Павел Крючков Вся «Чукоккала» и «Весь Чуковский»
Павел Крючков
Вся «Чукоккала» и «Весь Чуковский»
Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., «Премьера», 1999, 400 стр., с илл.
Лаконичная фраза в аннотации объемистого тома — «Альманах издается полностью впервые» — обозначает помимо прочего завершение причудливого пути этой полифоничной (полиязычной, полижанровой etc.) книги к читателю. У него появилась фантастическая возможность иметь всю «Чукоккалу» — как законченную живописную картину с приложением всех эскизных альбомов и разработок темы даже на ресторанных салфетках.
Дорога была извилистой, долгой и разнообразной по «способу передвижения»: начиная от первых вкраплений чукоккальских записей в статьи и воспоминания хозяина альманаха (судя по всему, первый раз это случилось в год смерти Блока[43]) и кончая одноименным документальным фильмом[44], легендарной книжкой тридцатилетней давности[45] и приложением «Неопубликованные автографы из „Чукоккалы“» к очерку Елены Чуковской «Мемуар о „Чукоккале“»[46]. Эти вехи — самые значительные…
Что же до самой «Чукоккалы», то, при всем разнообразии «мимики» и «богатстве жестов», ее образ и очертания сложились сразу и навсегда. С первой же записи, с первого рисунка в «Чукоккале» альманах стал — пользуясь выражением одного из его участников Николая Евреинова — «театром для себя». Причем это определение относилось и к тому, кто оставлял свой след на страницах альманаха, и к хозяину «Чукоккалы», предлагающему этот след оставить.
Как-то сразу стало понятно, что репутация и масштаб вдохновителя «Чукоккалы», рабочий и домашний круг его общения обеспечат высокий уровень и качество записей, основой которых была чаще всего импровизация как на заданную, так и на произвольную тему. Тут же выяснилось, что в «театре для себя» отсутствуют задник, стены и входные билеты, что «сцена» имеет историческую и литературную перспективу, что угол зрения рискует со временем превратиться в «тупик» или, напротив, стать мощным «прожектором», покрывающим огромные расстояния. На глазах сегодняшнего читателя иная деталь стремительно дорастает до целого, а шаг от великого до смешного растягивается на десятки лет. Читая эти страницы сейчас, замечаешь, что нарциссизм может обернуться исповедью, холодные наблюдения ума — воплем о помощи, а «сердца горестные заметы» — приговором эпохе.
Это, конечно, лишь слабая попытка передать несколькими словами образное впечатление от книги, которую следует читать долго и терпеливо. И хотя инструментарий к чтению максимально упрощен (три варианта шрифтов, два цвета и три указателя), просто так прочитать «Чукоккалу» будет сложно. Но это радостная сложность.
Альманах заполнялся хаотично, после записей десятых годов могли следовать сороковые, а перевернув страницу, вы опять попадали в десятые. Елена Чуковская, которая составила эту книгу, фактически воспроизвела «Чукоккалу» «один в один», убрав лишь пустые страницы, соответственно переменив нумерацию. Напомню, что Корней Иванович оставил свое детище в наследство именно ей, он даже успел поработать вместе с внучкой над вариантом будущего издания, которого так и не увидел… Только не станем забывать, что для него в качестве «будущего» предполагалась другая «Чукоккала», изданная небольшим тиражом только в 1979 году.
Сегодняшняя «Чукоккала» — это не второе и даже не дополненное издание. Это сам альманах. Тираж оригинала.
Вскоре по рождении «Чукоккала» стала легендой — без предварительной выдержки временем, а после ухода ее основателя из жизни продолжила свою судьбу и обросла новыми приключениями. Из последних упомяну, например, присвоение одной из малых планет Солнечной системы имени альманаха. Тут, как в сказке Чуковского, запляшут и цифры, ведь альманах начался в 1914 году, а планета имеет аккурат 14 километров в диаметре.
Кстати, «Чукоккала-79» (именно так в списке условных сокращений Елена Чуковская именует советское издание альманаха) вышла из печати через неделю после того, как астрономы открыли и наименовали данное небесное тело, сразу обозначив масштаб явления и выявив свою осведомленность в истории отечественной культуры. Ведь в конце концов еще не изданный к тому времени альманах уже несколько десятилетий существовал как культурный миф, как Янтарная комната или золото Трои. Замечательно было встречать в чьих-либо воспоминаниях такие фразы: «Корней Иванович, священнодействуя, достал из шкафа „Чукоккалу“ и предложил мне оставить свой след в этой легендарной летописи остроумия и находчивости…»
Из новых приключений, рассказанных Еленой Чуковской в приложении к «Чукоккале-99», отмечу почти авантюрную историю о недавней находке, казалось, навсегда пропавших чукоккальских страниц с записями Блока и Гиппиус. Эти листы были вынуты из альбома и перепрятаны в семидесятые годы — подальше от случая — в чужом доме, адрес которого мистическим образом стерся из памяти прятавших.
