Выводы: Пригов среди концептуалистов

Анализируя азбуки Пригова с точки зрения возможности их перевода с русского языка, мы не случайно обратились именно к элементам третьей «Азбуки». Специфичность переводимости азбук и других азбучных произведений — это часть языка и дискурса, в которых происходят филологические и автофилологические операции. Вместе с общими признаками это — буквальная произносимость концептуалистского шибболета.

Эти мысли можно закончить маленьким замечанием о возможных переводах картотек Рубинштейна. Такие строки, как «У первого вагона в семь» в «Появлении героя», как «Мама мыла раму» или как «К кому Николай обратился на ты и что из этого вышло» из картотеки «Вопросы литературы», также имеют сильный филологический и автофилологический подтекст.

Переводимость «Картотек» Рубинштейна также связана с переводом основного концептуального жеста в связи с повтором обучения языка и азбуки. По сравнению с «Азбуками» и читатель, и зритель, и слушатель «Картотек» по-иному входят в культуру. Это делает картотеки не более и не менее переводимыми, но перевод как не-перевод в этом случае оказывается менее необходимым. Ни азбучный порядок, ни материальность букв не принуждают нас к воспроизведению подлинника в устной версии или в письменном виде. Рубинштейн вообще не работает и не играет с тем, что у Пригова я называю «unreadability».

На примере фраз «Yahnki Gou Khoum» и «Но пасаран» мы познакомились с феноменом перевода как не-перевода, который является важной частью переводов как «Азбук» Пригова, так и других концептуалистских текстов. Мы это говорим не столько в качестве пособия по переводческой работе с Приговым, сколько в виде эпистемологических и аналитических размышлений о возможности перевода по принципу концептуалистского шибболета. «Yahnki Gou Khoum» не переводится, но в качестве не-перевода говорит нам, как нужно читать и — парадоксальным образом — как переводить азбуки.