Любовь братская и не только…

Любовь братская и не только…

Читатель знакомится с Эстравеном в тот момент его жизни, когда он занимает важный пост главы правительства в королевстве Кархайд. В то время герой романа вёл холостяцкий образ жизни, обходясь без кеммеринга. Между тем, так было не всегда. Главным событием, во многом определившим характер Терема Эстравена, была его любовь к старшему брату Ареку. (Ле Гуин мастерски играет повторами наследственных имён своих персонажей и циклическим повторением роковых событий в их жизни!) Когда у них родился сын Сорве, то, следуя строгому обычаю, отец новорождённого должен был покинуть своего брата-супруга и оставить родной очаг. Арек, родивший их сына, остался дома и был провозглашён лордом-наследником Эстре.

Вынужденный разрыв любящих братьев чем-то напоминает горькую судьбу андрогинов, согласно Платону, разделённых суровым Зевсом напополам. Читатель особо остро посочувствует тоске разлучённых Эстравена и Арека, когда чуть позже прочтёт соответствующую выдержку из «Диалогов» философа. Старший брат так и не пережил разлуки с любимым. Он умер, прислав своему бывшему супругу прощальное письмо, полное поэзии и боли, в котором утверждал, что их руки соединились навеки. И хотя Арек ушёл из жизни, Терем по-прежнему чувствовал, как ладонь брата касается его ладони. Он поминутно вспоминал любимого, вёл с ним долгие беседы во сне.

Терем решил не возвращаться в родной очаг, ограничиваясь лишь перепиской со старым лордом Эстре, своим отцом (вернее, матерью), и сыном Сорве. Когда его встретил и полюбил Аше, Терем пошёл навстречу чувству этого прекрасного человека. Целых семь лет они были кеммерингами, причём Терем стал отцом двух сыновей, рождённых Аше. Увы, всё это не стёрло из памяти прежнюю любовь к брату Ареку. Аше, страдая от неразделённого чувства, покинул Терема, приняв обет целомудрия. Когда рескрипт безумного короля объявил Эстравена предателем, и любые контакты с опальным министром стали смертельно опасными, Аше, пренебрегая запретом, поспешил на помощь бывшему супругу, которого любил по-прежнему.

Из дневника Эстравена:

«В течение последних трёх лет мы не виделись, и всё же, когда я заметил его в вечерних сумерках под каменной аркой ворот, мне сразу вспомнилась прежняя теплота наших отношений, словно расстались мы лишь вчера; я сразу понял, что в нём живы любовь и преданность; именно эта любовь и послала его навстречу в час невзгод. И чувствуя, что вновь запутываюсь во всём этом, я рассердился: любовь Аше всегда заставляла меня идти против собственной воли.

Я прошёл мимо него. Мне необходимо было быть жестоким, так что нечего было тянуть, нечего притворяться добреньким.

— Терем, — окликнул он меня и пошёл следом. — Терем, я пойду с тобой.

Я не ответил.

— Десять лет назад тоже был месяц Тува, и мы дали клятву …

— А три года назад ты первым нарушил её и покинул меня. Впрочем, ты поступил разумно.

— Я никогда не нарушал клятву, которую мы тогда дали друг другу, Терем.

— Что ж, верно. Нечего было нарушать. Всё это было неправдой. Во второй раз такую клятву не дают. Ты и сам это знаешь; да и я тогда знал. Единственный раз по-настоящему поклялся я в верности, так никогда и не произнеся этого вслух, потому что это было невозможно; а теперь тот, кому я поклялся в верности мёртв, а моя клятва давно нарушена, так что никакой обет нас не связывает. Отпусти меня.

Я говорил гневно, но обвинял в нашей трагедии не Аше, а, скорее, самого себя; вся прожитая мною жизнь была словно нарушенная клятва. Но Аше этого не понял, в глазах его стояли слёзы, когда он сказал:

— Пусть нас не связывает клятва, но я очень люблю тебя».

Встреча с Дженли, круто переменившая жизнь Эстравена, была для него вдвойне судьбоносной. Землянин был посланцем Эйкумены, федерации планет, намного опередивших в своём развитии Гетен. В союзе с ней Эстравен видел прямой путь к тому, чтобы исцелить социальные язвы своей родины. Свою жизнь отныне он отдал благородной цели — вступлению Гетена в галактическое содружество. Эта задача оказалась неимоверно трудной и смертельно опасной, приведя Эстравена к опале. «Я стал изгнанником ради вас, Дженли», — признался гетенианец.

Землянин тогда так и не понял, что это было своего рода признанием в любви. Ведь Терем стал изгнанником второй раз в своей жизни, а впервые он пошёл на это из-за своей любви к брату-супругу Ареку. Два человека — покойный брат и землянин — совместились в чувствах и в судьбе Эстравена. Недаром в телепатической связи, вступать в которую Дженли обучил Терема, землянин говорил с ним голосом Арека.

Эстравен достиг поставленной им цели: он спас Дженли от гибели, выкрав его из концентрационного лагеря; он заставил короля Арговена заключить договор с делегацией из просвещённого космоса. Всё это досталось непомерно высокой ценой: Терем погиб, оставаясь «Эстравеном-Предателем», объявленным в пределах своего государства и родного очага вне закона. И лишь с его смертью землянин понял, что потерял не только союзника, верного друга и спасителя, но и горячо любящего человека. Вот тогда-то, чтобы смягчить горечь своей утраты, Дженли отправился в путешествие к домашним Терема, к старому лорду Эстре.