А сейчас происходит и вовсе странное: две «Чукоккалы» — издание 1979 года и 1999-го — вступают в диалог друг с другом, обнаруживают новую «чукоккальскую» драматургию, о которой можно написать отдельную и увлекательную работу.
Оценивать эту книгу, повторюсь, и читать ее нелегко. Нелегко еще и потому, что вариантов подхода к оценкам и последующим выводам очень много. Можно говорить, например, о том, что мы впервые видим альбомные записи самого Корнея Чуковского, который с самого начала был полноправным участником «Чукоккалы». В издании-79 его голос звучал лишь в развернутом комментарии, которым Корней Иванович пронизал перетасованные «по темам и временам» страницы альманаха. Собственных стихов, рисунков, буриме и вообще своих сиюминутных реакций — тут же, на соседней странице! — на чужие, только что записанные, в тот, как бы сейчас сказали, проект он намеренно не включил.
Можно говорить о том, что благодаря выходу этой книги мы имеем возможность впервые прочитать неопубликованных Блока и Мандельштама, полнее вообразить себе исторический и литературный контекст деятельности легендарного издательства «Всемирная литература» (1918–1925) или жизнь не менее легендарного Дома Искусств. Тут же порассуждать о дополнительных красках в петроградской атмосфере двадцатых или — в оттепельном хрущевском тумане. Или — о том, в каком виде отразился на страницах «Чукоккалы» грозовой климат растянувшегося на годы Тридцать седьмого. Вообще — о Времени.
Страницы этой книги, наверное, могли бы выразительно иллюстрировать чьи-нибудь эссе «О свободе» или «О тирании». Я уж не говорю о том, что эта книга — своего рода прививка от пошлости, в которой, как писал у себя в дневнике Чуковский, «купается вся полуинтеллигентная Русь». А можно — воспользуюсь проницательным наблюдением Ю. Карякина — подумать и о том, что «Чукоккала» способна помочь преодолеть «грех уныния».
Можно, наконец, задуматься, насколько правильно и оправданно решение составителя: издать альманах, сохранив в нем как и старые комментарии самого Чуковского (конечно же только к тем страницам, которые он считал хоть сколько-нибудь возможным видеть опубликованными), так и добавив новые, написанные сегодня. И хорошо ли, что факсимильное воспроизведение страниц «Чукоккалы» выполнено «марочно», когда каждый лист альманаха предстает перед читателем в размере чуть больше коробка спичек, окруженный расшифрованным чукоккальским текстом и комментариями к нему. Сразу оговорюсь, что в нынешнем году приложением к этой книге, где идея текста доминирует над идеей картинки, выйдет, Бог даст, — как приложение — широкоформатный факсимильный том. Правда, как говорят, он будет стоить немыслимых денег, а тираж не превысит трехзначной цифры. А возможно, кому-то захочется сравнить с нынешним и обсудить предпоследний замысел издания альманаха в 1994 году — не воплощенный сперва по техническим, а затем и по конструктивным причинам, когда «Чукоккала» готовилась в виде чисто факсимильного альбома с приложением тома «Пояснений». Судя по замыслу героических издателей, эти «Пояснения» должны были превратиться почти в новую литературную энциклопедию… Как явствует из тогдашних газетных интервью, задумывался даже компьютерный диск с богатым меню и расширенной системой поиска.
Но вернемся к вышедшей книге. Путешествие по страницам альманаха затягивает и захватывает настолько, насколько интересно и дорого его читателю то, что происходило в российской жизни и российской литературе на протяжении уходящего от нас столетия. Кстати, тот факт, что в 1916 году «Чукоккала» вместе с хозяином съездила в Англию, где побывала в руках Конан Дойла и Герберта Уэллса, а также приняла в себя рукописный лист с балладой Оскара Уайльда, усугубляет сказанное. И как знать, может, шутливая надпись чукоккальца Юрия Анненкова на одном из вариантов обложки — «Собрание рисунков Репина за последние 100 лет», — сегодня не покажется такой уж шутливой?
…Обсуждая «Чукоккалу», как не вспомнить о ее предшественницах. В предисловии к изданию двадцатилетней давности Ираклий Андроников тоже писал о традиции существования подобных альбомов и тут же — о выламывании «Чукоккалы» из рамок всяческих традиций. Это же не альбом для автографов!
