Первая мировая

Война – такая вещь, ужаса которой не подозреваешь, если не видел её.

Анри Барбюс

Во время этой, хоть и сохранившей последние признаки рыцарских обычаев, войны Европа впервые всерьёз ужаснулась результатам собственной уверенности в необходимости военного решения конфликтов как продолжения политики. Эта рефлексия дала потрясающие в своей художественной правде плоды, литературные произведения, прочитав которые, как тогда казалось, воевать не захочет никто. Но это чувство оказалось обманчивым.

Вначале вспомним известных европейских писателей и поэтов, оказавшихся на фронтах Первой мировой, и большей частью по собственной воле. Выходец из семьи родовитых польских аристократов, Вильгельм Альберт Владимир Париже Аполлинарий Вонж-Костровицкий (1880–1918) вошёл в историю мировой литературы как известный французский поэт, один из наиболее влиятельных деятелей европейского авангарда начала XX века, Гийом Аполлинер.

Поддавшийся патриотическому порыву, Аполлинер добровольцем вступил во французскую армию. Сначала попал в артиллерию, потом был переведён в пехоту. Его первые военные стихи сборника 1915 года «Послания к Лу», в традициях куртуазной лирики адресованные «прекрасной даме», окрашены воинственным презрением к врагу.

Но вскоре его взгляды переменились кардинально: он увидел бессмысленное уничтожение человека человеком и создал свою лирическую хронику трагического восприятия войны «Каллиграммы. Стихотворения Мира и Войны» (1913–1916). Пробыв на передовой всего полгода, Аполлинер сделался гуманистом и гневно клеймил войну:

И вот каннибальский пир Валтасара в разгаре.

Кто бы подумал, что людоедство может дойти до такого предела.

И нужно так много огня, чтоб изжарить людские тела!

17 марта 1916 года Аполлинер был ранен в голову осколком снаряда, перенёс трепанацию черепа. Ослабленный организм поэта не смог пережить эпидемию «испанского гриппа», и 9 ноября 1918 года Аполлинер скончался в Париже.

Как и у многих талантливых поэтов, у него был дар предвидения, и в стихах он предсказал свою кончину:

Если я там погибну, в бою у переднего края,

Целый день ты проплачешь, Лулу, о моя дорогая.

Быстро память моя улетучится, дай только срок.

И снаряд, разорвавшийся там, у переднего края,

Тот красивый снаряд превратится в непрочный цветок…

Известный французский писатель, журналист и общественный деятель Анри Барбюс (1873–1935), несмотря на проблемы с лёгкими и далеко не юный возраст – ему был сорок один год, – в августе 1914 года добровольно вступил во французскую армию, чтобы сражаться, как ему казалось, во имя гуманистических идеалов – «против немецкого империализма».

Иллюзии быстро развеялись, когда он увидел кровавую бойню, в которой участвовал солдатом 231-го пехотного полка с декабря 1914 года вплоть до ранения в 1916 году, после которого был комиссован из армии. Антивоенный роман Барбюса «Огонь» (1916), задуманный в окопах, принёс ему всемирную известность и престижную Гонкуровскую премию.

В СССР Барбюса почитали и издавали огромными тиражами за то, что восторженно встретил нашу Октябрьскую революцию, вступил во Французскую компартию (с 1923 года), за его афоризм «Сталин – это Ленин сегодня»… Его даже избрали почётным членом Академии наук СССР. Несколько раз он приезжал в нашу страну для сбора материалов для своих книг «Россия» (1930) и «Сталин» (вышла посмертно, в 1935 году). Во время написания второй биографии Сталина Барбюс заболел пневмонией и умер в Москве 30 августа 1935 года. Похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез.

Многие известные или прославившиеся впоследствии английские писатели оказались подхвачены волной патриотизма. Судя по всему, у них с этим вопросом было всё в порядке. Расскажем только о самых именитых. И пропустим вперёд дам!

Сначала – Агату Мэри Клариссу Маллоуэн, урождённую Миллер (1890–1976), автора более шестидесяти детективных и шести психологических романов, чьи произведения издавались самыми большими в истории тиражами, уступая лишь Библии и Шекспиру, признанную королеву детектива, подарившую миру мисс Марпл и Эркюля Пуаро, – Агату Кристи.

Девушка из «приличной», весьма состоятельной семьи окончила курсы медицинских сестёр, потому что, по её словам, это «одна из самых полезных профессий, которой может заниматься человек». 4 августа 1914 года Великобритания в составе блока Антанта вступила в войну с Германией и её союзниками – Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством. И Агата отправилась в госпиталь с твёрдой решимостью принести пользу. Но вначале её взяли только уборщицей, потому что считалось неприличным, чтобы девушка ухаживала за ранеными мужчинами, – к этому допускали только замужних дам. Но у большинства этих дам от вида покалеченных тел и гноящихся ран патриотизм быстро сдуло, да и самих дам тоже. Их место заняли стойкие девушки, закончившие курсы медсестёр, в том числе и Агата Миллер. Она помогала во время операций, готовила лекарства, дежурила у постели раненых. «Прошло три недели, и мне уже казалось, что всю жизнь я только и делала, что ухаживала за солдатами», – вспоминала она и добавляла, что, если бы не вышла замуж, наверное, стала бы профессиональной медсестрой. Ее муж, артиллерийский офицер Арчибальд Кристи, ещё до Первой мировой ставший летчиком, сразу показался Агате единственным избранником. Они поженились без особенной торжественности, и Арчи быстро отбыл в тренировочный лагерь, а потом на войну во Францию. Тогда же Агата поступила в Добровольческий медицинский корпус, и события стали развиваться как в романе: геройский летчик воюет в разлуке с медсестрой из хорошей семьи, обихаживающей раненых… Впрочем, семейная жизнь писательницы, вошедшей в литературу под фамилией отважного летчика, но не слишком ответственного мужа, счастливой не была. Они виделись, не считая скромной свадьбы, лишь во время коротких отпусков мужа. В 1915 году, страдая от разлуки, Агата Кристи взялась за роман. Для этого она сняла комнату в деревенской гостинице, по её словам, «огромной и печальной». «Таинственное происшествие в Стайлз» стало первым опубликованным романом королевы детектива. Арчибальд не получил ни царапины, но из-за обострившейся астмы больше не мог летать. Расплачивалась за это жена – характер его стал невыносимым. Арчибальд не был богат и сам предложил ей продолжать литературную деятельность, которая стала приносить деньги. Он был неудовлетворён жизнью и внезапно холодно объявил жене о своей новой любви, а затем отбыл из дома… Агата осталась лишь в компании своих вымышленных героев.

Но благодаря своему сестринскому опыту Агата Кристи после развода смогла устроиться фармацевтом в аптеку, что обогатило её знаниями по использованию различных ядов, которыми она отправляла на тот свет персонажей своих детективных романов и рассказов.

Но не одна Агата Кристи была санитаркой. Ее соотечественница, писательница Вера Бриттен (1893–1970), родилась в богатой семье, изучала английскую литературу в колледже Сомервиль в Оксфорде. Летом 1915 года оставила учебу и добровольно отправилась работать медицинской сестрой в госпиталях Франции и Великобритании.

С началом Первой мировой войны британское общество словно раскололось. Молодёжь из высших классов рвалась громить «тевтонов». Но правительству с трудом удавалось поддерживать существующую численность британской армии, которая была профессиональной, но весьма небольшой – простонародье в глубинке, особенно в Уэльсе, не желало служить и в своей стране, не говоря уж о колониях и Европе. Англичане компенсировали это, бросая в бой войска из колоний и романтически настроенных юношей. Катастрофой стала знаменитая Галлипольская операция, которую, проявляя вопиющую военную некомпетентность, руководствуясь лишь одной целью – не отдавать России обещанных проливов Босфор и Дарданеллы, задумал и осуществлял Уинстон Черчилль. Здесь почти полностью погибли храбрые австралийские драгуны, освобождавшие от турок Палестину. Многие источники указывают, что на камнях Галлипольского побережья, в смешанных с кровью волнах осталась молодая элита Британии. В это время двадцати восьми лет от роду в чине лейтенанта королевского флота на рейде острова Лемнос в палате пустого французского корабля-госпиталя – ждали раненых с галлипольского десанта – умирал от заражения крови поэт Руперт Брук, выпускник Кембриджа, последний, кажется, английский романтик, предводитель кружка «георгианцев». Друзья, также добровольно пришедшие на фронт, среди которых были сын премьер-министра Артур Асквит, востоковед Обри Герберт, похоронили его после заката в пустой тихои долине, наполненной ароматом цветущего шалфея, и распили на могиле вино, которое берегли для товарища в надежде на его выздоровление. Некролог писал лично Черчилль. Историк и писатель Алан Мурхед в книге «Борьба за Дарданеллы» сказал, что эти молодые люди «могли стать чем-то выдающимся в мире, если бы им не было суждено вот-вот погибнуть». А сослуживец Брука Деннис Браун записал: «Возвращаясь из Александрии, мы на закате проходили мимо острова Руперта… Над ним багровел малиновый нимб заката. Каждый оттенок неба и моря словно чтил его память, и казалось, что этот остров должен всегда сиять той славой, которую мы там похоронили».

