I

Об удивительных вещах, которые довелось узнать негоцианту, и неслыханно дерзком поступке Кальсонкина.

На следующий день произошло событие, ради которого и начат этот рассказ.

Когда большой зал с возвышением в углу и трибуной был забит до отказа, Председатель (главврач) объявил начало спектакля-диспута. Вначале приступили к процедурным вопросам. Придирчиво обсуждали каждую кандидатуру оратора-артиста, дотошно уточняли очередность выступавших, вникали в тонкости регламента. Особенно ожесточенные споры развернулись вокруг роли и места во всем этом действе «выдающейся фигуры Б. Н. Ельцына», как совершенно справедливо заметил крупный деятель партии любителей пива. Не в пример разнузданной демократической прессе и козням непримиримой оппозиции, собравшиеся ни за что не хотели всуе употреблять святое имя «всенародно избранного». Законопослушие есть законопослушие, где бы ты ни находился на балу или в сумасшедшем доме. С другой стороны, участники спектакля-диспута ни на йоту не хотели отступать от исторической правды. Как тут быть? К решению о постоянном присутствии любимого президента специально подобранный по внешней фактуре больничный дворник (он горделиво восседал на задрапированном под танк столярном верстаке) пришли без особых прений. А как обращаться к нему в случае надобности, как обозначить в афише? Выручил Эрудит.

— Выступая по телевидению, госпожа Ельцина Наина Иосифовна, — сказал он, — горько сетовала на «словесный садизм журналистов». Между тем, говорила она, президентство — «очень тяжелая ноша» и «президентское кресло занимают не для власти», в то время как «кресло не украшает человека». Золотые слова и вовремя сказаны! — торжественно провозгласил Эрудит и предложил обращаться просто и почтительно: «Господин Главнокомандующий», по случаю наличия верстака, то бишь бронетехники.

На том и порешили.

Затем утвердили список выступающих, включая стенографиста. Желающих оказалось более половины присутствующих, но после тщательного отбора (с учетом благоразумия, речистости и популярности в заведении), после страшных препирательств и пролетевшей над головой Председателя пустой бутылки из-под кефира в списке осталось 6 человек. Вступительное слово предоставлялось Председателю. Затем шли ораторы и комментаторы под кличками приобретенными в заведении.

Как скажу, так и будет — больничный дворник, заслуженный алкоголик, но хитрован и фанфарон. Как уже отмечалось выше, все сошлись на том, что роль Господина Главнокомандующего ему как раз впору.

Суровый — исполнитель роли автора книги о Ельцине Олега Максимовича Попцова. Волен давать характеристики, разглагольствовать, даже острить (поелику возможно), разумеется, не отступая от текста.

Вопросительный знак — то есть Я, ведущий стенограмму.

Эрудит — приятель Председателя, умница, обладатель трех дипломов доктора наук (математики, философии и филологии).

Артист — из труппы прославленного столичного театра. Ему поручено сыграть дьявольски трудную женскую роль.

Когда Председатель взошел на трибуну, я невольно залюбовался им: высокий, подтянутый, независимый. Большая голова и строгие черты лица резко контрастировали с наивной детской улыбкой. Но больше всего меня поразили глаза — в них было столько тоски и невыразимого страдания, что я невольно отвел взгляд в сторону. Теперь мне стало ясно, почему он на людях редко снимал темные очки. Эти, заполнившие зал, любили его, он был их гордостью, надеждой, спасением. В отличие от меня они понимали, что всю эту кутерьму с «кирпичем» прославившего себя Попцова, он затеял для отвлечения их от тяжелых дум. Они обожали этого человека.

— Дорогие друзья! — сказал Председатель, когда в зале воцарилась тишина. — Я прошу вас отрешиться от внутренних переживаний и иных забот и погрузиться в вопросы отвлеченные, далекие от вашей личной жизни. Вообще от жизни нормального человека, — подумав, уточнил он. — Я имею в виду политику. Далекую от нас еще и потому, что в ней подвизается скопище проходимцев, ничтожеств и закоренелых лжецов. Хотя нам, в некоторой степени отгороженным от мира сего, забавно понаблюдать за их мышиной возней. Кто они такие, эти ельцины, бурбулисы, чубайсы, федоровы, гайдары, шахраи, вызывающие чувства стыда и горечи? На страницах бесподобной, равно как и занятной книги Попцова мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Тип политика-демократа, которого вывел здесь автор, — этот тип ограниченного и мелочного, своекорыстного и жестокого человека, обуреваемого непомерными амбициями.

Он говорил спокойно, не повышая голоса, и начинало казаться, будто этот человек вырвался из потока полной тревог и волнений жизни, забыл о составе слушателей и отвечал на свои, давно мучившие его вопросы, сверял будоражившие его мысли с последними событиями — и не находил надежных ориентиров и твердой почвы для разрешения своих сомнений.

