У меня семья

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

У меня семья

Моими новыми хозяйками стали Евгения Семеновна Иванова и Ирина Васильевна Мехова, ее дочь. Евгения Семеновна, ей в 1950 еще не было 60 лет, относилась к замечательной категории петербургских русских интеллигентов, и это проявлялось и в манере ее разговора, и в отношениях с людьми. Так получилось, что с перерывом я, а затем вся моя семья, прожили в этой комнате десять лет, ну а дружба с Ирой сохранилась на всю жизнь. Здесь у нас родился сын, здесь он пошел в первый класс. Здесь побывали у нас в гостях практически все близкие родственники, а некоторые по несколько раз, и многие друзья. Мой товарищ Сеня, будучи уже женатым, догадался однажды организовать у нас свой день рождения.

У Евгении Семеновны и Иры в Ленинграде, в том числе в нашем доме, проживало большое число родственников, которые, несмотря на скудный достаток, собирались и отмечали все праздники. И мы были обязательными участниками всех застолий. Интересно отметить, что в соседнем доме, в доме 3 по улице Красной Конницы, именно в это время, в начале пятидесятых, жила Анна Андреевна Ахматова. Мы наверняка с ней встречались, но, к сожалению, тогда еще не знали, с кем мы встречались.

Первый мой отпуск в 1950 мало чем отличался от обычных летних студенческих каникул: лето, Ростов, мои родные, Дон. Однако кое-какие отличия были. Прежде всего, я впервые сделал маме по тем временам ценный подарок – подарил часы “Победа”. Мне было очень приятно видеть, с каким удовольствием мама надевала эти часы. Ведь это был первый подарок от сына. “Победу” мама носила долгие годы, до ухода на пенсию, когда ей поликлиника подарила хорошие дамские часы. Но главное событие нашей семьи состояло в том, что я стал настоящим дядей, а Инна, естественно, мамой. В марте месяце родилась Мариночка, и сейчас вся семья крутилась и вертелась вокруг симпатичной пухленькой девочки, очень похожей на своего папу Ланю. Девочка была голосистой и давала “прикурить” и маме, и бабушке. Но это было свое, и все были счастливы.

Весной 1951 года закончила институт Валя Панченко. По предварительному распределению ее оставили в Ленинграде и направили на завод “Автоарматура”, который находился рядом с улицей Красной Конницы. Но затем, из-за отсутствия у нее ленинградской прописки, перед ней извинились и перераспределили в Кемеровскую область, в город Белово. Почему я ей не предложил переселиться ко мне, мне не очень понятно до сих пор. Как потом она мне написала, в Белово она очень быстро, в течение нескольких месяцев, вышла замуж за своего сотрудника. Брак оказался удачным, она родила двух сыновей, причем первого назвала Юрой.

Второй летний отпуск подряд, уже в 1951 году, получить было непросто, но мне очень хотелось, и мне его все же дали. Перед заездом в Ростов я решил побывать в Сочи – мечта всех моих военных и послевоенных лет. Скажу только, что настроение у меня было отличное, здоровье не хуже, и окружающие, в том числе девушки, это чувствовали. Море моих ожиданий не обмануло – оно было восхитительным. Единственным “но” было то, что моя кожа не смогла выдержать большую дозу сочинского солнца, я сильно обгорел, и больше всего досталось моему носу. И с таким носом я попрощался с морем и отправился в Ростов.

В Ростове меня, как всегда, ждали. Мариночка успела подрасти и начала проявлять музыкальные способности. Обычно она давала концерт перед сном, уже лежа в кровати, сама, без всяких просьб и понуждений. Она начинала петь одну за другой самые невероятные для полуторагодовалого ребенка песни. Мало того, что она знала все слова, она абсолютно точно воспроизводила мелодию, и это было удивительным. Концерт обрывался на какой-нибудь ноте, и ребенок засыпал.

