7

7

Париж 17–10 < 1956 г.>

Дорогой Владимир Федорович.

Мне так и не удалось найти в Париже номер «Опытов», в котором обсуждалась книга Адамовича и из-за которого Вы имели неприятности[101]. Все-таки, мне кажется, что в делах такого рода лучше «ковать железо, пока горячо» и не чересчур откладывать свое противодействие. Поэтому, впредь до нахождения нужного номера (я думаю, что С.К. Маковский его для меня в конце концов найдет, хотя я ему, разумеется, не сказал, для чего он мне нужен), я бы хотел сообщить Вам то немногое, что я понял из Вашего последнего письма и что, будем надеяться, может пока все-таки быть Вам полезным.

Не знаю и не «чувствую», чтобы Вас могли «попереть» из литературы. Скорее наоборот, Ваши затруднения могут оказаться «кризисом роста» Вашей литературной карьеры, и встревоженность Адамовича, по-моему, скорее касается именно Вашей ценности, соперничества которой он боится, чем Вашей бездарности.

Пока я сам не мог прочесть нужного номера «Опытов» и составить себе собственное мнение о происшедшем, судя по Вашему рассказу, похоже гораздо больше на то, что Адамович Вас ценит, сознает Вашу талантливость и боится, чтобы мое мнение о Вас, как о лучшем русском критике зарубежья, не распространилось, в ущерб его репутации. Поэтому он… защищается, опираясь на свой авторитет и литературные связи (вроде «обожания» Иваска, о котором Вы пишете).

Тем не менее, все вовсе не ограничивается «общественниками» (которые вообще не существуют — что у них, «Социалистический вестник», что ли?) и «адамовичистами», ибо то, что мы с Вами говорим о нем без обиняков, все знают и понимают сами и только боятся его. Так что если бы Вам случилось поговорить с Ю.П. Иваском лично, то, я думаю, многое бы уладилось этим одним. Письмами, конечно, этого Вам добиться будет гораздо труднее, хотя бы из-за затруднительности называть письменно вещи своими именами.

Но независимо от Адамовича, т. е. «Опытов» и «Нового журнала» (где дело тоже обстоит сложнее и где Вы могли бы обратиться, м. б., напр<имер>, к Гулю или к Берберовой и особенно к Г.П. Струве, который и очень влиятелен, и от Адамовича ничуть не зависит), подумайте, напр<имер>, о «Новом русском слове». Там, конечно, и «общественники», и Адамович, и Терапиано, и кто хотите еще, но Вейнбаум — человек на редкость независимый и по характеру, и потому что все они зависят от него, а не он от них. А в интересах газеты (единственное, мне кажется, что его в жизни серьезно интересует) он будет рад заполучить такого талантливого и культурного сотрудника, как Вы. Конечно, я могу ошибаться, как даже сам Адамович или Карпович, но что Вы талантливы — верьте мне — на этот счет у меня нет ни малейшего сомнения, сколько я себя на этот счет ни заставлял пересматривать суждение о Вас. И я уверен, что Вейнбаум в этом скоро убедится тоже.

А частое появление Вашей подписи в его четверговых номерах, это что хотите, только не изгнание из литературы.

Кроме того — на политическом поприще (которое, принципиально, мне так же трудно, как и Вам), не забывайте, что Вы можете легко приобрести очень крупный удельный вес. Вы — отъявленный «не-антисемит» (вспомнить хотя бы Ваши высказывания о Мандельштаме и Вашу фразу в «Приглушенных голосах», где Вы именно его и Пастернака ставите морально в пример остальным) — это чувствуется, у Вас такая «аура». Тогда как большинство других новых эмигрантов подозреваются (б. м., не без основания) в антисемитизме, и именно «общественники» от них поэтому сторонятся.

Возьмите хотя бы «Социалистический вестник» — он ведь до сих пор, несмотря на все усилия и компромиссы, не нашел ни одного эмигранта, сколько-нибудь грамотного, который бы согласился с ним сотрудничать хоть сколько-нибудь без скандалов, без «свободных трибун» и т. д. А ведь стоит Вам послать им уместное «письмо в редакцию», не идущее против шерсти их «хартии», что для Вас не трудно, раз Вы сами анти-большевик и сторонник свободы, а не, напр<имер>, новой контр-диктатуры с антисемитским душком — как у Вас смогут завязаться с ними хорошие отношения и даже сотрудничество, за которые Вам охотно простится «оплеуха»[102].

Им так нужен хороший новый эмигрант, что они не будут щепетильны насчет «оплеухи» и на многое сами охотно закроют глаза, если только Вы хоть чем-нибудь покажете, что готовы с ними ладить.

При этом имейте в виду, что в области литературных мнений они Вам предоставят наверно самую широкую свободу, благо они сами в литературе ни бельмеса не смыслят. А их слабых пунктов политических (низкопоклонство перед белинско-чернышевской дурью и т. д.) — лучше просто не касаться, обходить их молчанием, пока Ваше положение как «левого» нового эмигранта не окрепнет настолько, что Вам будет разрешено атаковать и Белинского, что, вероятно, Вам тоже будет со временем разрешено, ибо прежде всего им необходим такой человек, как Вы.

Наконец, мне кажется, что мюнхенские издания, напр<имер> «Грани», ни от Адамовича, ни от Вишняка не зависят и что там Вы можете спокойно и усиленно продолжать сотрудничать. Попробуйте, напр<имер>, пригрозить Иваску, если он будет мариновать Вашу статью о «крупных формах» — передать ее «Граням»![103] Это одно может его заставить поместить ее поскорее, даже если бы это Адамовичу не понравилось. Но независимо от этого, «Грани» пользуются все растущей литературной популярностью, и Вам начихать, если Вы будете постоянно в них печататься, на капризы «Опытов» и «Н<ового> ж<урнала>». Тем хуже для них, если Ваша репутация вырастет, несмотря на них и против них.

