Приложение. Фантастические стихи об исчезновении города N (шуточное)

Приложение. Фантастические стихи об исчезновении города N (шуточное)

Вступление

1

Взволнован мэр в старинном городке,

Ведь через белую сухую площадь

Отряд поэтов проводил маршрут,

А бивуак — у статуи Мадонны.

Легко стоит Мадонна на столбе.

При ежегодной торопливой краске

Ее глаза — залиты позолотой,

А руки, приподнявшие ребенка.

Разформеины (?) в сусальной оболочке.

И вот, как из-под каменных локтей,

Из-под аркад, оставшихся случайно,

Поэты видят желтую Мадонну

И слушают хрустальное звучанье —

На ратуше часы справляют полдень:

Из маленьких серебряных ворот,

У притолоки словно начинаясь,

Апостолы выходят в чинных парах

И шествуют, не глядя на пришельцев,

А те стоят, в пыли забывши сумки

И посохи, что все не прорастают,

И затаив усталое дыханье,

Глядят поверх, почти что по привычке.

А в стороне два розовых туриста,

Быть может, позабывшие о марше,

Быть может, просто смельчаки и снобы,

Фотографируют толпу поэтов

И заодно часы свои сверяют

С походкою апостольских фигур,

Которых создал в старые года,

Конечно, некий сумасшедший мастер

И в гроб с собой унес секрет, конечно…

Разбили лагерь кое-как поэты,

Зевают, улыбаясь населенью,

Что смотрит жадно из-за занавесок,

И клеят на заборы и Мадонну

Все те же желто-синие плакаты:

«Мы все вот здесь последние поэты,

Невольные людские отщепенцы,

Статистикой забытые в отчетах,

Мы не хотим исчезнуть без возмездья,

Со временем балконы подпирая.

Как мраморные чванные кентавры…»

И много, много самых сильных слов

По полю синему проходят белой вязью.

А мэр в столицу настрочил депешу

И спрашивает бледную прислугу,

Что действует ль еще все так же точно

В его прихожей дряхлый телефон

И радио новейшее в гостиной.

Склоняясь над различными делами,

Он тщетно ищет в папках прецедента,

На всякий случай плачущей жене,

Вздыхая, говорит о высшем долге,

И сын его, недавно написавший

Соседней барышне шутливое посланье

В стихах и рифмах, жжет теперь листки

И заодно растрепанного Гёте,

Чтобы в случайном вольнодумстве

Никто бы упрекнуть не захотел…

2

Но понемногу привыкают люди,

Живущие в старинном городке,

К тому длинноволосому отряду, —

Во времена военных оккупаций

Так вскоре привыкает населенье

К чужим нашивкам молодых солдат,

И девушки уже тайком записки

Строчат лихому парню-запевале.

И вот уже поэтам раздают

В высоких кружках розовый напиток,

И слаще всех нектаров эта влага,

Что знаменует яблок урожай.

Потом в пыли поэты отдыхали,

И девочка, застыв на тротуаре,

Клялась потом, что увидала крылья

У одного под голубым рюкзаком.

Но ей не верили, — не так давно она же

У маленькой цыганочки-гадалки,

Что раздевалась прямо за телегой,

Приметила измятый черный хвост…

А вечером сходились горожане

Глядеть, как жгут высокие костры

Без всякого на это разрешенья

Совсем повеселевшие враги,

Как, совещаясь, вынимали карты,

Печатали стихи свои на камне,

Нет-нет — смотрели на ночное небо,

Как будто ждали Вифлеемской вести

Иль просто думали, что если завтра дождь,

И не снимались с лагеря упорно…

3

Уже был извещен, конечно, мэр,

Что нужно с ними никогда не спорить,

Что хорошо бы всю сирень заставить

В июле — майским ливнем расцвести,

А если это вовсе невозможно,

Пускай играет музыка повсюду

И местная красавица в окне

За розой вниз кидает спешно розу

(Корзины роз поставят садоводства).

Ведь эти чудаки и простаки,

Как оказалось, не хотят работать

И хлеб сухой повсюду принимают,

Совсем не собираясь грабить замок.

Не волноваться! главное ядро

Уже посажено в надежный лагерь,

Им выдают бумагу и чернила —

Они довольны, кажется, но мрут.

Не волноваться! высланы отряды,

И завтра утром будут на рассвете

Мятежники доставлены на суд

За все свои угрозы и намеки,

Но, вероятнее, все в тот же лагерь…

4

И ночью пела музыка повсюду,

Июльской ночью был иллюминован

Весь город разноцветными огнями,

Над головой Мадонны цвел венок

Из розовых и голубых тюльпанов

И щедро освещенный изнутри.

Красивейшие девушки плясали

Какие-то смешные менуэты,

Послушавшись надменных старичков:

Им бабушки сегодня говорили,

Что в «наше время» чтили посвященья,

Написанные в плюшевых альбомах

Поэтами, влюбленными в прелестниц

Наутро после первой вечеринки…

И даже сын подвыпившего мэра

Спустился к площади с написанною одой

И долго декламировал экспромты

И говорил с поэтами о стиле,

А барабанщик (что еще доныне

Все новости протяжно выкликает

В таких средневековых городках)

Прилежно отбивал при этом такт

Своею деревянною ногою…

И вправду небывало хороша

Была луна под каждою аркадой,

Влюбленные туда толпой сбегались,

Как никогда в любви до гроба клялся

Аптекарский кудрявый ученик.

