55

55

1. IX.60

Дорогой Владимир Федорович,

Ваше сообщение о производстве в чины, о котором Вам говорил Кленовский, очень меня позабавило.

В прежнее время «производство» зависело не только от Адамовича, но и от Ходасевича.

Последний вначале произвел меня даже в слишком высокие чины, затем, поссорившись со мной в 1935 г. из-за отношения к «Розам» Г. Иванова[298], разжаловал в солдаты, затем, помирившись, произвел опять, скажем, в капитаны.

Теперь хочу позабавить Вас новыми похождениями «трио». Делая 13 авг<уста> отчет о четвертой книге «Мостов», я так отозвался о «Трех рассказах» Вл. Корвин-Пиотровского:

«“Три рассказа” Вл. К<орвин->П<иотровского> — переживания и размышления одного и того же героя. Тут и лирические отступления, и воспоминания о гражданской войне, и пространные размышления — “почему самая жалкая молодость, в которой не было ничего, ну — совсем ничего, что заслуживало бы внимания, оказывается вдруг, в поздние наши годы, упоительной и прекрасной”. Стилистические небрежности больше всего вредят Корвин-П<иотровскому>.

Так, например, говорят: “древесный уголь”, но “древесный шепот” по — русски — бессмыслица. “Узловатая палка” — существует, но “узловатая старуха” — как ножом по тарелке. Не хорошо: “убыстрила шаг”. Непонятно: “В конце улицы уже торопливо разбегались шаги без прохожих”, неуклюже сказано о Флоренции: “Это город беспрерывной драки и заговоров… куда бы вы ни шли, всюду ступаете вы по большим воспоминаниям”.

Это тем более досадно, что по своему литературному направлению К<орвин->П<иотровский> — реалист, а не модернист или футурист, и у него, очевидно, нет намерения умышленно обогащать русский язык всякими неожиданными “изысками”»[299].

Отзыв — как отзыв, «кислый», — не спорю, но здесь нет никаких личных выпадов.

На эту рецензию, как Вы увидите из прилагаемой вырезки, разгневанный поэт ответил «письмом в редакцию»[300], полным намеков личного порядка, вплоть до «расового вопроса».

«Аристократ» К<орвин->П<иотровский>, став в позу «черносотенца» из «Земщины» (такая была газета у них), заявляет: «как это, мол, какой— то кавказец» смеет судить истинно-русского писателя!..

Ну, я и отбрил его, как — увидите[301].

Теперь, в бешенстве (явился в редакцию, буквально дрожа от злобы), К<орвин->П<иотровский> хочет подавать на меня в суд за диффамацию («сравнение с гестапистом» — но сравнение не есть диффамация — пусть подает!).

Кроме того, т. к. Водов, ред<актор> «Р<усской> м<ысли>», не захотел поместить его второго письма (полного прямой брани, обвинений в диффамации и заявлений, что «грек» не смеет писать о русской литературе), — он, вероятно (при помощи Рафальского), пошлет свое произведение в «Н<овое> р<усское> с<лово>», где — увы! — все печатают. До Вас, вероятно, раньше, чем до меня, дойдет его опус.

Вот и занимайся теперь критикой! Даже Кленовский, с его «чего поэт хочет от критика», — «роза» по сравнению с этим «титулованным» гусем, или Владимиром Самозванцем!

Жан Мореас, грек из Афин Пападиамандопулос, был видным французским поэтом, и никто ему судить о французской литературе не запрещал.

А я «грек» лишь по происхождению: мой прадед по отцу переселился в Россию, дед уже по-гречески не говорил, а по женской линии — кровь украинская, татарская, польская, — какой же я — «грек»? Но на старости лет пришлось дожить и до этого.

«…Продолжение следует».

Видал виды с 1926 г. в литературе, но такого самомнения и самолюбия, как у К<орвин->П<иотровского>, еще не видал — просто сумасшедший какой-то!

Вот Вам и «Париж» — Парижи тоже всякие бывают.

О Брюсове — не помню — читал где-то в воспоминаниях (м. б., в «Н<овом> ж<урнале>») историю с цензурой и устно слышал еще в России.

Пометки в «Когда разгуляется» сделаны не мной, а другим — кому я давал читать книгу. Простите — просмотрел, забыл стереть.

И<рина> В<ладимировна> приняла Ваш совет хорошо. Она и сама собирается написать об Алексеевой примирительно, чтобы прекратить эту историю.

Кто был «Петр Отшельник»[302] — И<рина> В<ладимировна> не помнит (да и как могла бы помнить в 1915 г.?), а я — киевлянин, а не петербуржец (в мои «сознательные годы» университет кончил в Киеве в 1916 г., жил там с 1911, а до того — в Крыму).

Ирина Николаевна и я шлем Вашей супруге и Вам наш привет.

Ваш Ю. Терапиано

И<рина> В<ладимировна> опять больна. У нее давление 20–22, сердечные припадки, и вообще ей плохо. А как лечить? Нужно бы в санаторию.