7

7

15. VI.54

Многоуважаемый Владимир Федорович,

Парижское определение: «музыка» в стихах, пущенное в оборот лет 25 тому назад (кажется) Адамовичем, конечно не точно и даже способно ввести в заблуждение. С музыкой «звучание» стихов имеет мало общего, но как иначе назвать то, о чем хочешь сказать, говоря о стихах? Ведь есть же множество стихов (порой очень хорошо «сделанных»), но не звучащих, как будто по метроному отбивающих метр, — в отличие от них невольно говоришь о «музыке» того или иного поэта, например, Г. Иванова. Знаете ли Вы его книгу «Розы»? Она вышла в 1930 г.[50] и потом была перепечатана Ивановым в другой его книге, «Отплытие на остров Цитеру»[51]. Согласен с Вами, что вся русская поэзия (не только эмигрантская) от Лермонтова. Единственные совершенные стихи у нас — Пушкина. После Пушкина все русские поэты с точки зрения культуры стиха писали «плохо»[52], а элемент «содержания» получил даже преобладающее значение. 16-летний Лермонтов («По небу полуночи») показал, что можно написать гениальное стихотворение — стилистически слабое. И сколько раз Тютчев и другие показывали такое же чудо, но пушкинской гармонии никто, кроме него, дать не мог. Интересно было бы с этой точки зрения сделать обзор русской поэзии XIX и XX вв. А символисты, Блок например, думали только о «безднах и тайнах», — сколько у Блока плохо написанных стихов, — неуклюжие эпитеты и т. п. — хотя бы в «Возмездии». И все-таки Блок — поэт, а всякие «формисты» — мертворожденные!

4 моих старых стихотворения — это: «Стихи о границе» (из книги «На ветру») и 3 из «Бессонницы»: 1) «Помолимся о том, кто в час ночной», 2) «В день Покрова» и 3) «Навзикая». Последние два я основательно переработал, поэтому их можно читать как новые.

Клаузнер не критикует концепцию Швейцера об Иисусе Христе подробно. а только «классирует» его в обзоре всех авторов, писавших на эту тему, как «эсхатологиста». «Для них эсхатология объясняет всю жизнь И<исуса> Х<риста> от начала до конца». Идея Швейцера о том, что И<исус> Х<ристос>, видя нераскаянность народа, мешавшую наступлению «Царствия», решил путем своего страдания и смерти ускорить наступление Суда и Преображения мира, Клаузнеру представляется неправильной, он считает, что И<исус> Х<ристос>, как иудей, не мог иметь такого представления (идея Жертвы — это уже позднейшая христианская концепция) и что до последних часов (до вечери) И<исус> Х<ристос> не ожидал такого скорого конца. (Чисто еврейская точка зрения!)

Я совсем не знаю Березова[53] (кроме его рассказов и документальных очерков в «Возрождении»). Он прислал мне свою «Радость»[54] и очень просил написать о ней (в «Русской мысли» Зеелер[55] расхвалил стихи Березова). То, что я написал[56], вряд ли Б<ерезову> понравилось, хотя в конце я и «позолотил пилюлю». О его похождениях[57] слышу в первый раз — очевидно, Б<ерезов> «умеет устраиваться», ничем не брезгуя…

Нового № «Граней» я еще не получил, меня интересует Ваша статья о Хлебникове, так же как и будущие — о смысле футуризма и его традиции. На днях я читал в «Объединении писателей» доклад «О современной зарубежной литературе» и подвел итог творчеству «новой эмиграции», сравнивая его с «довоенным уровнем».

Теперь — о другом. Меня очень тронул Ваш вопрос о моем положении — то, что Вы об этом подумали, поэтому отвечу Вам так же искренне. В 1941 году, т. е. вот уже 13 лет, я стал полуинвалидом (после сложной операции системы желчных каналов), не способным к физическим усилиям. Хожу в особом бандаже и должен 2 раза в день делать перевязку, т. к. у меня сделано наружное отверстие для выхода лишней желчи на всю жизнь. Обилие желчи для критика — клад, но для работы — вещь мало удобная. Литература (статьи, случайные переводы и т. п.) — вот все, чем я теперь могу заниматься, а это дает очень мало. До 1950 г. моя жена имела постоянное место (так же, как и я до моей операции), но заболела туберкулезом и тоже лишилась и места, и трудоспособности. Сначала ее поддерживало «Социальное страхование», но затем прекратило. В 52–53 гонорар за «Встречи»[58] дал нам возможность существовать, но теперь «чеховские деньги» кончились, и встал вопрос «что же делать?». Русские организации во Франции и в Америке («Лит<ературный> фонд») никакой существенной помощи оказывать не могут. Поэтому мои нью-йоркские друзья (люди, сами не могущие давать много) придумали — по-американски (как уже сделано для некоторых других парижских писателей) — такой способ: получить согласие от некоторого числа лиц обещание вносить ежемесячно (или сразу за некоторое время) небольшую сумму, чтобы из этих взносов составить мне ежемесячную «пенсию». Если бы среди Ваших друзей (Вы поймете, почему я предпочел бы, чтобы это были американцы — они ведь у себя дома и, кажется, люди отзывчивые) нашелся кто-либо, кто согласился бы принять участие в «пенсии», я был бы Вам очень благодарен. Если такие кандидаты найдутся, я пришлю адрес моих друзей в N<ew> Y<orkе>, которым можно будет посылать «взнос». Если же почему-либо Вам это неудобно, я, разумеется, прекрасно это пойму. Еще раз благодарю Вас за внимание ко мне.

Я, конечно, думаю о будущей книге для «Ч<еховского> и<здательст>ва», но слухи о нем доходят сюда тревожные[59] — будет ли оно существовать в 55 г.? — так что пока не могу успокоить себя этой надеждой.

Крепко жму руку.

Ю. Терапиано