Наибольший успех Вере Бриттен принесла автобиографическая книга о военных годах «Завещание юности», в которой она описывала, как направилась в действующую армию, чтобы найти и, возможно, помочь молодым людям из своей юношеской компании, брату и жениху, после коротких офицерских курсов и скандалов в семьях, не желавших их отпускать, ушедшим на фронт. Дни, проведённые вместе в поместье родителей, в её романе оказываются чем-то нереально прекрасным, чего словно и не было, – в сравнении с ужасом полевых госпиталей, с необходимостью ухаживать за немецкой солдатнёй из раненых пленных… Вера Бриттен стала впоследствии христианской пацифисткой и феминисткой, что неудивительно, учитывая всё то, что ей пришлось пережить. Ее имя было внесено в гитлеровскую Чёрную книгу – список тех, с кем нужно было расправиться в первую очередь при захвате Британии.

В снятом по роману фильме «Воспоминания о будущем» в 2015 году Джеймсом Кентом одну из своих лучших ролей сыграл Кит Харингтон, в скором времени – звезда сериала «Игра престолов».

Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – многоплановый писатель, драматург, театральный режиссер – добровольцем ушёл на фронт, не окончив курса Кембриджского университета. Служил в пехоте, в 10-м батальоне полка герцога Веллингтона, и почти четыре года провёл в окопах. Был ранен в 1916 году при миномётном обстреле и произведён в офицеры. Война предстала в своём истинном обличье и перед ним, и в своей автобиографии он жёстко и аргументированно критикует британскую армию и её высших офицеров.

По окончании войны Пристли вернулся в Кембриджский университет и с отличием его окончил. Если вы не читали его романов: «Добрые друзья», «Дженни Вильерс», шпионский – «Затемнение в Гретли», фэнтезийный – «31 июня», детектив «Доктор Солт покидает город», фантастику «Сноглл», то видели постановку его пьес на театральной сцене или знакомы с ними по экранизациям.

Пристли удалось пережить войну, и его творчество даёт представление о том, кем могли бы стать талантливые молодые люди, её не пережившие.

Мэтр английской литературы Джон Голсуорси (1867–1933) – прозаик и драматург, автор знаменитого цикла «Сага о Форсайтах», лауреат Нобелевской премии по литературе – был по профессии юристом. По окончании Оксфордского университета, чтобы лучше изучить морское право, два года ходил на торговых кораблях и побывал в разных странах Южного архипелага, в Австралии и в США.

По возрасту он не был мобилизован, но зимой 1916/17 года с женой Адой Немезис Пирсон работал в частном госпитале во Франции.

Вскоре он стал считать войну безумием и преступлением против человечества. Причину её он видел в стремлении военных промышленников к наживе. Его возмущали воинственные призывы Киплинга. В очерке «Урожай» и стихотворении «Долина теней» (1915) Голсуорси оплакивает погибших на войне и пострадавших от неё. Больше всего его возмущало лицемерие церковников, которые по обе стороны фронта с именем Христа призывают к убийствам и молятся о победе.

Голсуорси был избран первым президентом международного литературного сообщества ПЕН-клуб, которое и основал.

Джон Рональд Руэл Толкин (1892–1973) – английский писатель, лингвист, поэт, филолог, профессор Оксфордского университета – известен всему миру как создатель фэнтезийного мира под названием Арда и его части – Средиземья, населённого хоббитами, эльфами, волшебниками, гномами, орками, описанного в книгах «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец», «Братство кольца», «Две крепости», «Возвращение короля», «Сильмариллион». «Инклинги», литературная группировка, в которую входили Джон Толкин и «христианский фантаст», автор «Хроник Нарнии» Клайв Льюис, встречаясь в старинном оксфордском баре «Орёл и дитя», читали друг другу новые главы своих творений.

Писатель, которого газета The Times поставила на шестое место в списке «50 величайших британских писателей с 1945 года», в 1915 году тоже попал на фронт в звании второго (на наши звания – младшего) лейтенанта. Правда, желанием воевать отнюдь не горел, войну и военную службу ненавидел. «Джентльмены редко встречаются среди начальства и, если честно, человеческие особи тоже», – говорил он.

В июне 1916 года Толкин в составе 11-го батальона британских экспедиционных войск оказался во Франции. Чтобы рассказывать жене Эдит о своих перемещениях по линии Западного фронта, Толкин придумал специальный секретный код.

Он участвовал в кровавой битве на Сомме, где погибло двое его лучших друзей из ЧК («Чайного клуба»). Потом заболел сыпным тифом и после длительного лечения был отправлен домой с инвалидностью.

«Для того чтобы полностью прочувствовать тяжесть военной тьмы, нужно побывать под ней лично, но спустя годы всё чаще забывается, что быть схваченным войной в юношеском возрасте в 1914-м ничуть не менее ужасно, чем в 1939-м и последующих годах. В 1918-м почти все мои близкие друзья были мертвы».

Последующие годы он посвятил научной карьере: сначала преподавал в Университете Лидса, в 1922 году получил должность профессора англосаксонского языка и литературы в Оксфордском университете, где стал одним из самых молодых профессоров (в 30 лет) и скоро заработал репутацию одного из лучших филологов в мире.

Алан Александер Милн (1882–1956) писал романы, рассказы, пьесы, но всему миру известен прежде всего как создатель Винни-Пуха, Кристофера Робина и их друзей.

Во время Первой мировой войны он служил в запасном батальоне связи, потом попал на фронт, там серьёзно заболел, и его вернули в Англию. Какое-то время Милн был инструктором в учебном лагере, затем работал в отделе пропаганды военного министерства – MI-7, откуда демобилизовался после войны в звании лейтенанта. Позже он написал книгу «Мир с честью», в которой вполне определённо осуждал войну.

В своих впечатлениях он был не далек от всех тех англичан, которые выжили в Первой мировой:

Я думал

О несчётных могилах вкруг разрушенной Трои,

И о всех молодых и красивых, обратившихся в прах,

И о долгих терзаньях, и о том, как всё это было напрасно…

Племянник Александера, Айен Иннес Тим Милн, служил в разведке и написал человечную и даже тёплую книгу под длинным названием «Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6».

Поэт, прозаик и литературный критик Эдвард Годфри Олдингтон (1892–1962), известный как Ричард Олдингтон, начал военную службу в 1916 году рядовым, был прикомандирован к королевскому Сассекскому полку на Западном фронте. Служил достойно, поскольку был произведён в офицеры. В 1917 году был ранен и надолго попал в госпиталь. Критики отмечали, что война резко изменила мироощущение Олдингтона, наложив отпечаток суровой горечи и безнадёжности на всё его дальнейшее творчество. Книга стихов «Образы войны» (1919) считается одной из лучших в истории англоязычной поэзии.

Сам Олдингтон о стихах этого сборника говорил так: «…Они горькие, мучительные, непохожие на стихи Брука. Они и есть суровая правда. Лично я думаю, что утратил утончённость техники, точность формы, но зато я приобрёл широту взгляда и способность общаться с широкой массой. Я описал честно, что видел и чувствовал. Здесь нет ни капли лжи, ни тени позёрства».

После войны Олдингтон страдал от малоизученного в те годы посттравматического синдрома. Его во многом автобиографический роман «Смерть героя» (1929) наряду с романами Ремарка и Хемингуэя входит в число самых известных в мире антивоенных произведений.