И радио из центра пело сладко

О Фаусте, о бедной Маргарите,

Скороговоркой бормоча рекламы…

5

К утру возникли новые легенды,

Гуторили торговки на углах

О том, что злая дочка фабриканта

С длинноволосым уходила в лес

И что за ним по росному простору,

Как белый плащ, крыло проволочилось,

Туманный след оставив на лугу —

И все поверили в крыло поэта,

И вспомнивши — в измятый хвост гадалки.

Рассказывали, будто часовщик —

Тот опочивший пресловутый мастер,

Сегодня ночью с прочими плясал

И, хныча, подходил ко всем поэтам

И каждому хотел открыть секрет…

И что потом он побежал на башню

И долго разговаривал с собою,

А в полночь все часы остановились,

Апостолы над площадью застыли

И развели в последний раз руками.

Глядите, до сих пор они стоят

И до сих пор еще не рассветает…

Мадонна со столба спускалась тоже,

Снимала электрический венок,

На головы влюбленным возлагала

И что-то говорила о поэтах,

Но те, устав, ложились у колонны

И крепко, непробудно засыпали,

Как после утомительной победы,

Все на боку, а на спине — никто.

(Должно быть, чтоб крыло не затекало…)

6

А в сумраке, в густеющем тумане,

Сказало радио: «Вставайте. 7 часов

И 5 минут. Гимнастика. Вставайте».

Тогда за этой площадью уснувшей,

За толпами смятенных горожан

Раздался шаг солдат, несущих помощь,

Идущих арестовывать мятежных…

На ратуше очнулся часовщик,

Он был похож на нищего-пропойцу,

Что ныл у двери каждую субботу.

Он свесился испуганно над станом,

Он стал похож на древнюю химеру,

И звал очнуться грезящих поэтов:

«Идите биться, биться до конца!»

Апостольские целовал одежды,

Их деревянные прямые складки

И плакал, и молил их всем о чем-то.

Но тут с трудом опять часы пробили,

Как бы борясь с туманным наважденьем,

Апостолы прошли неверным шагом,

К серебряным воротам направляясь,

Но оступились сразу все 12

И все 12 с выступа упали…

7

Завыл набат, и старый барабанщик

Ударил палками в тугую кожу:

«Вставайте, сумасшедшие пришельцы,

И улетайте, если вы крылаты!..»

Заплакала красавица в окне,

Бросавшая всю ночь поэтам розы,

И в честь которой тут же на воротах

Был вырезан прекраснейший сонет

(И приблизительно на сотне языков).

Мальчишки прибежали сообщить:

Солдаты, будто, встали на привал

И раздают им пищу кашевары,

Что злится бравый унтер-офицер

За то, что город все еще в тумане

(Быть может, это ядовитый газ,

Быть может, это чумные бациллы),

Что сведений еще не поступило

Об этих взбунтовавшихся нахалах…

8

Часы молчали и туман густел,

Мостил пластами стынущую площадь,

Как плющ вился у статуи Мадонны,

Но долго голова ее сияла,

Сусальную теряя позолоту,

И в первый раз глаза приоткрывались

С тех пор, как город был спасен от мора…

И барабанщик вдруг вздохнул и сел

На серую истертую ступеньку,

Красавица задумалась, бледнея,

А девочка, что грезила крылом,

Сказала вдруг печально и спокойно:

«Я это где-то, кажется, читала.

Но там стелился не туман, а розы,

И там заснула я, а не поэты…»

Но тут, рукой схватившись за предплечье,

Она вздохнула, странно улыбаясь,

И посмотрела радостно вокруг:

Кряхтел, не понимая, барабанщик,

Почесывая согнутую спину,

И тут же деревянную ступню

Свою увидел, бережно стоящей

На воздухе, в аршине от земли…

Апостолы внизу благословляли

Поэтов из-под раскрашенных обломков

И с ними шел, сияя, часовщик,

Как будто что-то изобрел еще,

Вернувшись этой ночью из могилы…

Палило солнце, били барабаны,

Средневековый мост прошли солдаты

И надпись им указывала путь:

«Здесь город N», но нету больше N…

Внизу луга с нескошенной травою,

Солдаты рвут высокие ромашки

И машинально каски украшают.

И по росе легчайшие следы,

Как будто бы невольно в сотнях мест

Росу крылом задели и смахнули…

Июль 1934. Stadt-Selnitz Алла Головина

Вступление не написано, но должно было бы быть написанным в таком роде: в «то лето поэты широко оповещали смятенное мирное (коренное) население всех государств о своем голодном походе или марше. Поэты грозили настоящей войной, но правительства, уверенные в их безоружности, предлагают людям не волноваться и верить в благополучный исход неожиданного мятежа. И все же в провинции первых отрядов поджидали со страхом и неуверенностью». А. Г.