Как-то, вроде между прочим, мама и Инна сказали мне, что хотели бы познакомить меня с одной очень хорошей девушкой, соученицей Инниной подруги. Я ответил, что не возражаю, а почему бы нет. На следующий день, а может быть через два дня, я был в спальне, когда ко мне подходит Инна и с заговорщицким видом показывает пальцем на столовую. Я подумал, что это пришла та самая девушка, но оказалось, что пока пришла ее мама. В чем дело? Оказывается, Нонна, так звали эту девушку, отдыхает в Сочи. А причем здесь ее мама? Так, просто, хочет с тобой познакомиться. Немного странно, ну да ладно. Выхожу в столовую, здороваюсь. Маму зовут Саррой Наумовной, еще достаточно молодая женщина, с правильными, немного восточными чертами лица. Пьем чай, едим фрукты, но во мне зреет нечто вроде протеста, и я умышленно допускаю какой-то элемент невоспитанности, кажется, связанный с фруктовыми косточками. Но наше знакомство прошло нормально.

Отпускное время приближалось к концу. Я вовсю наслаждался времяпрепровождением на Дону, купался, загорал. Мой нос получил дополнительную дозу уже от ростовского солнца, не намного менее жгучего, чем сочинское. Вздулся и полез. При его размерах это было прекрасное зрелище. И тут Инна мне говорит, что Нонна приехала, и если я не передумал, то можно было бы встретиться.

Мы встретились на входе в Городской парк. Потом Нонна говорила, что я не отпускал руку от носа, пытаясь укрыть свою “красоту”. Нонна мне понравилась: симпатичная, а, скорее всего, красивая девушка, темные волосы, яркие черные брови, карие мягкие глаза, белозубая улыбка, немного в теле, но в моем вкусе. Инна быстро ретировалась, и мы пошли погулять по городу, по набережной Дона. И как-то сразу я почувствовал, что мне с ней легко и спокойно, и мне показалось, что те же ощущения вызываю у нее и я. Я никогда не отличался особым остроумием, однако Нонна очень часто и от души смеялась, что было мне приятно, а смех у нее был удивительный, гортанный (и поныне, когда мы смотрим что-либо смешное по телевизору или в театре, я получаю больше удовольствия от ее смеха, чем от увиденного или услышанного).

Она немного рассказала о своей жизни и о главном событии – нахождении в немецкой оккупации, во время которой несколько человек ее ближайших родственников погибли. Я невольно подумал, что если бы у меня жена оказалась с такой биографией, то при существовавшем отношении советской власти к людям, оказавшимися на оккупированной территории, первый отдел нашего института быстро бы нашел повод, как от меня избавиться.

Я пошел проводить Нонну до ее дома, мы договорились о завтрашней встречи и на прощание аккуратно поцеловались. Целовалась она как-то тоже необычно, немного боком и очень приятно. Следующие несколько дней (по моему представлению это было пять дней, по нонниному – только три) мы встречались ежедневно и днем, и вечером. Купались, загорали, катались на лодке, гуляли по парку, по ростовским улицам. У меня, конечно, появлялось много раз желание приблизиться к ней как к женщине, но что-то останавливало: то ли боязнь обидеть, то ли боязнь спустить ее с пьедестала чистоты, на котором она по праву находилась. Конечно, если бы наша встреча измерялась не днями, то все могло бы получиться иначе. Один раз она пригласила меня днем к ним в дом. Угостила меня очень вкусным супом с клецками, познакомила с папой, который, правда, был очень занят делами, и наш разговор с ним оказался коротким. Нонна поиграла на пианино, к сожалению, война не позволила ей получить нормальное музыкальное образование, а способности были. Познакомился с братом, Юрой, симпатичным мальчиком, который в тот момент тоже был очень занят, но, в отличие от папы, не делами, а хорошенькой девушкой, Ларой.

И вот я уезжаю. Нонна захотела меня проводить и участвовала в процедуре запихивания в мой багаж максимально возможного количества фруктов и овощей, против чего я безуспешно пытался возражать. Я уезжал, но никаких серьезных разговоров, никаких объяснений. Честно говоря, я даже мысленно не пытался что-то сформулировать. Со всеми поцеловался. До свидания.