Олдингтон с возмущением, характерным для всего так называемого «потерянного поколения», писал, по словам В.М. Урнова, о «культе Британской империи, духе военщины и милитаризма, ходячих девизах, их подкрепляющих, политических и литературных авторитетах, их поддерживавших», «о системе воспитания, калечившей поколение, системе, пренебрегающей человеком и его интересами, подменяющей подлинные ценности мнимыми, действительные цели фальшивыми, содержательные понятия – крикливой фразой».

Столь же определённым неприятием милитаризма проникнуты его книга повестей «Кроткие ответы» (1932), роман «Все люди – враги» (1933).

Немецкий писатель Эрих Мария Ремарк (урождённый Эрих Пауль Ремарк, 1898–1970) в возрасте восемнадцати лет добровольцем в составе 15-го гвардейского полка 2-й резервной дивизии оказался на Западном фронте.

17 июня 1917 года произошло боевое крещение рядового сапёрного батальона Ремарка, когда он, раненный осколком, вытащил своего товарища из-под огня. В бою в районе Ипра во время британского артобстрела Ремарк получает ранение в правое предплечье, в левую ногу, чуть выше колена, и в шею. Затем последовало долгое лечение в госпиталях в Гайте-Сант-Иозеф в Торхуте и затем в госпитале Святого Винцента в Дуйсбурге. Еще до окончания лечения Ремарк получил назначение писарем.

Его роман «На Западном фронте без перемен» (1929), описывающий жестокость войны с точки зрения двадцатилетнего солдата, наряду с книгами «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя и «Смерть героя» Ричарда Олдингтона, входит в тройку лучших романов «потерянного поколения».

С приходом к власти «коричневых» Ремарк одним из первых будет занесён в список врагов немецкой нации, его произведения запылают в кострах, а Гитлер считал, что он оболгал солдат Первой мировой войны.

Позже о себе Ремарк скажет, употребив оксюморон: «Я был воинствующим пацифистом».

Помните диалог в метро Людмилы и Гурина в фильме «Москва слезам не верит»:

«– А что вы читаете?

– Книжку.

– Интересная?

– Очень.

– А как называется?

– Ремарк, «Три товарища»

– «Три товарища»… Хм, не читал.

– Странно, сейчас вся Москва читает».

В СССР читать Ремарка, в особенности «Три товарища», позже – «Триумфальную арку» и «Время жить и время умирать», было признаком интеллигентности. Романы Ремарка зачитывали до дыр, передавали из рук в руки на «денёк» и «до утра». Словом, этого писателя у нас заслуженно любили.

И в финале небольшого рассказа – одно из его горьких высказываний: «Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя – скорее взвоешь от горя».

Бертольт Брехт (Ойген Бетхольд Фридрих Брехт, 1898–1956) – немецкий драматург, поэт, прозаик, театральный деятель. В январе 1918 года его призвали в армию. Это было время трезвого осмысления войны в немецком обществе – вернее, лучших его представителей, – и Брехт на войну идти не хотел. Его отец, весьма состоятельный коммерсант, сумел добиться для сына нескольких отсрочек, но в октябре 1918 года Брехту пришлось идти на службу: он становится санитаром в одном из аугсбургских военных госпиталей.

Впечатления от увиденного в том же году воплотились в его антивоенном сатирическом стихотворении «Легенда о мёртвом солдате», в котором рассказывается о солдате, уставшем воевать. Он пал смертью героя, но расстроил своей гибелью расчёты кайзера и был извлечён медицинской комиссией из могилы, признан годным к военной службе и возвращён в строй. За это стихотворение, которое вскоре стали петь, как балладу, позже нацисты лишили писателя гражданства.

Произведения Брехта-драматурга – в особенности «Трёхгрошовая опера», «Мамаша Кураж и её дети», «Кавказский меловой круг» и другие – до сих пор широко представлены в афишах мировых театров. Зонги из «Трехгрошовой оперы», музыку к которым написал Курт Вайль, входили и входят в репертуар многих выдающихся певцов, среди них – Луи Армстронг, Элла Фицджеральд, Фрэнк Синатра, Стинг, Робби Уильямс… Поставленный Юрием Любимовым в Театре на Таганке «Добрый человек из Сезуана» (1964) с Зинаидой Славиной, Владимиром Высоцким, Аллой Демидовой, Валерием Золотухиным стал легендой советского театра.

У Ярослава Гашека (1883–1923) – чешского писателя-сатирика, журналиста, фельетониста, драматурга, автора примерно 1500 рассказов, фельетонов и прочих произведений, из которых мировую известность получил его неоконченный роман «Похождения бравого солдата Швейка», – весьма необычная судьба.

Судите сами. В 1915 году он участвовал в Первой мировой войне солдатом 91-го пехотного полка австро-венгерской армии, хотя категорически не хотел воевать и на фронт попал в арестантском вагоне: его симуляцию ревматизма признали попыткой дезертирства. 24 сентября 1915 года в бою с русской армией под Дубно Гашек добровольно сдался в плен.

Военнопленный № 294217 оказался в лагере под Киевом, позже – в лагере в Тоцком Самарской губернии. Генеральный штаб царской армии формировал дружины из военнопленных-славян, подданных Австро-Венгерской империи, которые хотели воевать с австрийской монархией, после революции получившие название Чехословацкого легиона. Гашек пожелал вступить в дружину, однако медкомиссия признала его негодным к строевой службе, и в июне 1916 года он стал сначала писарем 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса, а затем – сотрудником газеты «Чехословак», выходившей в Киеве. Гашек активно занимался агитацией в лагерях военнопленных в пользу легиона, публиковал в газетах юморески и фельетоны, за что был объявлен австрийскими властями изменником.

Но воевал он не только на бумаге: летом 1917 года за бой у Зборова он даже был награждён Георгиевским крестом IV степени. После заключения сепаратного мира между Россией и Германией Ярослав Гашек порывает с Чехословацким легионом, генералы которого приняли решение эвакуироваться в Европу через Владивосток. Огромные эшелоны легиона двигались через Поволжье по Сибири, товарные вагоны были забиты старинной мебелью, живописью и антиквариатом, захваченным в помещичьих усадьбах и домах богатых русских горожан. По пути вооружённые царским правительством легионеры ввязывались в бои, реквизировали паровозы, в их руках оказалось так называемое «золото Колчака» – значительная часть золотого запаса бывшей империи, – а позже в распоряжении правительства вновь образованной Чешской Республики вдруг оказались огромные денежные средства. Но не всем бывшим пленным была по вкусу такая политика: Гашек отправился в Москву и вступил в коммунистическую партию. В апреле 1918 года его отправили на партийную работу в Самару, где он вёл среди чехов и словаков агитацию против эвакуации во Францию и призывал их вступать в Красную армию.

К концу мая чешско-сербский отряд Гашека, насчитывавший уже более ста бойцов, в составе Красной армии воевал с белыми войсками, подавлял мятеж в Самаре, за что полевой суд Чехословацкого легиона выдал ордер на арест Гашека, как предателя чешского народа.

Его карьера в Красной армии шла в гору: в качестве журналиста он пишет статьи, издаёт газеты, воюет в разных частях, в том числе в 25-й дивизии Чапаева, назначается комендантом Бугульмы, в Иркутске избирается депутатом городского совета.

После окончания Гражданской войны Гашек остался в Иркутске, где даже купил дом. В ноябре 1920 года в Чехословакии разразился политический кризис, началась всеобщая забастовка, а в городе Кладно рабочие провозгласили «советскую республику». Чешские коммунисты в России, в том числе комиссар Гашек, получили распоряжение отправляться на родину, чтобы поддержать местное коммунистическое движение и готовить мировую пролетарскую революцию.

В декабре 1920 года Гашек вместе с супругой, с которой познакомился в Уфимской типографии, Александрой

Львовой, вернулся в Прагу. Но там ему были не рады: пресса устроила травлю «большевистского комиссара, повинного в смертях чехов», бывшие друзья отвернулись, работы и денег не было.

В своём доме в небольшом городке Липнице тяжелобольной Гашек до последних дней диктовал свой роман о Швейке. 3 января 1923 года Ярослав Гашек скончался. На его могиле одним из его местных друзей, каменотёсом Харамзой, был установлен памятник – раскрытая каменная книга, на одной странице которой имя Гашека, на другой – Швейка.

