МЕЛОЧЬ
МЕЛОЧЬ
Предместье подобралось нищее в русской части населения. Французы, впрочем, здесь жили тоже небогатые, мэрия была грязная, скверик — без деревьев. В Париж можно было поехать, пройдя гору и две-три бесконечные улицы. У станции подземной железной дороги, в кофейне, пили у стойки люди в картузиках, пузатые и красные. Было много коммунистов.
У русских была своя церковь в бывшем гаражике. Там служил высокий молодой священник, сбитый с толку церковными распрями и не знавший, кого из бывших высоких лиц можно было без опаски поминать на панихидах и молебнах. Прихожане были не коммунисты и уже не монархисты. Парижа они боялись, работали на заводе чернорабочими, хвалили маленькие страны: Бельгию, Эстонию, Люксембург. В прошлом разбирались неверно, будущего опасались смертельно.
Детишек было десятка два, и для них решили учредить воскресную русскую школу. В первый же раз, в каменном, ледяном, гулком здании, где рискнул поселиться в угловой комнатушке священник, а рядом — хамоватый его служака, набилось много народу. В комнатушке священника натопили печь, почистили пол, поставили самовар. Родители стояли у стен, дети, помытые и взволнованные, сидели на стульях и постели. Две учительницы-доброволицы весело и развязно говорили с детьми, хлопая их по плечам и коленям. Одна из них была молода, детей своих не имела, а в эмиграции хотела созидать и поддерживать.
Священник уныло косился на славянские лица детей и слушал их французскую речь, полную картавых междометий. Один ребенок пяти или шести лет, в клетчатом платье, но с мальчишеской ухмылкой на лице, завладел общим вниманием, так как очень хорошо говорил по-русски.
— Зачем уметь читать? говорил он. — Не надо читать, надо уметь делать аэропланы там, автомобили, можно и грузовики или столы. А читать не надо, зачем читать?
Над ним смеялись смущенно, а мать его, старая и худая, смотрела умиленно и гордо.
— Меня зовут Леонид, — говорил ребенок отчетливо. — Да, Леонид. Я думаю, что буду начальником или заведующим.
Потом он выпил чай и посмотрел снисходительно на священника.
— А ну, почитай, — предложил он ему.
На столе, меж стаканов, появилась книга Чехова «Каштанка», и азартная учительница взяла на колени Леонида. Со вниманием слушали взрослые, вторая учительница даже рот раскрыла от любопытства, старшие дети не понимали языка, младшие — смысла, но Леонид задумался. Он горестно подымал брови, разглаживал платье на коленях, машинально ковырял грязь на подошве. А священник вспомнил, что в Белой армии, куда он попал почти ребенком, у него была собака по кличке Чека, от слова — Чрезвычайная Комиссия, и что у этой собаки была довольно интересная судьба. Вот бы рассказать Леониду о Чеке. Он бы, вероятно, выслушал, потому что развитой мальчик, и отец у него герой и умница, хотя выпивает и хочет уехать в Парагвай.
Молодая учительница читала и вдыхала кислый шерстяной запах Леонида и видела углом глаза, что дети томятся и издеваются над волосами священника и платьем Леонида. А родителям казалось, что их дети сегодня приобщаются к русской культуре, но в привычных мечтах они их видели по-прежнему хозяйками хуторов и заведующими.