Обычное послеотпускное состояние: надо втягиваться в привычную жизнь, а в голове еще образы и события совсем недавнего приятного прошлого. Все нормально. Прошло недели две. И вот я начал ощущать, что мне чего-то не хватает, что я что-то важное упускаю. На самом деле никаких загадок не было: мне не хватало Нонны, и я запросто могу ее потерять навсегда. Да, с такими девушками мне встречаться не приходилось. Она излучала непередаваемое сочетание доброты, непосредственности и привлекательности. И я знал, что ее добиваются не только претенденты, но и некоторые мамы претендентов.

План действий у меня сформировался быстро, и я сразу же начал его реализовывать. Первое, что я сделал – поехал в Первый ленинградский мединститут имени Эрисмана. Прямо в приемной ректора мединститута я написал заявление с просьбой о зачислении на шестой курс моей жены Нонны Матвеевны Рихтер, студентки Ростовского мединститута. Я прошел к ректору, и тот без лишних слов и вопросов наложил резолюцию “Не возражаю”. Это было главное.

Вечером я зашел к своим хозяйкам. Вначале была небольшая заминка. Но, что это были за люди, я рассказывал выше. И они, конечно, согласились. Тем более что, как и в случае с Сашей Фуксманом, я сказал, что за комнату буду платить в полтора раза больше. Все. Осталось дело за “малым” – за согласием главного действующего лица моей авантюры.

И я написал моей возможной невесте письмо с предложением выйти за меня замуж. К своему стыду, я не запомнил слова и выражения в этом письме. (Недавно я спросил Нонну, не сохранила ли она письмо. Она мне сказала, что долгие годы это письмо хранилось, но потом потерялось.) В письмо я вложил, понятно, заявление с резолюцией ректора института. Не знаю, как это назвать точнее: самоуверенностью, нахальством или наблюдательностью и пониманием женской натуры, но я почти не сомневался в том, что Нонна согласится на мое предложение. Одновременно я написал и отправил письмо очень важному действующему лицу – моей маме. Через несколько дней меня вызывают на переговорный пункт. Взволнованный голос мне говорит: “Я согласна, мы с мамой выезжаем”.

Месяц от момента подачи заявления до регистрации брака надо было ждать. Мы этот месяц прожили втроем в моей комнате – Нонна спала с мамой на кровати, а я на раскладушке. Почему-то это время не оставило в памяти почти никаких ярких следов. Единственное, что запомнилось так это то, что было нам не очень просто: все же месяц в таких условиях – это большой срок. Однако Нонна время не теряла, она оформила свое зачисление в институт, и с первого сентября приступила к занятиям.

Приближался день 14 сентября. Накануне мы с Саррой Наумовной поехали в Елисеевский магазин и купили все, что нам было нужно. Приглашенных у нас было немного, в том числе потому, что еще не закончился отпускной период. Поэтому все покупки, включая напитки, мы довезли до дома, пользуясь городским транспортом, на руках. Понятия дефицита тогда еще не существовало. Часов в 12 дня мы с Нонной, в сопровождении единственного свидетеля, Сени Фиранера, отправились в Смольнинский ЗАГС. Провожавшие нас до порога женщины плакали. И я чувствовал, что в этом был смысл.

Остается только вспомнить поименно гостей, состав которых отчасти оказался случайным. Из родственников была только двоюродная сестра Нонны, Лиля Музыкант, приехавшая из Москвы. Из моих друзей – Сеня Фиранер, Изя Крислав и Женя и Майя Ельяшкевичи, на свадьбе которых я был в марте того же года. Нонна пригласила одну свою студентку, имя ее я не помню. Из наших хозяев были Евгения Семеновна и гостивший в это время в Ленинграде ее брат. Да, всего одиннадцать человек, но и это количество едва разместилось в нашей маленькой комнате. Но все это было лишь стандартное оформление далеко не стандартного для меня факта: рядом со мной, и как выяснилось в дальнейшем, на всю жизнь, появилась женщина, подруга, самый близкий мне человек.

Мама Нонны очень быстро уехала в Ростов, и мы начали нашу семейную жизнь. Все было хорошо, а точнее, отлично.

Физическая близость усилила, естественно, взаимное притяжение. По утрам нам было трудно отойти друг от друга, и от этого страдал. будильник. Нонна часто швыряла его на пол, но будильник был, видимо, сделан специально для молодоженов, и он терпел такие издевательства. Другим страдающим, но уже не объектом, а субъектом была сама Нонна. Она постоянно опаздывала на занятия, и от дома до остановки троллейбуса наши соседи всегда видели ее бегущей.