Едкие афоризмы Гашека весьма актуальны и сегодня:

«В сумасшедшем доме каждый мог говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте».

«Беда, когда человек вдруг примется философствовать, – это всегда пахнет белой горячкой».

«В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными».

«Я сам за собой иногда замечаю, что я слабоумный, особенно к вечеру…»

В российском обществе патриотический порыв начала войны – банкеты с пением гимна «Боже, царя храни», газетные статьи, призывающие дать отпор тевтонам, – вскоре сменился критикой правительства и генералитета. В 1915 году с помощью фрейлины императрицы Александры Фёдоровны М.А. Васильчиковой, которую война застала в имении под Веной, бывшего премьер-министра С.Ю. Витте и нефтяного магната Э.Л. Нобеля русское правительство намеревалось разведать возможность мирных переговоров с кайзером Вильгельмом, искренне не желавшим войны. Но попытка была сорвана крупной русской буржуазией, связанной с финансовым капиталом Англии и Франции. Российская интеллигенция тоже не выработала единое отношение к войне. Кто-то призывал «укоротить волчьи аппетиты германцев и их союзников», другие доходили до полного неприятия войны, третьи меняли свою точку зрения.

Александра Ивановича Куприна (1870–1938) – известного русского писателя, автора «Кадетов», «Юнкеров», «Поединка», «Штабс-капитана Рыбникова», «Гамбринуса», «Олеси», «Гранатового браслета», «Ямы», любимого с детских лет «Белого пуделя» и других произведений – надеюсь, представлять не нужно. Выпускник Александровского военного училища, четыре года прослуживший в армии, Куприн пожелал показать личный пример патриотизма: записался в запасной полк и вновь надел мундир поручика. В октябре 1914 года у себя в любимом «зелёном домике» в Гатчине он создал маленький госпиталь на десять коек. Основную заботу о раненых взяла на себя его супруга, Елизавета Морицевна Гейнрих, профессиональная сестра милосердия, участница Русско-японской войны. Все члены семьи оказывали посильную помощь в лечении и реабилитации своих гостей-пациентов: дочь Ксения «рассказывала солдатам сказки, играла с ними в шашки», сам Куприн, когда ещё не оказался на фронте, читал раненым газеты и книги, писал за них письма.

Свой патриотический энтузиазм 31 декабря 1914 года Куприн выразил афористично:

Врага ведёт гордыни тёмный рок,

Звезда любви сияет перед нами.

Мы миру мир скуём мечами,

За нами – правда, с нами – Бог.

С ноября 1914 по май 1915 года писатель находился в действующей армии, где некоторое время командовал резервной ротой, расположенной в Гельсингфорсе. В мае 1915 года его демобилизовали по состоянию здоровья.

Поражения русских войск не могли не повлиять на изменение мировоззрения писателя. В Февральской революции 1917 года Александр Иванович увидел осуществление своей мечты о свободной и сильной России. Куприн становится жарким газетчиком-публицистом, вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». Новую власть в виде большевистского правительства писатель поначалу тоже принял и даже в декабре 1918 года предложил Ленину (причём при личной встрече!) план издания газеты для крестьянства «Земля». Но он так и не был реализован.

Мировая пресса выливала потоки грязи на вождей революции, а Куприн писал: «Я не сомневаюсь в честности советской власти, большевики, возглавляемые Лениным, проявили через Советы пламенную энергию», большевики – это люди «кристальной чистоты».

Но постепенно его восторженный энтузиазм пошёл на спад. Когда в октябре 1919 года Гатчину заняли войска Юденича, Куприна мобилизовали в белую армию. Хотя, возможно, он и сам так решил, потому что люди «кристальной чистоты» ничтоже сумняшеся объявили красный террор, создали ЧК, и чекисты, закатав по локоть рукава, чтоб не испачкать в крови кожаные тужурки, начали массово уничтожать целые слои населения. В Петрограде уже были расстреляны 512 бывших сановников, министров, профессоров, царских генералов… Уже была «Пятигорская резня», в Екатеринбурге расстрелян митинг протеста рабочих, жестоко подавлены выступления эсеров…

Куприн стал редактором армейской газеты «Приневский край» и в конце 1919 года вместе с семьёй и отступающими частями белой армии покинул родину. Сначала Куприны жили в Финляндии, потом перебрались в Париж.

Те, кто бывал на Волковом кладбище Петербурга, возможно, видели могилу А.И. Куприна на Литераторских мостках, которая находится рядом с могилой И.С. Тургенева, и сильно удивятся факту эмиграции писателя.

Тем не менее эмиграция была, и там больного, уставшего от жизни и разочарований писателя никто не ждал. Семья жила бедно. Потому что Куприн не примкнул к оголтелой части эмиграции, кормящейся за счет своей ненависти к родине. Наоборот, он тяжело заболевает ностальгией и мечтает исправить ошибку и вернуться. «Сама мысль о возвращении на родину казалась мне несбыточной мечтой», – писал он. В другом письме от 6 августа 1926 года Куприн пишет: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня, а отдалённость от родины приплюснула мой дух к земле!»

Когда известный художник Билибин решил вернуться в СССР, Куприн воскликнул: «Боже, как я вам завидую!» Билибин взял на себя миссию переговорить с советским послом о возвращении и Куприна на родину. Вопрос был решён правительством положительно. И в 1937 году Куприн с супругой выехали из Парижа в Москву. Тайно, потому что эмиграцию, которую не очень волновало, как и на что существовал писатель в Париже, всколыхнул и расколол факт его «бегства».

Вся не растраченная за эти годы ненависть к оставленной России обрушилась на голову дочери Куприных, Ксении, вдовы популярного русского поэта и прозаика Саши Чёрного, тоже эмигранта, которая была успешной моделью и актрисой, по сути поставив крест на её карьере. В 1958 году Ксения Александровна вернулась в СССР, ей дали в Москве небольшую квартиру и зачислили в штат Театра имени Пушкина. Но ролей почти не было. И она стала замечательной переводчицей французских драматургов (пьесу «Мамуре», в которой блистала Гоголева, тоже она открыла нашему зрителю), приняла деятельное участие в создании музея отца на его родине – в селе Наровчат Пензенской области, снялась в нескольких документальных фильмах об отце, которого боготворила всю жизнь.

Впоследствии Куприн вспоминал: «Накануне отъезда я до такой степени был взволнован, что почти серьёзно заявил жене: «Если мы завтра не сядем в поезд – я пойду пешком!»

В СССР писателя встретили тепло, и официальная власть его обласкала, озаботилась его здоровьем и бытом, выделила дачу в его любимой Гатчине и пр. И что было для великого писателя главным – издали двухтомник лучших его произведений, стали печатать в журналах его рассказы, очерки и повести, опубликованные ранее за границей. А в начале 60-х годов произведения Куприна были включены в школьную программу.

К началу Первой мировой Николай Степанович Гумилёв (1886–1921) был уже известным поэтом, одним из ярких представителей русской поэзии Серебряного века, создателем течения акмеизм, основателем «Цеха поэтов», в который кроме него входили Анна Ахматова (его супруга, если кто не знал), Осип Мандельштам, Владимир Нарбут, Сергей Городецкий, Елизавета Кузьмина-Караваева (будущая мать Мария) и другие.

Николая Степановича признали негодным к службе из-за косоглазия и хромоты. Но он упорно раз за разом штурмовал медкомиссию. Выучился стрелять с левой руки, целясь здоровым глазом. За свои деньги прошёл курс верховой езды. В итоге он всё же оказался на фронте в качестве вольноопределяющегося – привилегированного солдата – в составе лейб-гвардии Уланского её величества полка. Участвовал в сражениях в Южной Польше, за личную храбрость в ночной разведке был награжден Георгиевским крестом IV степени, в январе 1915 года был произведён в унтер-офицеры. В феврале поэт сильно простудился, получил воспаление лёгких и месяц лечился в Петрограде, но по выздоровлении опять вернулся на фронт.

В боях на Западной Украине он заслужил свой второй Георгий. Затем ещё один, позже – орден Святого Станислава ш степени с мечами и бантом. В марте 1916 года Гумилёв был произведён в прапорщики и переведён в 5-й гусарский Александрийский полк.

