Приложение. Фантастические стихи об исчезновении города N (шуточное)
Приложение. Фантастические стихи об исчезновении города N (шуточное)
Вступление
1
Взволнован мэр в старинном городке,
Ведь через белую сухую площадь
Отряд поэтов проводил маршрут,
А бивуак — у статуи Мадонны.
Легко стоит Мадонна на столбе.
При ежегодной торопливой краске
Ее глаза — залиты позолотой,
А руки, приподнявшие ребенка.
Разформеины (?) в сусальной оболочке.
И вот, как из-под каменных локтей,
Из-под аркад, оставшихся случайно,
Поэты видят желтую Мадонну
И слушают хрустальное звучанье —
На ратуше часы справляют полдень:
Из маленьких серебряных ворот,
У притолоки словно начинаясь,
Апостолы выходят в чинных парах
И шествуют, не глядя на пришельцев,
А те стоят, в пыли забывши сумки
И посохи, что все не прорастают,
И затаив усталое дыханье,
Глядят поверх, почти что по привычке.
А в стороне два розовых туриста,
Быть может, позабывшие о марше,
Быть может, просто смельчаки и снобы,
Фотографируют толпу поэтов
И заодно часы свои сверяют
С походкою апостольских фигур,
Которых создал в старые года,
Конечно, некий сумасшедший мастер
И в гроб с собой унес секрет, конечно…
Разбили лагерь кое-как поэты,
Зевают, улыбаясь населенью,
Что смотрит жадно из-за занавесок,
И клеят на заборы и Мадонну
Все те же желто-синие плакаты:
«Мы все вот здесь последние поэты,
Невольные людские отщепенцы,
Статистикой забытые в отчетах,
Мы не хотим исчезнуть без возмездья,
Со временем балконы подпирая.
Как мраморные чванные кентавры…»
И много, много самых сильных слов
По полю синему проходят белой вязью.
А мэр в столицу настрочил депешу
И спрашивает бледную прислугу,
Что действует ль еще все так же точно
В его прихожей дряхлый телефон
И радио новейшее в гостиной.
Склоняясь над различными делами,
Он тщетно ищет в папках прецедента,
На всякий случай плачущей жене,
Вздыхая, говорит о высшем долге,
И сын его, недавно написавший
Соседней барышне шутливое посланье
В стихах и рифмах, жжет теперь листки
И заодно растрепанного Гёте,
Чтобы в случайном вольнодумстве
Никто бы упрекнуть не захотел…
2
Но понемногу привыкают люди,
Живущие в старинном городке,
К тому длинноволосому отряду, —
Во времена военных оккупаций
Так вскоре привыкает населенье
К чужим нашивкам молодых солдат,
И девушки уже тайком записки
Строчат лихому парню-запевале.
И вот уже поэтам раздают
В высоких кружках розовый напиток,
И слаще всех нектаров эта влага,
Что знаменует яблок урожай.
Потом в пыли поэты отдыхали,
И девочка, застыв на тротуаре,
Клялась потом, что увидала крылья
У одного под голубым рюкзаком.
Но ей не верили, — не так давно она же
У маленькой цыганочки-гадалки,
Что раздевалась прямо за телегой,
Приметила измятый черный хвост…
А вечером сходились горожане
Глядеть, как жгут высокие костры
Без всякого на это разрешенья
Совсем повеселевшие враги,
Как, совещаясь, вынимали карты,
Печатали стихи свои на камне,
Нет-нет — смотрели на ночное небо,
Как будто ждали Вифлеемской вести
Иль просто думали, что если завтра дождь,
И не снимались с лагеря упорно…
3
Уже был извещен, конечно, мэр,
Что нужно с ними никогда не спорить,
Что хорошо бы всю сирень заставить
В июле — майским ливнем расцвести,
А если это вовсе невозможно,
Пускай играет музыка повсюду
И местная красавица в окне
За розой вниз кидает спешно розу
(Корзины роз поставят садоводства).
Ведь эти чудаки и простаки,
Как оказалось, не хотят работать
И хлеб сухой повсюду принимают,
Совсем не собираясь грабить замок.
Не волноваться! главное ядро
Уже посажено в надежный лагерь,
Им выдают бумагу и чернила —
Они довольны, кажется, но мрут.
Не волноваться! высланы отряды,
И завтра утром будут на рассвете
Мятежники доставлены на суд
За все свои угрозы и намеки,
Но, вероятнее, все в тот же лагерь…
4
И ночью пела музыка повсюду,
Июльской ночью был иллюминован
Весь город разноцветными огнями,
Над головой Мадонны цвел венок
Из розовых и голубых тюльпанов
И щедро освещенный изнутри.
Красивейшие девушки плясали
Какие-то смешные менуэты,
Послушавшись надменных старичков:
Им бабушки сегодня говорили,
Что в «наше время» чтили посвященья,
Написанные в плюшевых альбомах
Поэтами, влюбленными в прелестниц
Наутро после первой вечеринки…
И даже сын подвыпившего мэра
Спустился к площади с написанною одой
И долго декламировал экспромты
И говорил с поэтами о стиле,
А барабанщик (что еще доныне
Все новости протяжно выкликает
В таких средневековых городках)
Прилежно отбивал при этом такт
Своею деревянною ногою…
И вправду небывало хороша
Была луна под каждою аркадой,
Влюбленные туда толпой сбегались,
Как никогда в любви до гроба клялся
Аптекарский кудрявый ученик.