Однако беззаботная жизнь очень скоро закончилась – Нонна заболела. В чем проявлялась болезнь, я не помню, но ей было нелегко, и мы решили вызвать врача из платной поликлиники. Врач смотрел ее недолго, а потом отозвал меня и сказал, что моя жена беременна. Что-то уж очень быстро развиваются у нас события. Ни кола, ни двора, впереди учеба и государственные экзамены, устройство на работу, а тут роды, маленький ребенок. Поэтому естественной была наша первая реакция – сделать аборт. Нонна даже начала принимать какие-то таблетки. Но мы вспомнили, а может быть, нам напомнили, судьбу Раисы Федоровны, которая не захотела рожать первого ребенка и на всю жизнь осталась бездетной. Значит, скоро наша семья станет полной, и это, наверно, замечательно. Все возвратилось на круги своя, но уже с важным подтекстом ожидания чего-то особого.

Мне не кажется, что тогда время двигалось быстро, но, тем не менее, оно шло. Минули осень и зима. Нонна чувствовала себя неплохо, усердно и добросовестно занималась. В конце зимы случилось ЧП – Нонну с кровотечением срочно забрали в больницу. Врачи набросились на нее: “Это вы хотели избавиться от ребенка”. Но потом увидев, с кем имеют дело, успокоились и, главное, все наладили. Надо было быть максимально осторожной, но что делать – экзамены надо сдавать.

Как нормальная мать, Сарра Наумовна решила в этот ответственный момент быть рядом с дочерью и без промедления взять на руки своего первого внука или внучку. Вместе с ней в Ленинград приехала и ее закадычная подруга, Юлия Дмитриевна Джемарджидзе, для нас тетя Юля. Так получилось, что до десятого июня были сданы все госэкзамены, за исключением одного – акушерства и гинекологии. Вечером 14 июня (обратите внимание на эту дату) мы пошли погулять в Таврический сад, благо от нашего дома до него меньше десяти минут хода. Хорошо помню, что мы, как всегда, остановились около никогда не работавшего фонтана с очень выразительной скульптурной группой “Танцующие дети”. И вдруг Нонна начала проявлять некоторое беспокойство, которое сразу же передалось и мне. Все могло произойти в любой момент. Еще раньше мы решили, что лучше всего ей рожать в больнице Эрисмана, больнице при ее мединституте. Но чтобы попасть туда надо было проехать два моста через Неву, которые ночью разводятся. Мы вернулись домой, и Нонне уже не надо было прислушиваться. Да, схватки начались. Мы решили не рисковать и не ждать утра. Через час или полтора она уже была в родильном отделении больницы Эрисмана.

На следующее утро, сразу же по приходу на работу я звоню в больницу. “Да, она родила.” – “ А кого?” – “А кого бы вы хотели?” Я мчусь в больницу и на подходе к родильному отделению издалека вижу Сарру Наумовну и тетю Юлю. Я поднял шляпу, и они поняли, что у нас родился сын.

А свой последний экзамен Нонна сдавала через несколько дней, прямо не поднимаясь с больничной койки. Экзаменаторов было плохо видно за их улыбками, и они поздравили нового врача с удивительно успешной сдачей экзамена по акушерству и гинекологии.

Еще задолго до описанного события, когда нам с Нонной хотелось поговорить с ним или о нем (нашем будущем ребенке), мы, не сговариваясь, называли его (хотя это могла быть и она) Мишкой. Теперь нам предстояло дать имя ребенку официально. Но тут появилась одна помеха. Мы получили письмо от Инны, в котором она писала, что им с мамой очень хотелось бы, чтобы мальчика назвали Овсеем. Но они понимают, что согласиться на это трудно, и поэтому, может быть, нам понравится какое-нибудь имя, начинающееся на О? Конечно, не Остап, но, может быть, Олег?

