Случай из Всероссийской железнодорожной забастовки (1905 г.)

Случай из Всероссийской железнодорожной забастовки (1905 г.)

Дело было в конце августа, но погода все еще была жаркая. Я должен был вести пассажирский поезд от станции Екатеринбург-Первый на Тюмень. Времени до отхода было еще много, я вылез из паровозной будки и пошел с ключом осматривать паровоз. В это время ко мне подходит машинист пассажирских поездов Пахомов, а за ним поодаль — какой-то незнакомый мне человек в поношенном пальто, потертых сапогах, в шапке, с кожаной сумкой через плечо.

— Вот что, Шабров, этого человека ты посади на паровоз. Довезешь до Камышлова, передай его следующему машинисту, чтобы доехать до Тюмени.

— А что за человек? — спросил я.

— Делегат Центрального забастовочного комитета из Москвы. Едет конспиративно проверить, насколько люди на местах осознали всю важность готовящейся всеобщей забастовки… Только смотри, жандармерия следит вовсю, за службой тяги особенно смотрят. Будь осторожен!

— Хорошо. Не заботьтесь, не первого везу, — вполголоса сказал я. — Пока все благополучно, там что разве дальше будет.

Я незаметно помаячил незнакомцу и, когда он подошел, сказал:

— Лезь в будку, а там — на тендер. Только приляг, чтобы тебя не было видно.

Я говорил, а сам все смотрел, не наблюдает ли кто за нами. Пахомов пожал мне руку, пожелал счастливого пути и зашагал к паровозу, на котором прибыл из Тагила.

Пробил второй звонок. Я влез в будку и принял от кондуктора путевку; спросил, нет ли чего нового. Кондуктор сказал, что нового ничего нет, но слежка идет еще больше.

Вскоре дали третий звонок, кондуктор свистнул, и я тронул поезд.

На Екатеринбурге-Втором тог же кондуктор спросил у меня:

— На паровозе у тебя, Шабров, никого нет постороннего?

— Нет, а что?

— Меня главный спрашивал, нет ли кого постороннего. При отправлении из Екатеринбурга-Первого заметили, что на паровозе был посторонний человек, неизвестный… На всякий случай, сторожись.

На Истоке этот же кондуктор, подавая путевку, сказал, что в Косулино у меня предполагают сделать обыск.

— Берегись… Главный что-то на тебя нападает, — добавил он.

— Спасибо, друг, я тоже буду полезен тебе когда-нибудь.

Поезд отправился с Истока. Когда миновали станцию, я позвал с тендера незнакомца и сообщил, что его при посадке, видимо, заметили и на следующей станции решили паровоз обыскать.

Мы оба задумались. Потом я говорю:

— Придется тебе перед станцией залезть в тендер, хотя он и с водой. Но это не беда — погода теплая. Разденешься, и если даже будем набирать воду, не бойся, сиди, не утопим. Когда будем в ходу, выберешься, обсохнешь в будке.

Незнакомец сказал, что он лучше спрыгнул бы на ходу. Я стал говорить, что это будет хуже: перед станцией поезд идет под уклон, а если хотят сделать обыск, то за паровозом следят.

— Ну, делайте, как лучше… — согласился товарищ.

При подходе к Косулино я предложил ему снять верхнее платье и остаться в нижнем белье. Он быстро скинул с себя и сам — в тендер, а кочегар свернул его одежду и обувь и загреб в уголь.

Как только в Косулино поезд остановился, к паровозу подошли два жандарма с главным кондуктором. Жандармы влезли в паровоз. Я дал гудок, чтобы отцепили паровоз для набора воды.

— Есть у тебя на паровозе посторонние люди? — грубо спросил один из жандармов.

— Никого нет, кроме своей бригады.

— Как нет! Когда мы стояли в Екатеринбурге, донесли, что к тебе на паровоз сел человек с кожаной сумкой.

— Напрасно слушаете всякую ложь, — невозмутимо сказал я.

В это время паровоз подошел к баку с водой. Кочегар занялся подводить водоналивную трубу к тендеру.

Тем временем жандармы осмотрели будку, затем тендер, заглянули в ящик с инструментами, но нигде никого не обнаружили.

Вода стала доходить на полметра от верху, и кочегар велел закрывать воду. Отвел трубу от тендера, сказал: «Готово!», а я стал подавать паровоз обратно к поезду.

— Стало быть, напрасно сказали нам… — Тут жандарм замялся, очевидно, спохватился, что может выдать шпиона.

Паровоз прицепился к поезду. Принесли путевку, дали отправление, и мы тронулись.

