специально брал грант Чикагской юридической академии, чтобы съездить в Кению и на Бали и изучить некоторые аспекты расовых проблем; и на Бали не отдыхал, а опрашивал коренное население, которое туристы обычно не замечают вовсе. Кроме того, он первый социальный работник на этом посту — по крайней мере, с начала ХХ века. Не партийный чиновник, не магнат, не бюрократ — обычный организатор социальной взаимопомощи из Чикаго, и довольно эффективный, судя по степени его популярности в городе. Вы скажете — этого мало для успешного президентства? Но покажите мне хоть один реальный успех нашего президента, кроме чисто административного лоска, которым отличалась при нем работа путинской администрации.

А чем отвечает на кризис Россия? Инноваций — ноль, зато налицо консервативнейшая и абсурднейшая мера. Давайте-ка увеличим президентский срок до шести, а парламентский — до пяти лет. Похоже на послебесланную меру, которая не ужаснула только самых толстокожих: у нас тут террор, так давайте в ответ отменим выборность губернаторов!

Где имение, а где наводнение? Почему на любой вызов надо отвечать укреплением той вертикали, неэффективность которой ясна уже и самому убежденному ее адепту? Почему в кризисе надо не оглядываться вокруг себя, не извлекать из него единственно возможную пользу — трезвый анализ ситуации, — а закручивать все ту же гайку и укреплять ножки все того же трона? Власть в России больше всего напоминает врача, который при каждой новой жалобе больного прибавляет себе зарплату, словно эти жалобы являются его исключительной заслугой.

Обама избран, чтобы вытащить Америку из кризиса. Он готов ради этого пересматривать базовые, как казалось многим, принципы — чтобы вернуться к главному: у нас страна свободных, трудолюбивых и религиозных людей. Медведев составляет контраст с ним не только по физическим параметрам. Он пришел не для того, чтобы вытаскивать откуда-либо Россию, а для того, чтобы обеспечить как можно менее травматичное для элиты сворачивание проекта как такового — другого вывода из его действий, увы, сделать пока нельзя. Вот, собственно, и вся разница.

№ 1, январь 2009 года