Понятно мое желание пойти навстречу маме и отдать дань памяти моему отцу. Но хотелось не очень. Тем более что Нонне ни один из предложенных вариантов не нравился. Я видел, что Сарра Наумовна не дремлет и проводит большую “разъяснительную” работу со своей дочерью. Обстановка немного накалилась, но в ЗАГС идти все равно надо. И мы пошли. Не приняв окончательного решения. Люди в ЗАГСе многоопытные, и когда мы зашли в кабинет к инспектору, то она, посмотрев на нас, рассмеялась и сказала примерно следующее: “Все ясно. Вы придумали такое имя, что у вас самих язык не поворачивается его произнести. А как будет жить с ним ваш сын, особенно в детском возрасте и в нашей замечательной интернациональной обстановке?” Ну, что ж, у меня тоже есть два хороших друга – Миша Туровер и Миша Тилес. А, главное, это то, что имя нашему сыну сразу понравилось и, кажется, нравится и поныне.

Нас не просто стало трое – у нас появился маленький ребенок. То, что я не был подготовлен к этому, это понятно. Но немногим более, чем я, была продвинута в этом вопросе и Нонна. Только один месяц прожила у нас Сарра Наумовна, и это был, конечно, важный месяц. “Но больше я не могу, там у меня Мотя. А ты, Нонночка, знаешь, что за папой нужен уход и присмотр – он же отчаянный болельщик футбола”. Это был, пожалуй, первый случай, когда я почувствовал, что с моей тещей полного единения у меня никогда не будет.

Однако и после отъезда Сарры Наумовны мы не оказались в одиночестве. Все наши соседи, жильцы квартиры №17, и, прежде всего, Евгения Семеновна, с величайшей охотой, я бы даже сказал, с радостью, бросились нам помогать. Это была и учеба в уходе за малышом, и помощь в приобретении продуктов, и присмотр за ребенком в наше отсутствие. А, пожалуй, главное – обстановка полного доброжелательства и желания быть полезными в любом деле.

Здесь пришло время хотя бы коротко рассказать о наших соседях. Я уже говорил о Евгении Семеновне. В то время она, бухгалтер, уже была пенсионером, и главной ее заботой был внук Вова, пяти лет, сын вдовой дочери Иры. Ира, тогда еще молодая женщина, немного язвительная и не лишенная остроумия, была далеко не безразлична к мужскому полу, и это воспринималось матерью так, как и следовало – с пониманием. Соседки же по этому поводу подшучивали, причем не всегда беззлобно.

В двух из четырех комнат квартиры, некогда полностью принадлежавшей семье Евгении Семеновне, проживали люди, имевшие между собой родственные связи. В соседней с нашей, третьей от входной двери, комнате, жил постовой милиционер Павел Александрович Леонтьев с женой Александрой Александровной и шести-семи летним сыном Левой. Павел Александрович был тихим человеком, не пившим и не курившим, всегда улыбающимся. Александра Александровна не имела никакого образования, она не умела даже подписываться, но именно она была, после Евгении Семеновны, самым близким для Нонны человеком. В последней комнате жили две родные сестры Павла, Мария и Валентина Александровны, деревенские женщины, и его племянник, потерявший родителей, десяти или одиннадцатилетний Леня. В квартире была только одна уборная, только одна газовая плита, ванна прямо на кухне и некрашеные деревянные полы. Но был абсолютный порядок, и никогда не возникали споры ни об уборке, ни об оплате услуг – главные причины раздоров в коммунальных квартирах. Вот несколько сценок из нашей жизни в то время на улице Красная Конница, дом 5, кв. 17.

Собираемся купать Мишу. Греем воду, я стою на страже с термометром. Подскакивает Александра Александровна, отталкивает меня плечом, локтем щупает воду и смело сажает ребенка в ванночку.

Сегодня дежурит по квартире Нонна и она моет полы в коридоре. “Ты не думай, что если будешь усердно поливать полы, то они станут чище. Для этого существует щетка – три и сил не жалей” – это наставление Александры Александровны.

Мы возвращаемся поздно вечером из театра. Открываем дверь в комнату. Комната освещена мягким светом ночника. Ребенок спит в оцинкованной ванночке, заменяющей кроватку. На столе горячий чайник, укрытый ватной бабой. Тихо и спокойно.