За станцией дали знать товарищу, чтобы вылезал. Мокрый и дрожащий, он вошел в будку. Разделся донага, выжал белье и стал одеваться. Я предложил взобраться на котел с левой стороны, чтобы обсохнуть и обогреться. Когда он согрелся, сказал:

— Ну, теперь я снова чувствую себя хорошо. Не мешает и закусить. При этом он стал вынимать из своей сумки хлеб, а я раскрыл свой дорожный ящик с провизией и предложил кушать все, что тут есть. И товарищ согласился.

Когда кончили, попросил у нас разрешения побеседовать о цели своей поездки.

— Пожалуйста! Пожалуйста!..

— Забастовочный комитет ставит целью объединить рабочий класс и добиться свободы слова, собраний, союзов и свободы совести…. Нужно привести рабочий класс к сознанию собственной его мощи, которой он обладает и которую должен проявлять. Он не должен соглашаться на то, что ему предлагают те господа, на которых он работает, а должен заставить согласиться на свои условия… Комитет ищет в свои ряды таких людей, на которых он всегда может положиться…

Так мы доехали до станции Камышлов. Товарищ сказал мне, что подготовительные работы по проведению забастовки идут успешно, и не за горами время, когда Комитет отдаст приказ действовать. Выходя из паровоза, товарищ пожал мне руку и пожелал успехов.

…Наступил октябрь. Мне надо вести прибывший из Тюмени поезд в Екатеринбург.

— Путевка, машинист! — сказал кондуктор.

Жду отправления. Подали третий звонок. Стою у регулятора, дожидаюсь свистка отправления. Дежурный по станции несколько замешкался отдать распоряжение главному кондуктору об отправлении поезда. В это время подбегает рассыльный из телеграфа станции и говорит:

— Шабров, скорее иди в телеграф, — спешно требует дежурный телеграфист.

Иду в телеграф. Тут меня встречают дежурный телеграфист и трое машинистов. Телеграфист протягивает мне ленту аппарата:

— Читай!

— Я не умею читать ваши знаки…

Телеграфист повернул к себе аппаратную ленту и стал читать: «Получении настоящей депеши прекращайте работу на железной дороге. Депешу продвигайте на восток. Забастовочный комитет. 7/X-1905 г.».

Прочитав депешу, телеграфист спросил:

— Ну, что будешь делать?

Я без колебания:

— Не еду, отцепляюсь!

Настала торжественная минута. Телеграфист протянул мне руку, пожал и сказал:

— Ну, Шабров! Начинай, за тобой почин… — при этом он вынул платок и стал вытирать набежавшие слезы.

Машинисты также подошли ко мне и молча пожали руку. Видать, что они волновались и не могли совладеть с собой. Один, захватив голову, тотчас же вышел из телеграфа, а другой потрепал меня по плечу и вслед уходившему, как бы в напутствие:

— Один — за всех и все — за одного!..

Я вышел из телеграфа на платформу. Там собрались в кучу начальник депо, помощник начальника службы пути и начальник станции. Они что-то вполголоса обсуждали. Увидев меня, начальник депо обратился ко мне сурово:

— Где вы, Шабров, пропадаете! Поезд давно должен быть в пути, а вас на паровозе нет.

Я твердо ответил:

— С поездом я, господин начальник, не поеду и паровоз прошу отцепить от поезда.

— Это почему? Что за причина? — повышенным тоном спросил он.

— Причину моего отказа я вам скажу завтра.

— Что это значит «завтра»? Что за ответ! Я прошу объяснить теперь.

Услыхав наш разговор, публика стала скопляться. К собравшейся кучке подошел жандарм. Я сообразил, что он будет добиваться у меня признания, а потом арестует, и с поездом пошлют другого машиниста. Пришлось идти на хитрость, и я заявил:

— Паровоз я прошу отцепить потому, что он не исправен. Когда я выводил его под поезд, неисправности не заметил — у паровоза лопнули две топочные связи рядом.

Начальник поверил мне и отдал распоряжение об отцепе паровоза. Мне пришлось вернуться в депо.

Весть о забастовке разнеслась по станции. Начальник станции отдал распоряжение вести поезд дежурному машинисту. Но тот отказался. В это время на платформе находился машинист Мехонцев, который сказал начальнику станции, что он согласен вести поезд. И начальник депо дал ему дежурный паровоз.

Поезд ушел. Поставив свой паровоз у депо, я с бригадой отправился в дежурную комнату. Тут поговорили, а потом я прилег и уснул. Вдруг слышу, кто-то будит меня:

— Вставай скорее!

— Что случилось?