На фронте он не переставал писать стихи, ив 1916 году выходит его сборник «Колчан», где много поэтических строк о войне, о мужестве, патриотическом порыве защитить родную страну.

В 1917 году из-за проблем со здоровьем поэт был отправлен в русский экспедиционный корпус в Париже, где служил адъютантом при комиссаре Временного правительства, в апреле 1918 года он вернулся в Россию. Годы до 1921-го были наполнены творчеством, переменами в личной жизни – развод с Анной Ахматовой и женитьба на Анне Энгельгардт, – преподавательской деятельностью. Он не скрывал своих религиозных и политических взглядов («Я убеждённый монархист»), за что впоследствии и поплатился.

3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по обвинению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В.Н. Таганцева». И в ночь на 26 августа расстрелян в числе шестидесяти участников Таганцевского заговора.

О причастности Гумилёва к заговору В.Н. Таганцева есть три версии. Официальная советская гласит, что Гумилёв прямо участвовал в заговоре. Есть предположения, что поэт не участвовал в заговоре, а лишь знал о нём и не донёс. Но вероятно, что никакого заговора вообще не было, он был сфабрикован ЧК, начавшей кровавую чистку после Кронштадтского восстания.

Как бы там ни было, Гумилёва расстреляли, и места его расстрела и захоронения до сих пор неизвестны.

Один из чекистов оставил свидетельство гибели поэта: «Этот ваш Гумилев – нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…»

В ЧК он держался мужественно, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:

– Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.

Биография Константина Георгиевича Паустовского (1892–1968) – русского советского писателя, признанного классика отечественной литературы, интересна прежде всего как пример – безотносительно его замечательного литературного дара – того, что человек, попавший в мясорубку Первой мировой и Гражданской войн, живший во времена страшных репрессий, остался верным своим идеалам: не угождал, не предавал, не шёл на сделки с совестью.

Журналист Валерий Дружбинский, работавший у К. Паустовского литературным секретарём в 1965–1968 годах, в своих воспоминаниях о писателе («Паустовский, каким я его помню») написал: «Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времён и народов. Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого-нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой».

Костя Паустовский учился в Московском университете и мобилизации в Первую мировую не подлежал: по законам того времени младшего сына не брали в армию, если были призваны старшие. А его два старших брата, Борис и Вадим, уже оказались на фронте. Какое-то время Паустовский работал кондуктором и вагоновожатым московского трамвая, но рвался на передовую.

Осенью 1914 года началось формирование тыловых санитарных поездов, и будущий писатель добровольно начинает работать санитаром на одном из таких поездов, развозящих раненых по далеким от фронта городам. Он стойко выполнял тяжёлую и грязную работу, хотя его тонкая душа страдала при виде ампутированных конечностей, бреда раненых и агонии… По его просьбе в 1915 году Паустовского переводят с тылового поезда на полевой, а затем – в полевой санитарный отряд, с которым прошёл длинный путь от Люблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии.

Паустовский был тяжело ранен в ногу во время артиллерийского обстрела в Несвиже. Выпал из седла, но успел ухватить поводья, и лошадь вытащила его к своим. Месяц он пролежал в госпитале в Несвиже. И там случайно в старой газете прочитал, что погибли два его брата: «Убит на Галицийском фронте поручик сапёрного батальона Борис Георгиевич Паустовский». «Убит в бою на Рижском направлении прапорщик Навагинского пехотного полка Вадим Георгиевич Паустовский». И погибли они в один день…

После госпиталя Паустовский вернулся к матери в Москву, потом они с матерью и сестрой уехали на Украину. В Киеве в декабре 1918 года его мобилизовали в войска гетмана Скоропадского, а когда в очередной раз власть в городе сменилась, его призвали в Красную армию – в караульный полк, набранный из бывших махновцев. Несколько дней спустя один из караульных солдат застрелил полкового командира, и полк расформировали.

Все время Константин Паустовский не переставал писать, в качестве журналиста сотрудничал с газетой «Правда», журналами. Его рассказы и очерки появляются в прессе и выходят в книжных издательствах. Писательская элита принимает его в свои ряды, власть относится к нему весьма благосклонно, наградив в январе 1939 года «За выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы» орденом Трудового Красного Знамени.

В начале Великой Отечественной войны Паустовский в качестве военного корреспондента оказывается на Южном фронте, где шли тяжёлые бои. Рувиму Фраерману (писателю, напомню хотя бы его «Дикую собаку динго, или Повесть о первой любви») в октябре 1941 года он писал: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти всё время, не считая четырёх дней, на линии огня…»

В середине 1950-х годов к Паустовскому пришло мировое признание. Он много путешествовал по Европе, какое-то время жил на острове Капри. В 1965 году его назвали одним из вероятных кандидатов на Нобелевскую премию в области литературы, которая в итоге была присуждена Михаилу Шолохову. Возможно, вручение Нобелевской премии Паустовскому в 1965-м не состоялось из-за того, что советские власти начали угрожать Швеции экономическими санкциями. Но вышло так, что вместо него был награждён Шолохов, являвшийся не только литературным гением, но и крупным советским литературным функционером.

Но это не уменьшило, а возможно, и подогрело интерес к творчеству писателя. Обещанный пример – К.Г. Паустовский был одним из любимых писателей Марлен Дитрих. В своей книге «Размышления» (глава «Паустовский») она описала их встречу, которая состоялась в 1964 году во время её выступления в московском Центральном доме литераторов:

«…Однажды я прочитала рассказ «Телеграмма» Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шёл его английский перевод.) Он произвёл на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя. Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском…

И вот… готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: «Это невозможно!» Нора уверяла: «Да, он здесь вместе со своей женой». Представление прошло хорошо…

По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему своё восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени. Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: «Так будет лучше для него». Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нём. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его «откроют»… Он – лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно»…

Согласитесь, такой отзыв дорогого стоит! И возможно, подтолкнёт кого-то открыть его повести, рассказы, роман «Романтики» и автобиографическую «Повесть о жизни», которую он писал почти двадцать лет. Или положить букетик цветов на его скромную могилу в Тарусе…

Оказался на фронте Первой мировой и Валентин Петрович Катаев (1897–1986) – известный русский советский писатель и поэт, драматург, журналист, киносценарист, Герой Социалистического Труда, основатель и главный редактор журнала «Юность».

Наверняка вы – или вам – в детстве читали сказку «Цветик-семицветик». А позже, уже самостоятельно – книжку «Белеет парус одинокий», или видели его экранизации 1937 и 1975 годов (сериал «Волны Чёрного моря»), рассказывающие о событиях 1905 года после подавления восстания на броненосце «Потемкин» глазами двух друзей – Пети и Гаврика, одесских Тома Сойера и Гека Финна. Это чтение увлекало несколько поколений советских детей.

Будущий писатель с аттестатом за шесть классов Пятой гимназии города Одессы зимой 1915 года ушёл на фронт добровольцем. Начал службу под Сморгонью рядовым на артиллерийской батарее. Там шли тяжелейшие бои, и, видимо, юноша показал себя с лучшей стороны, потому что вскоре был произведён в прапорщики. Дважды был ранен и отравлен газами.

Летом 1917 года, после ранения в «керенском» наступлении на румынском фронте, Катаев попал в госпиталь в Одессе. Награждён двумя Георгиевскими крестами IV и III степени и орденом Святой Анны IV степени «За храбрость». Ему был присвоен чин подпоручика, и он получил личное дворянство, не передающееся по наследству.

На фронте Катаев начал писать, в прессе появляются его рассказы и очерки, посвящённые фронтовой жизни.

Забегая далеко вперёд, упомянем вышедшую в 1979 году в «Новом мире» повесть «Уже написан Вертер», вызвавшую большой скандал. В ней, когда писателю уже было восемьдесят три года, Валентин Петрович открыл тайну о своём участии в Белом движении и аресте, чего не знали о нём «компетентные органы» и власти, привечавшие мэтра советской литературы и не сомневавшиеся в его «правильной» биографии. Так автор признался, что в Гражданскую служил в войсках гетмана П.П. Скоропадского, а позже в белой Добровольческой армии генерала Антона Ивановича Деникина был командиром 1-й башни на бронепоезде «Новороссия». В самом начале 1920 года, ещё до начала отступления Добровольческой армии, Катаев заболел в Жмеринке сыпным тифом и был эвакуирован в одесский госпиталь, откуда родные забрали его домой. А по советским анкетам Катаев с весны 1919 года воевал в Красной армии.