— О чем еще хотелось бы сказать в кратком вступительном слове? Пожалуй, вот о чем: главная цель, которую преследует Попцов, — убедить читателя в необратимости, «демократических реформ, приведших якобы к стабилизации общества. Так ли это? Видимо, на этот вопрос дадут исчерпывающий ответ докладчики. И еще: автор «Хроники» пугает нас прошлым, перечеркивая более чем полувековую Историю России. С подобным никак нельзя согласиться. Но больше всего меня поразила бездуховность, безразличие к человеку, плохо скрываемый цинизм, пронизывающие этот толстый фолиант. Между тем, автор, говорят, во время оно успешно подвизался на поприще изящной словесности, имеет удостоверение «инженера человеческих душ». А душами-то реальных людей, как уже сказано, пренебрег… Я закончил.

Согласно регламенту, после вступительного слова полагалась десятиминутная пауза, в течение которой присутствующие могли со своих мест высказывать замечания, суждения, задавать вопросы. Зал ожил, загудел. Одни порицали Председателя за «восхваление попцовского опуса», как они выражались, другие, напротив, за критику, но все пришли к мнению, что голая политическая тенденциозность сочинителя изобличает его как эготиста к тому же лицемера и политического флюгера.

Воспользовавшись суматохой, на трибуну выскочил некто юркий, гнусавым голосом начал выкрикивать текст, не отрывая глаз от мелко исписанного клочка бумаги: «В полный голос, глядя в глаза, Олег Попцов, журналист, писатель, представитель ВГТРК или проще — российской телерадиокомпании, в «Хронике времен <царя Бориса>» критикует власти, самого президента. Попцов предупреждает об опасности, грозящей обществу. Через всю «Хронику» проходит Б. Н. Ельцин — фигура крупная и противоречивая. Убийственный вывод: «Высокая власть, назвавшая себя реформаторской, оказалась на одной чаше весов с жириновцами и национал-патриотами»», — на верстаке (танке) послышался зубовный скрежет, но юркий торопливо продолжал: — «Личность автора высвечена в «Хронике» весьма выразительно. Читая «Хронику», я радовался за нашу журналистику, которая сохранила достоинство и помогает становлению новой генерации свободных людей».

— Дурак! — отчетливо прозвучало в углу Господина Главнокомандующего.

Бросив бумагу на стол Председателя, самозванный оратор хотел было улизнуть, но не тут-то было. Два дюжих медбрата мигом водрузили его перед нашим столом.

— Сам сочинил или как? — с интересом разглядывая его, спросил председатель. — Говори, Кальсонкин.

Тот заметался в руках дюжих молодцов, захныкал: «Хочу домой в Питер».

Из передних рядов поднялся благообразный щупленький человек.

— Говори, Эрудит.

— Переписал статейку всемирно известного Рубашкина из «Литгазеты» № 42. Своими сокращениями Кальсонкин лишь усилил холуйски-воинственный тон вышеозначенного опуса.

— Спасибо, Эрудит, — ласково проговорил Председатель. — За нарушение регламента, что граничит с попыткой внести смятение в умы почтенной публики, а равно распространение злокозненной клеветы, выразившейся в приписке Попцову чуждых ему качеств, как-то: критика президента, достоинство, правдивость и прочее, — лишить Кальсонкина права голоса до 16.00 сего дня.

В это время послышалось недовольное сопение, старый столярный верстак, то бишь танк, заскрипел и покачнулся. Господин Главнокомандующий проворчал:

— Попцов — верный царский пес, но уж больно врет, понимаешь. Мол, Ельцин — не кастовая натура, каркас власти надо подгонять под него. Шта? Как это понимать? Или вот: 19 августа 1991 года, Ельцину только что позвонил Буш. И Ельцин еще находился под впечатлением этого разговора. Буш высоко оценил мужество Президента России, его благородство по отношению к Горбачеву. — Рассказывая все это, хмыкнул Главнокомандующий, Ельцин, дескать, хитровато улыбался, как бы чуть-чуть отстраняясь от этих высоких характеристик, которые ему неловко даже повторять… — Что он делает из меня шестерку? — заорал Главнокомандующий, грозя кулаком в сторону Попцова. — Слишком болтлив, понимаешь. А от болтунов одни неприятности проистекают… Сколько раз собирался гнать в шею, да все как-то руки не доходили.

Увесистая «Хроника», брошенная разъяренным Кальсонкиным, почитателем блистательного дарования Попцова, расквасила Главнокомандующему нос.

— Требую компенсации! — закричал тот, перекрывая шум ликующего зала, и выразительно пощелкал указательным пальцем по кадыку.

Главврач объявил перерыв на обед.