II 1936 — 1941 Если завтра война…

II

1936 — 1941

Если завтра война…

В детстве у автора этих строк была книга, которая называлась, кажется, “Тайные методы работы бухаринско-троцкистской агентуры”. Из нее можно было узнать, как ловко эта самая агентура действовала в описываемый период. А корни и истоки шпионажа в современной России восходят еще к 20-м годам, когда Владивосток был взят японскими захватчиками, и парикмахеры, официанты и прочий обслуживающий персонал азиатского происхождения срочно расконспирировался и одел погоны. Шпионаж, и японский в том числе, существовал уже давно. Вспомним “штабс-капитана Рыбникова” А.Куприна. Но чтоб в таком объеме, как во второй половине 30-х! Один за другим судебные (и внесудебные процессы), доносы, аресты. Шпионы, вредители во всех отраслях народного хозяйства, в искусстве, в армии… На I съезде советских писателей под аплодисменты зала Бруно Ясенский заявляет, что “наш великодушный победоносный пролетариат простит нас за то, что мы ненавидели и в ненависти нашей дошли до исступления…” Чуть позже это исступленная ненависть довела и самого Бруно Ясенского, уважаемого нами писателя, отдавшего так же дань разгадке тайн, до репрессии и уничтожения.

На том же съезде советских писателей он успел дать, как чуть раньше М.Горький, уничижительную оценку детективу:

“…Я знал, что детектив есть низший жанр, используемый буржуазией для одурачивания рабочего класса, отвлечения его внимания от насущных задач политической борьбы…”

Кому же из писателей хотелось в такой обстановке отвлекать своими книгами народ от целей политической борьбы? Исчезли переводы зарубежного классического детектива. Само слово на десяток лет оказалось под запретом, а писатели словно перекрашивались под “приключенцев”, “оборонщиков”, даже — фантастов, т. к. фантастике (научной) дали право на существование.

А “приключенцы” и “оборонщики” активно писали о вражьих происках, о нашествии шпионов на Союз, о военной угрозе стране (что было правдой) и о том, что наша Красная Армия закончит войну на чужой территории и малой кровью (что далеко не соответствовало действительности). По мере ужесточения тоталитарного режима оживлялась идея всепобеждающего социализма в литературе. Если уж и писали о преступлениях, то как об исчезающем из нашей жизни явлении (вспомните “последнего медвежатника” у Н.Шпанова): при коммунизме вообще никаких преступлений не будет. В приключенческой литературе в конце 30-х доминировали темы кающихся преступников, постепенно “завязывающих это дело”. Книги изобилируют подобными героями. Взять хотя бы “Зеленый фургон” А.Козачинского. Один из его героев, некто Красавчик, молодой вор “сидел четыре года и все четыре года работал и учился. Он вышел на волю довольно образованным молодым человеком, спокойным и скромным…” В повести “Последняя кража” (1938) Павел Нилин размышляет о старом воре Буршине, который выйдя в очередной раз из тюрьмы, имел возможность (и желание) перечеркнуть прошлую жизнь. Все шло к этому: и жена, которая приняла его, и старые друзья, сменившие “специальность”, и сын, который стал ударником… Помешала случайность. Буршин вновь вскрыл сейф. Изобличивший его опытный сыщик Ульян Жур, беседуя с ним, упор делает на моральные факторы. Он говорит, что жизнь изменилась неслыханно, о смысле жизни… Старый шниффер сдается. Как пишет критик, повесть написанная в очень жесткое время — “история о невозможности преступности и веры в бесконечность жизни своей и своего превосходства над людьми” — и о том, что все равно раньше или позже, одолеет, верх возьмет воспоминание о детях, о матери, поиск “новых прочных, вечных связей с жизнью”…

В знаменитых автобиографических “Записках следователя” Льва Шейнина в рассказах “Динары с дырками”, “Брегет” следователь, признавая свою беспомощность, обращается к уголовникам и те, расчувствовавшись, своими силами “восстанавливают справедливость”. Так что, когда много десятилетий спустя герой Н.Леонова “сыщик от бога” Лева Гуров обращается к уголовному миру, он далеко не оригинален.

Впрочем, Л.Шейнин сделал то, что даже недавно ушедшему из жизни Н.Леонову было не под силу. Лев Романович сумел своими рассказами, как писали в то время газеты, шевельнуть в душах преступников, даже закостенелых, чувство совести. И в конце 30-х начался массовый приход преступников с повинной. Видимо, из них формировались железные кадры строительства “Беломорканала” и других великих строек того времени.

В продолжение темы вспомним и о драматургии. Преступление и исправление оступившихся находят свое отражение в пьесе “Аристократы” Н.Погодина, шедшей с успехом и за рубежом.

Милицейско-судебный роман предвоенных лет не может не удивлять в условиях жесточайшего террора, непрекращающихся репрессий. Писатели, скрывающиеся под грифом “приключенцы” писали детективы с высоким гуманистическим пафосом, защищали (или пытались защищать) человеческую доброту, честность, порядочность.