Но так ли это важно? В годы Великой Отечественной войны Катаев был военным корреспондентом, побывал в самом пекле боёв, написал большое число очерков, рассказов, публицистических статей…

Человек не подвергающегося сомнению личного мужества откровенно написал в одном из писем с фронта: «Опять обстрел. Немец бьёт по батарее, словно гвозди вколачивает. Ужасное зрелище. Если вам кто-то скажет, что на войне не страшно, не верьте».

Его рассказ тех лет «Отче наш» по праву считается русской литературной классикой. А повесть «Сын полка» долгое время входила в школьную программу.

Сам писатель своей главной книгой считал автобиографический роман «Алмазный мой венец» (1978), в котором рассказал о литературной жизни страны 1920-х годов и её самых ярких представителях, правда не называя подлинных имен, которые, впрочем, легко угадывались.

Валентин Петрович Катаев умер 12 апреля 1986 года, на 90-м году жизни, и похоронен на самом престижном кладбище Москвы – Новодевичьем (саморазоблачения автора о своём белогвардейском прошлом, слава богу, на это решение правительства не повлияли).

Такого человека, кто не читал бы Михаила Михайловича Зощенко (1894–1958) или хотя бы не восхищался исполнением его рассказов актёром Александром Филиппенко, среди граждан нашей страны возрастом 40+ просто не существует.

«В этом году мне многие советовали проехаться по Волге. Отдых, дескать, очень отличный. Природа и вообще берега… Вода, еда и каюта.

Я так и сделал. Поехал в этом году по Волге. Конечно, особенно я не раскаиваюсь через это путешествие, но и восторгу, как бы сказать, у меня нету к этой речке. Главное, там с пароходами много лишнего беспокойства.

Слов нет – пароходы там очень великолепные. И мне самому попался, можно сказать, первокласснейший пароход. Вот только, к сожалению, не помню его заглавия. Кажется, «Тов. Пенкин». А может быть, и нет. Позабыл. Память через дальнейшие потрясения у меня слегка отшибло.

Но дело тут не в названии, а в факте…» («Пароход»)

Сегодня мы по праву называем его одним из классиков советской литературы, но так было не всегда. Многим, кто читал его сатирические рассказы, автор видится эдаким вечным весельчаком, но это большое заблуждение: всю жизнь Зощенко боролся с депрессией, мучительно искал её причины. Корней Чуковский вспоминал: «Странно было видеть, что этой дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделён такой печальный человек».

Петербуржец по рождению, дворянин по происхождению, Зощенко был настоящим патриотом. Он писал: «Осенью 1914 года началась мировая война, и я, бросив университет, ушёл в армию, чтоб на фронте с достоинством умереть за свою страну, за свою родину».

Михаил Зощенко после окончания военного училища в Павловске в марте 1915 года прибыл на службу в 16-й гренадёрский Мингрельский его императорского высочества великого князя Дмитрия Константиновича полк Кавказской гренадёрской дивизии и был назначен на должность младшего офицера пулемётной команды. Позже он напишет: «В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней».

Но ему, можно сказать, повезло: в ноябре он получил лишь лёгкое ранение в ногу. В июле 1916 года его произвели в поручики. В автобиографической книге «Перед восходом солнца» он пишет:

«Я служил в Мингрельском полку Кавказской гренадёрской дивизии. Мы очень дружно жили. И солдаты, и офицеры. Впрочем, может быть, тогда мне так казалось.

В девятнадцать лет я был уже поручиком. В двадцать лет – имел пять орденов и был представлен в капитаны.

Но это не означало, что я был герой. Это означало, что два года подряд я был на позициях. Я участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Испортил сердце. Тем не менее радостное моё состояние почти не исчезало».

20 июля 1916 года в тяжёлых боях под Сморгонью немцы применили газовую атаку, и Зощенко, в числе сотен отравленных, попал в госпиталь, а в феврале 1917-го из-за осложнений на сердце был отчислен в резерв, но добился возвращения в строй.

Список его наград заставляет по-иному посмотреть на этого человека: орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом – «За отличия в действиях против неприятеля», орден Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость», орден Святого Станислава II степени с мечами, орден Святой Анны III степени с мечами и бантом, орден Святого Владимира IV степени (приказ был подписан в январе 1917 года, но орден не получен в связи с эвакуацией в тыл по болезни и последующими революционными событиями).

После Октябрьской революции штабс-капитан Михаил Зощенко без колебаний перешёл на сторону советской власти. В 1918 году он, несмотря на болезнь, вновь отправляется на фронт, воюет в частях Красной армии, служит в пограничных войсках в Кронштадте. Затем был на фронте адъютантом 1-го Образцового полка деревенской бедноты и участвовал в боях под Нарвой и Ямбургом против отрядов Булак-Балаховича. Однако после очередного серьёзного сердечного приступа в апреле 1919 года его окончательно демобилизовали.

Теперь главным его занятием становится литература. Один за другим выходят сборники его рассказов, которые сразу стали очень популярными. С 1922 по 1946 год его книги выдержали около 100 изданий, включая собрание сочинений в 6 томах (1928–1932). Его рассказы «Баня», «Аристократка», «История болезни» знала наизусть буквально вся страна. Писатель много ездит по СССР, читая свои рассказы. У него фантастические гонорары, толпы поклонников и поклонниц. А.М. Горький отметил: «Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого».

Но, как водится, у успешного писателя появляется много завистников. Там не менее власть ещё пока настроена к нему весьма доброжелательно: на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей (1934) его избирают членом правления, через несколько лет – награждают орденом Трудового Красного Знамени.

Когда началась Великая Отечественная война, Михаил Зощенко сразу обратился в военкомат с просьбой зачислить его в Красную армию, но получил отказ как негодный к военной службе по состоянию здоровья. Его эвакуируют из Ленинграда в Алма-Ату.

В 1943 году журнал «Октябрь» начинает печатать главную книгу его жизни – «Перед восходом солнца». И тут на писателя обрушивается такой шквал критики, что редакция журнала прекращает публикацию. А в декабре 1943 года выходят два постановления ЦК ВКП(б) – «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов» и «О контроле над литературно-художественными журналами», где повесть «Перед восходом солнца» объявляют «политически вредным и антихудожественным произведением».

Буквально весь цвет творческой интеллигенции, включая А. Фадеева, С. Маршака, В. Шкловского, Д. Шостаковича, А. Райкина, А. Вертинского (вот уж от кого меньше всего можно было ожидать!), Б. Бабочкина и многих других, включается в прессе и выступлениях в травлю писателя. В августе 1946 года вышло печально известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», после чего Зощенко исключают из Союза писателей и лишают продуктовой «рабочей» карточки. Его произведения (как и попавшей под это постановление Анны Ахматовой) перестают издавать.

Это было время не только моральных страданий, но и безденежья и, по сути, бедности. Поэт Анатолий Мариенгоф вспоминал, что Михаил Михайлович устроился в обувную артель вырезать стельки.

Травля писателя продолжалась и после смерти Сталина. Его то восстанавливали, то опять всего лишали, в том числе и пенсии. Та депрессия, что с юности мучила писателя, развилась в серьёзное психическое заболевание. Михаил Михайлович замкнулся в себе, практически разорвал связь с миром. Корней Чуковский записал в своём дневнике впечатление от встречи с Зощенко: «Это труп, заколоченный в гроб. Странно, что он говорит. Говорит он тихо, тягуче, длиннющими предложениями. Я по его глазам увидел, что он ничего не пишет и не может написать».

Лишь в декабре 1957 года, после долгого перерыва, выходит книга «Избранные рассказы и повести 1923–1956», что не вернуло писателю желание жить. Он умер в Ленинграде 22 июля 1958 года. Власти отказали ему и после смерти оказаться в числе творческой элиты, что покоится на Литераторских мостках Волкова кладбища, и последний приют писатель нашел на городском кладбище Сестрорецка.

Вместо эпитафии на надгробии следовало бы высечь его горькие слова: «Литература – производство опасное, равное по вредности лишь изготовлению свинцовых белил».

