25

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

25

Париж 25-III-65

Дорогой Владимир Федорович.

Сердечно прошу Вас извинить меня за долгое молчание. Но дело в том, что я меняю квартиру, а сейчас в Париже это операция никак не более легкая, чем для змеи перемена кожи. Вначале окружающие считали, что она вообще не выполнима и что нам с женой придется смываться из Парижа совсем.

Но… Бог ли помог или не знаю как, вот Вам наш новый адрес: Е. RAIS 3 rue des Ecoles Paris 5е — в нескольких шагах от «Имки», в которой мы с Вами встречались.

Конечно, в связи с этим пришлось было полностью менять программу работ и расписание времени. Все пострадало: и диссертация, и служба, и мое собственное «творчество» (странно: если оно потеряло в объеме, то неожиданно что-то выиграло во внезапно пришедших мне на ум идеях — если Вам интересно — как-нибудь в другой раз подробнее), и мои блуждания в поисках поэзии — русской и не русской.

Не было счастья, несчастье помогло: мой квартирный кризис совпал с падением Хрущева и с крепким зажимом свободы «там»: ничего нового, особенно интересного за это время и не вышло. Или я ошибаюсь? Тогда, пожалуйста, просветите мое невежество.

Сейчас главная моя забота — это чтобы все Вами мне доверенное — и Крученых, и, неожиданно оказавшийся еще более интересным, чем мне показалось, Г. Петников — переехало по назначению в полной сохранности.

Но вернуть Вам его смогу лишь некоторое время спустя, потому что придется заняться на новой квартире рассортировкой всех моих и чужих доверенных мне сокровищ, которые, конечно, придут и вывалятся хаотической кучей: рукописи вперемежку с бельем, микрофильмы с деловыми бумагами и проч. и проч. и проч.

Тем не менее — не беспокойтесь — Вы получите назад все в полной сохранности, хотя и с небольшим (неизбежным!) опозданием. Поэтому я сейчас не могу (до окончания рассортировки на новом месте) Вам ответить и на Ваши прежние вопросы: о дне рождения Н. Матвеевой[177] (она все-таки чересчур рано стала чересчур гладкой) и о датах Присмановой[178] (Гингер в госпитале, но скоро возвращается на свою квартиру, откуда, наверное, охотно ответит на Ваши вопросы).

При случае я его спрошу.

За «Форель разбивает лед» Кузмина буду Вам очень благодарен — у меня уже слюнки текут. Но не присылайте ее, пожалуйста, раньше середины апреля — не будет времени ею заняться. А нет ли у Вас возможности раздобыть более поздние стихи Петникова (после 1935 г.), о которых Вы мне писали? Вы имели неосторожность меня Петниковым увлечь, и теперь я хожу сам не свой — он мне «живая вода», которой… мало! Он, м. б., и есть самый значительный из всех тех малых, хотя и интересных, которых мы с Вами раскопали за последние годы — тот большой, на которого мы больше не надеялись. Не интереснее ли он все-таки вошедшего в Ваши «Приглушенные голоса» Тихонова? Не подлиннее ли он фокусника— Сельвинского? Или чем-то приторного Багрицкого? Не знаю, для меня Петников только начинается.

Не открыли ли Вы, за это время, чего-нибудь мне еще не ведомого?

Пишите, дорогой Владимир Федорович, я всегда рад Вашим письмам.

Сердечный привет Лидии Ивановне.

Искренне Вам преданный Э. Райс