Оказалось, что ушедший в Екатеринбург поезд встал на 104 версте. Я поднялся. Бригада была на ходу. Дежурный по станции, смеясь, спросил:

— Теперь поедешь?..

Подъехали к поезду, вытянули его обратно на станцию Пышминскую, отцепили больной паровоз, прицепили свой и тронулись в Екатеринбург.

Подходим к станции. На пассажирской платформе народу — море. Публика ждала приближавшийся поезд. Вот я остановил его. К паровозу двинулась людская масса. На паровоз лезли люди, в будку поднялись трое рабочих. С платформы кричали:

— Давай его сюда!

Я вообразил, что рабочие, узнав о первоначальном моем отказе вести поезд из Камышлова в Екатеринбург, а теперь видя, что я отступил от своего слова, решили рассчитаться со мной. «Но ведь я поступил согласно принятым нашим постановлениям…».

А люди неистовствуют:

— Что вы там еще делаете? Давайте его сюда!

Я дрожащим голосом проговорил:

— Сейчас сойду…

Не успел я сойти с последней подножки паровоза, как меня подхватили несколько человек на руки… стали качать на руках и унесли в станцию.

Пассажиры поезда, узнав, что он дальше не пойдет, двинулись к начальнику станции, требуя отправить их дальше. Дежурный по станции только и мог сказать:

— Идите к рабочему местному комитету и его просите, а я бессилен.

— Это чорт знает что! — неистовствовал один купец, ехавший в Пермь. — Я должен завтра обязательно быть в Перми. Где тут жандармский ротмистр?! — кричал он, бегая по вокзалу.

Ему показали на ротмистра, который сидел на диване. Купец подошел к нему:

— Это что у вас, господин ротмистр, делается… Да я бы на вашем месте всех в бараний рот согнул…

— Попробуйте, пойдите согните их.

Купец долго бегал по вокзалу, предлагал сначала несколько сотен, потом тысяч, чтобы только его увезли, но над купцом лишь смеялись.

Комитет дал мне приказ с бригадой вернуться в Камышлов, а пассажиры с купцом остались сидеть на станции Екатеринбург-Первый.

Телеграф принес извещение, что правительство приняло наши требования. Опять все ожило. Опять ликование:

— Наша взяла!

Но ликовали недолго. В ноябре правительство отказалось признать наши требования. А потом пришла весть, что в Москве арестованы наши представители. Пытались было снова возобновить забастовку, но прежнего подъема уже не было. Правительственный телеграф отказался от поддержки железнодорожного.

Пришла телеграмма, что па железнодорожников идет черная сотня. И мы решили защищаться: запасаться — какое у кого есть оружие, а если нет, то ковать пики, кинжалы, сабли и просто средневековые булавы. Станция походила на вооруженный лагерь.

16 ноября пришла телеграмма из управления Пермской железной дороги: «Немедленно приступить к работе. Отказавшихся в течение 24 часов уволить без права поступления на другие дороги».

Потом выехала комиссия для расследования забастовки. Потом, в конце декабря, нас вызвали в Тюмень на суд. Нас защищал адвокат Беседных. Говорил полтора часа, но так бледно, уже чувствовалось, что нас не оправдают. И суд ушел на совещание. В это время в залу суда вошел незнакомый человек. Он отрекомендовался секретарю суда:

— Защитник Казанского окружного суда Кобяк. Опоздал ввиду опоздания поезда. Вот документы…

После совещания суд вернулся и огласил приговор: я и еще одиннадцать человек приговорены к двенадцати годам крепости, а остальные на разные сроки заключения.

Хотя приговор и был объявлен, но Кобяк настоял, чтобы ему дали возможность сказать свое слово.

И он говорил всего минут пятнадцать. Только и сказал:

— Господа судьи! В вашем решении произошли недопустимая ошибка: вы воспользовались законом, который только что принят правительством, но еще не опубликован. А закон — статья такая-то, пункт такой-то — гласит, что судьи за применение необнародованного закона караются по статье такой-то!

Защитник кончил. Судьи сидели как пришибленные. Снова удалились на совещание, а через полчаса объявили, что обвиняемые заслуживают снисхождения…

Присутствовавшие сначала не сообразили, а когда поняли, то было такое ликование…

Ну, потом начальство расправилось с нами без всякого суда: поставили на паспорте: «Забастовщик» и уволили с этим волчьим билетом.

Записано от уроженца (1874 г.) села Колчедан, Каменского района, Свердловской области, пенсионера, б. ж.-д. машиниста Георгия Георгиевича Шаброва — 23 февраля 1949 года.