Точнее, Николая Семёновича Тихонова (1896–1979), будущего мэтра советской литературы, о том времени мало кто сказал: «Грянула Первая мировая война. Восемнадцати лет начал службу гусаром. Мне пришлось сражаться с немцами под Ригой. В боях я изъездил всю Прибалтику, был контужен под Хинцебергом, участвовал в большой кавалерийской атаке под Роденпойсом. Я возил в перемётных сумах стихи, которые позже объединил под общим названием – «Жизнь под звёздами». Это были листы походной тетради, разрозненные страницы лирического дневника. Жизнь в окопах, в казармах, на дорогах под звездами мало походила на литературный университет. Мрачные пейзажи войны, смерть боевых друзей рождали большую внутреннюю тревогу. Тревога переходила в протест, нарастающий по мере того, как вокруг расширялась пустыня, отчаяние было написано на всех лицах, и зарево пожаров стало обычным маяком, освещавшим только пути поражений. На аренах мировой бойни люди моего поколения провели свою молодость…»

Гусар Тихонов не раз показывал личную отвагу, хоть и не отмечен наградами, был контужен. Ему открывается горькая правда о войне, останавливающей «бег бытия» – всё равно, кто ты: свой или враг – со смертью уходит в небытие целый мир…

Октябрьскую революцию поэт встретил восторженно, в 1918 году добровольцем вступил в Красную армию. В этом же году впервые публикует свои стихи, которые были очень благосклонно встречены и мэтрами поэзии, и критиками. После демобилизации он становится профессиональным литератором.

Тихонов оставался одним из самых популярных советских поэтов. Именно ему принадлежат эти строки:

Гвозди бы делать из этих людей:

Крепче бы не было в мире гвоздей.

а не Владимиру Маяковскому, которому часто их приписывают.

В качестве военного корреспондента он участвовал в Советско-финляндской войне 1939–1940 годов, во время Великой Отечественной войны в блокадном Ленинграде работал в Политуправлении фронта, часто бывал на передовой под обстрелами и бомбёжками. Много писал. Его поэма «Киров с нами» была проникнута верой в победу.

Начиная с 1944 года Тихонов становится крупным литературным и партийным функционером. Перечисление его должностей, регалий и наград заняло бы почти страницу.

Думаю, вы нисколько не удивитесь, что он выступал против Сахарова и Солженицына, – может, как сейчас говорят, «ничего личного – работа такая», а возможно, и искренне верил в партийные идеалы…

Некоторые известные писатели и поэты попали в армию и оказались на фронте в результате мобилизации.

«…Чувствую войну и чувствую, что вся она – на плечах России, и больнее всего – за Россию», – написал в октябре 1914 года Александр Александрович Блок (1880— 1921) – крупнейший русский поэт начала XX века, один из самых ярких представителей русского символизма, писатель, публицист, драматург, переводчик, литературный критик.

В июле 1916 года он был призван в армию. Конечно, его страшат ужасы войны, он боится быть убитым и есть из одного котла с солдатами, боится грязи и крови фронта.

Но после долгих колебаний Блок всё же решил служить: «Писатель должен идти в рядовые». Даже Гумилёв был поражён: «Посылать Блока в армию всё равно что жарить соловьёв».

Современница Блока – поэтесса Арсеньева-Букштейн – вспоминает те дни: «…Он сказал, что не пишет стихов, потому что война и писать не хочется, что нужно быть на фронте и что он собирается ехать туда. Он говорил, что это долг каждого и что в тяжёлое время нужно быть не только поэтом, но и гражданином. Судьба России важнее всех судеб поэзии».

Он не писал патриотических стихов о войне, которая провидчески виделась ему началом страшных событий.

Идут века, шумит война,

Встаёт мятеж, горят деревни,

А ты всё та ж, моя страна,

В красе заплаканной и древней.

Семь месяцев Блок провёл в составе 13-й инженерно-строительной дружины Союза земств и городов в прифронтовой полосе в районе Пинских болот, будучи табельщиком на строительстве окопов и блиндажей среди рабочих-азиатов и деклассированного элемента, из которых состояла эта часть. Представляете среди них рафинированного интеллигента и эстета Блока? Он пишет: «Мы строим очень длинную позицию в несколько вёрст длины, несколько линий, одновременно роем новые окопы, чиним старые, заколачиваем колья, натягиваем проволоку, расчищаем обстрел, ведём ходы сообщения…» И строили подопечные Блока на совесть! Потом эти окопы ох как пригодились в Великую Отечественную и немало жизней сохранили…

А ещё он написал в 1916 году: «Я не боюсь шрапнелей. Но запах войны и сопряжённое с ней – есть хамство».

Потом случилась революция, вернее, подряд целых две: Февральская и Октябрьская. Взгляды Блока на них широко известны, и нет смысла их повторять. За поддержку большевиков, за работу в «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств», за поэму «Двенадцать» от Блока отвернулись многие вчерашние друзья, собратья по литературному цеху, читатели…

Ну а как оценили его вклад в своё дело большевистские руководители? В разрешении больному поэту на выезд для лечения за границу было отказано.

Поэт скончался 7 августа 1921 года и был похоронен на Смоленском православном кладбище Петрограда.

Возможно, вам не знаком Велимир Хлебников (настоящее имя Виктор Владимирович Хлебников, 1885–1922) – поэт и прозаик, представитель русского литературного авангарда – символизма, футуризма и др., но даже среди самых ярких фигур Серебряного века он был человеком заметным.

Первая мировая война была предсказана Хлебниковым ещё в 1908 году: «В 1915 году люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства». Ошибся немного с датой начала войны, но с крушением государства – в яблочко!

В 1916 году Велимира Хлебникова призвали в армию, и он оказался в 93-м запасном полку в Царицыне. Военная служба давалась ему с большим трудом, армейская муштра приводила в ужас. Он написал, что это был «ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное». Он понимает, что «как солдат я совершенно ничто. У поэта свой сложный ритм».

В это время он написал большое количество антивоенных стихотворений, которые позже составили поэму «Война в мышеловке».

Хлебников пишет друзьям отчаянные письма, и благодаря помощи Кульбина, приват-доцента Военно-медицинской академии, поэт оказался в госпиталях для обследования психического состояния, а потом и вовсе получил желанный «жёлтый билет». В начале весны 1917 года Хлебникову был предоставлен пятимесячный отпуск, он уехал в Харьков и после этого в армию уже не вернулся, так что фронта ему удалось избежать.

Февральскую революцию он встретил восторженно, разделяя идеалы многих известных людей, считавших, что она принесла народу долгожданную свободу.

Свобода приходит нагая,

Бросая на сердце цветы,

И мы, с нею в ногу шагая,

Беседуем с небом на ты.

Мы, воины, строго ударим

Рукой по суровым щитам:

Да будет народ с государем

Всегда, навсегда, здесь и там!

Пусть девы споют у оконца,

Меж песен о древнем походе,

О верноподданном Солнца —

Самодержавном народе.

И хотя позже поэта «мотало» от одного поэтического течения к другому, он был признанным авторитетом в поэтических кругах, и даже весной 1920 года в Харькове поэты-имажинисты во главе с Сергеем Есениным и Анатолием Мариенгофом в Городском харьковском театре публично «короновали» Хлебникова как председателя земного шара! О как!

После тяжёлой болезни Велимир Хлебников скончался в семье друга и был похоронен на скромном погосте деревни Ручьи. Но в 1960 году останки поэта были перезахоронены на Новодевичьем кладбище в Москве, что, несомненно, говорит о том, что его значимость для русской, советской и мировой литературы была оценена по достоинству.

Борис Андреевич Лавренёв (настоящая фамилия Сергеев, 1891–1959) – русский советский прозаик и драматург, основоположник советской маринистики, был обласкан властью – две Сталинские премии (1946, 1950), два ордена Трудового Красного Знамени (1939, 1951), медаль «За боевые заслуги» (1940). Он написал много пьес, повестей и рассказов, но вспоминается прежде всего его «Сорок первый» – трогательная и горькая история любви Марютки и пленного белого офицера Говорухи-Отрока, которая оборвалась пулей, выпущенной девушкой, и её запоздалого горького прозрения:

– Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синегл-а-а-азенький!