Кроме того, укажу Вам на то, что, напр<имер>, Г.В. Иванов не любит и не боится Адамовича и иногда резко на него нападает, напр<имер>, в «Возрождении»[104] (куда я Вам пока бы не советовал обращаться, ибо тогда Ваша репутация у «общественников» пропадет окончательно). Но если бы Ваши попытки с ними примириться не дали результатов (что, по-моему, почти совершенно невероятно), то тогда — идите в «Возрождение» — это серьезный, старый толстый журнал, который тоже может серьезно содействовать росту Вашего литературного имени) — он будет рад найти в Вашем лице союзника против Адамовича. Он же сможет Вас поддержать и в «Н<овом> ж<урнале>» и в «Опытах». Но знайте, что ему нельзя до конца доверять — он человек больной, пожилой, способный на предательство, хотя и не по злости.

Затем — вот еще Вейдле, тоже человек влиятельный в литературном мире, абсолютно от Адамовича независимый. Он мне лично сказал, что считает Вас «очень талантливым критиком». Разрешаю Вам, в обращении к нему, сослаться на меня. И Г.П. Струве — о кот<ором> мы уже говорили.

Стихи, конечно, печатайте, хотя они, по-моему, все-таки далеко у Вас не лучшее, чтобы «оставаться на поверхности». Их Адамович похвалил, по— видимому, не потому, что они ему нравятся (вкус-то у черта у него есть, но держит он его про себя), а потому, что, разделав Вашу критику, опасную для него, чтобы выставить себя беспристрастным, он похвалил Ваши стихи, для него не опасные, ибо он пишет мало стихов и не на них основана его игра. Но воспользуйтесь этим, как лазейкой.

В том, что я Вам пишу, конечно, есть много требующего некоторого «ловкачества», допускаю, что оно Вам, как и мне самому, противно. Но раз в этом нет ничего идущего наперекор Вашей совести, то, м. б., стоит ко всему этому прибегнуть, чтобы исправить содеянную по отношению к Вам несправедливость в законной самозащите.

Ваша статья о Моцарте… не могу дать Вам о ней компетентного суждения, ибо вижу по ней, что Вы знаете Моцарта, а м. б., и музыку вообще намного лучше моего. Я ведь сам не играю ни на одном инструменте и с трудом читаю ноты. Лично я предпочитаю операм М<оцарта> его камерную музыку, напр<имер>, ре-минорный концерт для рояля и оркестра или квинтет с кларнетом и еще некоторые концерты для духовых ансамблей, а среди опер предпочитаю «Zauberflote» «Дон Жуану», к которому, по— видимому, скорее идут Ваши симпатии. Но, повторяю — я мало компетентен. По статье видно, что она экскурс в не совсем Вашу область. Видно, что и Вы «у себя дома» скорее в литературе. Но разумеется, ни в какое сравнение с Вашей серьезной и основательной и местами блестящей статьей работа Адамовича в «Н<овом> р<усском> с<лове>»[105] идти не может, хотя, м. б., он в ней и не сказал все, что хотел, считаясь с уровнем газетного читателя. Вообще, в русск<ой> заруб<ежной> лит<ерату>ре я пока не встретил ни одной работы о Моцарте на уровне Вашей.

Вот еще о чем я думал за это время, касательно Вас. Вы мне как-то писали, что Вам удалось показать Вашим ученикам-американцам — в чем ценность Пушкина. Но ведь и по-русски никто еще этого толком не сделал (если не считать замечательной английской же книги Мирского). Почему же бы Вам не подготовить (не спеша) монографию о Пушкине — страниц в 300–400, о его жизни и творчестве (биография Тырковой[106] изобилует материалом больше, чем талантом), синтетическую работу о нем, учитывающую лучшие достижения «пушкинизма», обыкновенно разрозненные и часто не отличающие важное от неважного и даже от глупо-ненужного. Такой работы до сих пор не было, а она нужна, ибо Вы ошибаетесь, если думаете, что все русские, даже образованные, понимают Пушкина и правильно его оценивают.

Если Вы Пушкина любите (это непременное условие, вот видно, что Хлебникова Вы на самом деле любите), с Вашим талантом — именно Вы, м. б., тот человек, который должен эту книгу написать. С нею в руках — начихать Вам на всех Адамовичей и Вишняков в мире — Вы займете кардинальное место в русской критике и истории литературы. Если идея Вас в принципе интересует — охотно готов с Вами ее продолжить, вот так в письмах, разрабатывать, разъяснять, ибо каждая идея в этом нуждается, в особенности в начале, прежде чем ее контуры не определились. Подумайте об этом.

Если бы Вам удалось переписать Заболоцкого (хоть то, что Вы не поместили в «Приглушенных голосах») — не одного меня бы Вы осчастливили[107].

Очень Вас прошу то, что в этом письме я Вам сообщил для Вашей ориентировки в борьбе, никому не сообщать — чтобы оно осталось строго между нами, ибо Вы, верно, тоже понимаете, что и моя карьера, не только литература, была бы непоправимо разрушена, если бы некоторые подробности всего этого дошли до заинтересованных лиц. Я Вам оказал доверие по-дружески, с желанием помочь Вам выпутаться из создавшегося затруднительного положения. Впрочем, если могу, охотно готов и отныне впредь все для Вас сделать, что только могу, и в этом в вопросе, и в других.

Искренне Ваш Э. Райс