«— Мы с вашим сыном прожили вместе несколько долгих месяцев. Я был с ним рядом, когда он умер. Я принёс вам его дневники. И если бы я мог что-то рассказать вам об этих днях…

Лицо старика по-прежнему ничего не выражало. Это спокойствие трудно было нарушить. Но тут неожиданно из затемнённого угла на освещённое пространство между огнём и камином вышел юноша; неяркие отблески пламени плясали на его лице; он хрипло проговорил:

— Его ещё называют Эстравен-Предатель.

Старый князь посмотрел сперва на юношу, потом на меня.

— Это Сорве, — сказал он, — наследник Эстре, сын моего сына.

У них не существует запрета на инцест, я достаточно хорошо это знал, но всё же мне, землянину, трудно было воспринять это сердцем и странно было видеть отсвет души моего друга на лице мрачного, с яростно блестящими глазами мальчика. А когда я, наконец, снова заговорил, голос мой слегка дрожал:

— Король намерен публично отказаться от своего приговора. Предателем Терем не был. Разве имеет значение, как его называют глупцы?

Князь медленно и спокойно ответил.

— Имеет, — сказал он.

— Вы прошли через Ледник Гобрин вместе с ним? — спросил Сорве. Вы и он? Вдвоём?

— Да, прошли.

— Мне бы хотелось послушать историю об этом переходе, господин Посланник, — сказал старый князь очень спокойно.

Но мальчик, сын Терема, с трудом, заикаясь, проговорил, перебивая старика:

— Вы ведь расскажете нам, как он умер? Расскажите о других мирах, что существуют среди звёзд … и о других людях, другой жизни?»

Это весьма многообещающая и символическая встреча. Речь идёт не только о новых горизонтах, открывшимся перед жителями планеты Гетен и представителями древнего рода Эстре. Новыми чувствами проникся и землянин:

«Я даже думаю, — размышляет Дженли, — что в итоге окажется возможной и супружеская любовь между гетенианцем-андрогином и однополым гуманоидом, хотя подобный союз, безусловно, будет бесплодным. Это, разумеется, ещё нужно доказать; Эстравен и я не доказали ровным образом ничего, если не считать области высших чувств».

В свете подобных размышлений и переживаний, интерес землянина к юному Эстравену выглядит мечтой о воскресении утраченной любви. Это отнюдь не свидетельствует о педофилии Дженли. Мальчиком Сорве назван лишь условно. На самом деле он — «стройный мрачноватый ноша лет девятнадцати-двадцати; во внешности и движениях его была девичья грация, однако ни одна девушка не могла бы так долго хранить столь мрачное молчание». «Девичья грация» — слова, которые в равной мере подходят и к лорду-наследнику из Эстре, и к Гермафродиту из «Метаморфоз» Овидия Назона (чуть позже читатель познакомиться с мифом об этом андрогине). Сочетание этих слов призвано оправдать в глазах читателя те гомосексуальные чувства, которые Сорве и Гермафродит будят, казалось бы, у вполне гетеросексуальных мужчин. Наличие влагалища (или возможность его появления по ходу кеммера) делает как бы несущественным тот немаловажный факт, что комплект гениталий и того и другого включает половой член!

Но в отличие от женоподобного героя греческой мифологии, обладать которым не прочь похотливые мужские существа мифов, юный гетенианец наделён вполне зрелым и сложным мужским характером. Об этом свидетельствует его суровость, так не свойственная, по мнению Ле Гуин, «молодым леди». Лишённый с детских лет родителей, подавленный несправедливой клеветой, преследующей его отца, Сорве вполне созрел для высокой и преданной любви к землянину. Ведь тот в глазах юноши — герой, восстановивший честь отца, совершивший вместе с ним немыслимый подвиг. Вместе с тем, он человек, вобравший в себя отцовский образ. Мало того, юный Эстравен угадывает тоску землянина по утраченному другу и его горькие сожаления о нереализованных любовных чувствах обоих.

Оба, землянин и юный Сорве, неудержимо тянутся друг к другу. «Мрачная молчаливость», так не вяжущаяся с «девичьей грацией мальчика», растаяла при первой же их встрече, сменившись восторженными расспросами об отце, о совместном подвиге Дженли и Эстравена, об их сверхчеловеческих усилиях во время переправы через ледник, о Космосе, о гуманистических принципах планет Ойкумены.

Нельзя забывать и о том, насколько изменился за время пребывания на Гетене старший из них — Дженли. Он настолько «огомосексуалился», что лица и голоса людей, прибывших в составе галактической делегации, кажутся ему странными и «извращёнными». С трудом ему удалось совладать с этими чувствами, и лишь общение с молодым врачом-гетенианцем вернуло Дженли утраченное им душевное равновесие. «Его спокойный голос, его лицо — молодое, серьёзное лицо не мужчины и не женщины, а просто человека! — принесли мне облегчение; его лицо было таким, как надо…».

Разумеется, столь полное гомосексуальное обращение Дженли выглядит наивно. Оно отражает распространённый миф о том, что совращение (или перевоспитание) способно изменить сексуальную ориентацию человека. Сексология свидетельствует, что это вовсе не так. Сила гомо- или гетеросексуального потенциала и их сочетание друг с другом у каждого индивида определяется, прежде всего, биологическим причинами. Воспитание или совращение накладываются на врождённые особенности человека и выявляют то, что изначально (со второго триместра внутриутробной жизни) заложено в него природой. Полученное воспитание может повлиять на формирование половых предпочтений лишь в рамках, заранее очерченных природой. Если Дженли оказался чувствительным к любовным чарам гетенианцев, это свидетельствует о достаточной выраженности его врождённого гомосексуального потенциала.