Ярким таким примером была уже упоминавшаяся повесть “Зеленый фургон”, пожалуй, единственная у Александра Козачинского. Вышедшая в разгар репрессий в 1938 году, выдержавшая несколько изданий и экранизированная после войны, повесть заряжает запалом оптимизма. Кстати, она автобиографична: сюда вошли эскизы из жизни автора, а Володя Патрикеев — никто иной, как известный впоследствии писатель Евгений Петров, начинавший карьеру в Одесском уголовном розыске. По нашему мнению, этот подлинный детектив совмещал в себе все признаки жанра. Точно так же, хотя и с некоторыми оговорками к детективному жанру можно отнести и “Записки следователя” Л.Шейнина. Это одно из документальных повествований в советской литературе, в последнее время почти не переиздается — издателей отпугивает личность автора — одного из работников аппарата “кровавого прокурора” А.Вышинского. Да и многие уголовные дела, описываемые Л. Шейниным, сегодня подвергаются сомнению, а некоторые даже пересмотрены. Тем не менее, рассказы эти написаны по свежим следам событий, “Записки” еще долго будут читаться и перечитываться. Думается, что главное в “Записках” — желание автора вглядеться во внутренний мир героя. Кажется, именно в это время начала появляться наука “человековедение”.

Пожалуй, самым главным в анализируемое время в криминальной литературе был шпионский роман. На рубеже 30-х — 40-х трудно найти произведение, в котором не действовали бы враги народа и шпионы. “Поднятая целина” М.Шолохова, “Хождение по мукам” А.Толстого, даже “Судьба барабанщика” А.Гайдара… Везде враги… Они поджигают, убивают, воруют секреты… Великий вождь всех народов учил, что классовая борьба будет обостряться. Она и обострялась. Особенно на страницах книг. Еще в 1925 году в Киеве вышел “Роман Ма” Юрия Яновского, один из первенцев шпионской темы. В 1929 году Николай Иванов, создатель знаменитого Джека Восьмеркина опубликовал “Дневник шпиона”. И пошло, поехало… Как отмечал писатель В.Пальман: “В жизни нередко плодородное поле… засоряется… вредной сорной растительностью. Эти сорняки — шпионские книги — выныривают всюду… все в них так просто, так забавно! Уже на двадцатой странице ловят или загоняют в сеть шпиона, потом, как правило, появляется всеведущий майор или капитан…”

Сам по себе роман о шпионе (разведчике) — интересное и, я бы сказал, благородное чтиво. Но литература 40-х — 60-х годов немало потрудилась над созданием серого штампа, вызывающего — увы — не интерес, а иной раз — отвращение. Особенно мощно такой поток хлынул в первые послевоенные годы. Ростки же этого ядовитого жанра стали появляться уже перед войной, вселяя всеобщую тревогу и обеспокоенность, развивая шпиономанию. И больше — шпионская литература давала палачам основание для репрессий. И здесь уже не стояла проблема перевоспитания: чаще всего шпион был человеком из “бывших” и руки у него были по локоть в крови. В пьесе братьев Тур и Л.Шейнина “Особняк в переулке”, вылившейся впоследствии в самый громкий кинобоевик предвоенного времени “Ошибка инженера Кочина” — все атрибуты шпионского триллера: изобретатель нового типа самолетов, и его простодушные родственники, и сослуживцы, и бдительные сыщики, и наконец, сам шпион — некто Галкин, он же Келлер, а так же пособники… Изобличив шпионский коллектив, чекисты тут же идут дальше. Главный из них — Ларцев — тут же заявляет своему помощнику Лаврененко:

“…Сегодня не выйдет рыбная ловля. Дело Шварца забыл? Надо разобраться сегодня же… Пошли работать, Гриша…”

И ныряют снова. В очередной роман, повесть, пьесу. Время не ждет. Шпионов много. Ловить, да не переловить. А они, дурашки, сами в руки идут… А зря: легковесные пустые шпионские боевики подготовляли почву для шапкозакидательства: нам все нипочем!

Тем не менее, непременно стоит упомянуть о неоценимом вкладе никоторых писателей и в историю и в теорию отечественного детективного романа. Таков, например, Л.Овалов. Вместе с Н.Шпановым он создал образ несгибаемого советского разведчика, опытного, умного, талантливого. Его майор Пронин не только (и не столько) герой множества анекдотов. Он представляет собой достаточно емкий и живой образ, довольно резко выделяющийся из ряда “раскрашеных марионеток”.

Начав рассказ о совсем еще молодом участнике гражданской войны Иване Пронине, начавшем службу в органах в 1919 году, автор доводит повествование до поры, когда Ивану Николаевичу уже около 50 лет, “он начал полнеть, виски его посеребрились… И все же он выглядел бодрее и здоровее иного юноши…” В сборнике “Приключения майора Пронина”, вышедшем в “Библиотечке военных приключений” в 1957 году (вспомним, что Лев Сергеевич Овалов только что вышел из заключения) автор собрал наиболее интересные рассказы, написанные от своего имени и от имени своего героя. А затем была опубликована “Огоньком” “Медная пуговица”, обруганная критикой.

Книги Льва Овалова издаются и поныне. Значит, их герой пережил свое время, он отличается в лучшую сторону от нынешних серийных героев. Хотя бы своей порядочностью, принципиальностью, точным математическим расчетом и богатым воображением. Мало кто из современных “Рэмбо” может похвастаться этими качествами. Нельзя не вспомнить также и о литературе, которая, хоть и не являясь детективами, содержала в себе и преступления, и подвиги, и героику, и яркие образы, такие, к примеру, как краснофлотцы в рассказах С.Диковского, летчики и полярники из “Двух капитанов” В.Каверина, пограничники из повестей и рассказов Л.Линькова, охотники и следопыты из романов В.Арсеньева. Романтическая литература подвига, как уже отмечалось, не лежит в одном русле с рассматриваемой ветвью литературы, но и приключения, и подвиги, и детективы идут рядом, зачастую переплетаясь так, что порой трудно разобрать, что есть что.