И радио из центра пело сладко
О Фаусте, о бедной Маргарите,
Скороговоркой бормоча рекламы…
5
К утру возникли новые легенды,
Гуторили торговки на углах
О том, что злая дочка фабриканта
С длинноволосым уходила в лес
И что за ним по росному простору,
Как белый плащ, крыло проволочилось,
Туманный след оставив на лугу —
И все поверили в крыло поэта,
И вспомнивши — в измятый хвост гадалки.
Рассказывали, будто часовщик —
Тот опочивший пресловутый мастер,
Сегодня ночью с прочими плясал
И, хныча, подходил ко всем поэтам
И каждому хотел открыть секрет…
И что потом он побежал на башню
И долго разговаривал с собою,
А в полночь все часы остановились,
Апостолы над площадью застыли
И развели в последний раз руками.
Глядите, до сих пор они стоят
И до сих пор еще не рассветает…
Мадонна со столба спускалась тоже,
Снимала электрический венок,
На головы влюбленным возлагала
И что-то говорила о поэтах,
Но те, устав, ложились у колонны
И крепко, непробудно засыпали,
Как после утомительной победы,
Все на боку, а на спине — никто.
(Должно быть, чтоб крыло не затекало…)
6
А в сумраке, в густеющем тумане,
Сказало радио: «Вставайте. 7 часов
И 5 минут. Гимнастика. Вставайте».
Тогда за этой площадью уснувшей,
За толпами смятенных горожан
Раздался шаг солдат, несущих помощь,
Идущих арестовывать мятежных…
На ратуше очнулся часовщик,
Он был похож на нищего-пропойцу,
Что ныл у двери каждую субботу.
Он свесился испуганно над станом,
Он стал похож на древнюю химеру,
И звал очнуться грезящих поэтов:
«Идите биться, биться до конца!»
Апостольские целовал одежды,
Их деревянные прямые складки
И плакал, и молил их всем о чем-то.
Но тут с трудом опять часы пробили,
Как бы борясь с туманным наважденьем,
Апостолы прошли неверным шагом,
К серебряным воротам направляясь,
Но оступились сразу все 12
И все 12 с выступа упали…
7
Завыл набат, и старый барабанщик
Ударил палками в тугую кожу:
«Вставайте, сумасшедшие пришельцы,
И улетайте, если вы крылаты!..»
Заплакала красавица в окне,
Бросавшая всю ночь поэтам розы,
И в честь которой тут же на воротах
Был вырезан прекраснейший сонет
(И приблизительно на сотне языков).
Мальчишки прибежали сообщить:
Солдаты, будто, встали на привал
И раздают им пищу кашевары,
Что злится бравый унтер-офицер
За то, что город все еще в тумане
(Быть может, это ядовитый газ,
Быть может, это чумные бациллы),
Что сведений еще не поступило
Об этих взбунтовавшихся нахалах…
8
Часы молчали и туман густел,
Мостил пластами стынущую площадь,
Как плющ вился у статуи Мадонны,
Но долго голова ее сияла,
Сусальную теряя позолоту,
И в первый раз глаза приоткрывались
С тех пор, как город был спасен от мора…
И барабанщик вдруг вздохнул и сел
На серую истертую ступеньку,
Красавица задумалась, бледнея,
А девочка, что грезила крылом,
Сказала вдруг печально и спокойно:
«Я это где-то, кажется, читала.
Но там стелился не туман, а розы,
И там заснула я, а не поэты…»
Но тут, рукой схватившись за предплечье,
Она вздохнула, странно улыбаясь,
И посмотрела радостно вокруг:
Кряхтел, не понимая, барабанщик,
Почесывая согнутую спину,
И тут же деревянную ступню
Свою увидел, бережно стоящей
На воздухе, в аршине от земли…
Апостолы внизу благословляли
Поэтов из-под раскрашенных обломков
И с ними шел, сияя, часовщик,
Как будто что-то изобрел еще,
Вернувшись этой ночью из могилы…
Палило солнце, били барабаны,
Средневековый мост прошли солдаты
И надпись им указывала путь:
«Здесь город N», но нету больше N…
Внизу луга с нескошенной травою,
Солдаты рвут высокие ромашки
И машинально каски украшают.
И по росе легчайшие следы,
Как будто бы невольно в сотнях мест
Росу крылом задели и смахнули…
Июль 1934. Stadt-Selnitz Алла Головина
Вступление не написано, но должно было бы быть написанным в таком роде: в «то лето поэты широко оповещали смятенное мирное (коренное) население всех государств о своем голодном походе или марше. Поэты грозили настоящей войной, но правительства, уверенные в их безоружности, предлагают людям не волноваться и верить в благополучный исход неожиданного мятежа. И все же в провинции первых отрядов поджидали со страхом и неуверенностью». А. Г.