Впрочем, один раз он таковым все-таки оказался. Во сне. Декабрьским утром 1924 года Корней Иванович записал в дневнике: «Снилась „вдовствующая императрица“, которой никогда не видал… Очень ясно: лицо с кулачок, старушка. Сидит на диване с Марией Борисовной, шушукаются. А я беру „Чукоккалу“: „Ваше величество, дайте автограф“. Дело летом, на даче. Солнце. Приснится же вздор — безо всякой связи с событиями…»
Между тем предчувствия событий и сами события отражались в «Чукоккале» на протяжении всей ее жизни: перемены режимов, войны, культурные сдвиги, мифы — все, все.
Иногда зеркало кривилось, могло сбить с толку. Вспоминая о записях и рисунках времен Первой мировой, Чуковскому в своих предсмертных комментариях пришлось объясняться: «…иной читатель, пожалуй, подумает, будто во время войны мы только и делали, что забавлялись альбомными виршами. Такое заключение было бы крайне ошибочно. Из участников „Чукоккалы“ и Бенедикт Лившиц и Гумилев ушли на фронт добровольцами, Репин с утра до ночи работал над своими полотнами, Евреинов писал свою трехтомную книгу „Театр для себя“, так что „Чукоккала“ была для нас отдыхом, отдушиной, своего рода „пиром во время чумы“…»
Кажется, говоря здесь о «пире», автор подразумевает что-то вроде доброго карнавала в бахтинской аранжировке.
Интересно, помнил ли он, когда писал эти строки, свою дневниковую запись 1957 года: «Как отвратительны наши писательские встречи. Никто не говорит о своем — о самом дорогом и заветном. При встречах очень много смеются — пир во время чумы, — рассказывают анекдоты, уклоняются от сколько-нибудь серьезных бесед…» Вот такие «пиры».
Замечательно в этой связи участие в альманахе тех, кого этот, один из самых ярких, литературных критиков серебряного века безжалостно уничтожал в своих ранних статьях. Например, поэта Александра Рославлева, которого, пользуясь выражением Розанова, Корней Иванович заживо «закопал» под заголовком своей знаменитой статьи «Третий сорт».
Убежден, что внимательный читатель четырехсотстраничного тома оценит работу составителя. Волей случая автор этих заметок был частым свидетелем многолетнего и ежедневного труда над книгой. Труда рукотворного, не разгибая спины. Здесь я, пожалуй, в последний раз открою «Дневник» хозяина альманаха: «Вчера разбирали с Люшей (Еленой Цезаревной Чуковской. — П. К.) „Чукоккалу“, которую она знает гораздо лучше, чем я. Очень весело было работать вместе…»
На днях я поинтересовался мнением об этой книге у начинающих студентов-филологов: «Пробовали читать?» — «С любого места. По ней гадать можно». Жаль, что я тут же не спросил, удалось ли им выдержать студийный экзамен Чуковского: назвать тех поэтов, из стихотворных строчек которых он составил в своем альманахе длинную и увлекательную балладу.
Не предаваясь «гаданиям», все-таки не удержусь и процитирую одну не публиковавшуюся ранее чукоккальскую запись.
«Неортодоксальный» священник и писатель Григорий Спиридонович Петров, автор книг «Евангелие как основа жизни» и «Русское дело». Запись сделана 21 сентября 1915 года: «Война — самый точный градусник для определения и высшей доблести, и крайней подлости человека и народов».
Кажется, это действительно своевременная и современная книга.
P. S. В отечественном чуковедении, существующем сегодня усилиями нескольких человек, произошло еще одно знаменательное событие. Вышла в свет первая полная библиография произведений Корнея Чуковского и литературы о нем за 1901–1993 годы. В книгу выборочно вошли и более поздние публикации, а также статьи о К. Чуковском в журналах русского зарубежья. В «Биобиблиографическом указателе „Корней Иванович Чуковский“» (составитель Д. А. Берман / М., 1999/) представлены критические статьи писателя в дореволюционной печати, книги для детей и о детях, исследования о Чехове и Некрасове, многочисленные переводы и пересказы, мемуарные очерки и литературные портреты, редакторская и составительская работа.
Литература о жизни и творчестве Чуковского охватывает весь его путь в литературе — от газетных дискуссий по поводу его критических статей и книг десятых — двадцатых годов до «борьбы за сказку»; от воспоминаний о нем — до постановки его произведений в театре и кино. Изданная Русским библиографическим обществом, книга снабжена пятью вспомогательными указателями.
Автор и составитель этой книги — Дагмара Андреевна Берман — не дожила до появления издания всего нескольких месяцев, а трудилась она над ним (практически в одиночку!) четверть века. Это действительно подвиг любви и преданности литературе. Добавлю, что, если бы не «Указатель», наше сегодняшнее знание о судьбе альманаха «Чукоккала» было бы намного беднее.
Павел КРЮЧКОВ.