Но всё это будет позже. А в 1915 году Лавренёв был мобилизован в армию и после офицерского училища отправлен на передовую артиллерийским поручиком. Служил он честно, но войну ненавидел всей душой.

В 1916 году он написал повесть «Гала-Петер», которая была запрещена военной цензурой, а автор попал в артиллерийскую часть, «составленную из штрафованных моряков». В том же году Лавренёв попал под немецкую газовую атаку, получил тяжелое отравление и пять месяцев лечился в Евпатории.

После Февральской революции Лавренев был адъютантом у коменданта Москвы. Во время Гражданской войны сначала воевал в составе Добровольческой армии, затем перешёл в РККА, сражался с басмачами в Туркестане, был командиром бронепоезда, работал во фронтовой газете Красной армии.

Как драматург дебютировал в 1925 году пьесой «Дым» – о белогвардейском восстании в Туркестане; в том же году под названием «Мятеж» пьеса была поставлена в Ленинградском Большом драматическом театре.

В 1930-х годах Борис Лавренёв уже становится признанным советским драматургом, одним из создателей жанра героико-революционной драмы.

Во время Финской кампании и Великой Отечественной войны Лавренёв в качестве военного корреспондента ВМФ часто оказывался в гуще сражений. Глазами очевидца он описал героизм балтийцев и черноморцев, которые стали героями его рассказов и пьес.

В конце 1940-х – начале 1950-х Лавренёв потеряет «неприкосновенность» мэтра советской литературы, и на него обрушится поток критики. Всё это очень подорвёт его здоровье, и Борис Андреевич скоропостижно скончается 7 января 1959 года. Похоронен он на Новодевичьем кладбище в Москве, что свидетельствует о том, что в «советской литературной табели о рангах» всё ещё занимал верхние строчки.

С творчеством Виталия Валентиновича Бианки (1894–1959) многие знакомы с самого детства: его рассказы о природе и животном мире читали нам родители, они долгое время были в хрестоматиях для младших классов школы. Он открыл юным читателям целый мир, в котором главными действующими лицами были зайчата и воробышки, ласточки, муравьишки и прочая живность, и у каждого был свой характер, своя увлекательная история.

За свою жизнь Бианки написал более трёхсот рассказов, сказок, повестей, которые вошли в 120 его книг, напечатанных общим тиражом в 40 миллионов экземпляров!

Он учился на естественном отделении Петербургского университета, откуда его в 1916 году призвали в армию. Окончив ускоренные курсы Владимирского военного училища, он в чине прапорщика был направлен в артиллерийскую бригаду. Но в армии в это время уже были брожения, и воевать солдаты не хотели, так что поучаствовать в боях Бианки не пришлось (о чём он не жалел). Так зачем же нам вспоминать его среди участников Первой мировой? Да просто как пример того, как обстоятельства – а это и войны, и революции – делают своими заложниками даже тех, кому они не нужны, кто не желал в них участвовать. А потом ещё и расхлебывать последствия всю жизнь.

Но по порядку.

В феврале 1917 года Бианки – от партии эсеров, между прочим, – избирают в Совет солдатских и рабочих депутатов. Он входит в комиссию по охране художественных памятников Царского Села, призванную не допустить разграбления дворцов и музеев.

А весной 1918 года вместе со своей воинской частью оказывается на Волге. В качестве журналиста сотрудничает с самарской газетой «Народ». Он был не за красных и не за белых – просто откатывался с неопределившейся солдатской массой всё дальше в Сибирь. И там его мобилизуют в колчаковскую армию, откуда он вскоре дезертирует и скрывается под чужой фамилией. Так у него появляется двойная фамилия Бианки-Белянин, которая потом останется в его паспорте до конца жизни.

Он работает в музеях, преподаёт в школе, читает лекции по орнитологии в Алтайском народном университете, организовывает научные экспедиции на Телецкое озеро.

Но в 1921 году Виталия Валентиновича дважды арестовывает Бийская ЧК. Отпустить-то его отпустили, только вот в покое не оставили, и, когда в сентябре 1922 года его предупреждают об угрозе нового ареста, Виталий Валентинович с семьёй спешно выезжает в Петроград.

Там он познакомился с Самуилом Маршаком, который ввёл Бианки в круг питерских литераторов. Его живыми рассказами о природе восхищались Чуковский и Житков и помогли их напечатать. А 1923 году увидела свет его первая книжка о жизни животных «Чей нос лучше».

Самой знаменитой книгой Виталия Бианки стала «Лесная газета», которая с 1928 года много раз переиздавалась и переводилась на разные языки мира.

Но ОГПУ, сменившее ВЧК, все эти годы весьма пристально наблюдало за писателем. И в конце 1925 года Бианки был арестован по сфабрикованному делу об участии в несуществующей подпольной организации и приговорён к трём годам ссылки в город Уральск.

В его защиту выступили многие именитые советские литераторы, в том числе и сам Максим Горький, лично обратившийся к Генриху Ягоде, и Бианки разрешили переехать в Новгород, а позже – вернуться в Ленинград. Но в ноябре 1932 года последовал новый арест. Спустя три с половиной недели Бианки был освобождён «за отсутствием улик». Но ОГПУ если уж вцепится в человека, то вряд ли оставит в покое. Через три года – новый арест! За это время эта контора успела «хорошо подготовиться»: Бианки предъявили серьёзные обвинения: «сын личного дворянина, бывший эсер, активный участник вооружённого восстания против советской власти»… И опять от ссылки, на этот раз в Актюбинскую область, его спасло заступничество Екатерины Павловны Пешковой, официальной супруги Максима Горького, которой многие творческие люди были обязаны спасением.

Все это не могло не подорвать и без того некрепкое здоровье писателя: несколько инфарктов, потом инсульт, паралич ноги и частично руки… Мир животных казался писателю добрее и справедливее мира людей.

Но, несмотря ни на что, он оставался в душе оптимистом: «Во мне живёт некая жизнерадостная сила. Вижу: всё, что у меня было и есть хорошего, светлого в жизни… – от этой силы. Благословенна она и во мне и в других – в людях, птицах, цветах и деревьях, в земле и в воде».

В последние годы, несмотря на прикованность к постели, активной творческой жизни Бианки много писал, участвовал в написании сценариев для художественных фильмов, мультфильмов, диафильмов о природе и животных.

Умер Виталий Валентинович Бианки в Ленинграде 10 июня 1956 года в возрасте шестидесяти двух лет и был похоронен на Богословском кладбище.

Некоторые известные писатели и поэты, которые не хотели попасть на передовую, все же оказались в армии… санитарами.

Известный поэт и прозаик Серебряного века, журналист и фельетонист Саша Чёрный (настоящее имя Александр Михайлович Гликберг, 1880–1932) был мобилизован и служил в 5-й армии рядовым при полевом лазарете.

На фронте был написан его лирический цикл «Война». И война там показана без героико-романтических иллюзий, а как тяжёлая и беспощадная правда, будничная и жестокая.

Атака На утренней заре

Шли русские в атаку…

Из сада на бугре

Враг хлынул лавой в драку.

Кровавый дым в глазах.

Штыки ежами встали, —

Но вот в пяти шагах

И те и эти стали.

Орут, грозят, хрипят,

Но две стены ни с места —

И вот… пошли назад,

Взбивая грязь, как тесто.

Весна цвела в саду.

Лазурь вверху сквозила…

В пятнадцатом году

Под Ломжей это было.

В 1920 году Саша Чёрный эмигрировал и в конце своей долгой дороги оказался в Париже. Писал повести, рассказы, детские книжки, издал сборник «Солдатские сказки», ироничное описание казарменного быта.

Дмитрий Андреевич Фурманов (1891–1926), вошедший в нашу литературу своим самым известным романом «Чапаев», тоже оказался на Первой мировой войне в качестве брата милосердия Российского общества Красного Креста. А уже в 1919 году во время Гражданской войны был прислан в качестве комиссара в 25-ю стрелковую дивизию Василия Ивановича Чапаева. Пробыл он в этом качестве всего-то два с небольшим месяца – с 25 марта по 30 июня, – успев за это время вдрызг разругаться с легендарным комдивом и настрочить на него много кляуз в штаб армии. После чего Фурманова перевели в Туркестан. Что, однако, впоследствии не стало для него препятствием к написанию романа о Василии Ивановиче, где история их отношений представлена… с точки зрения автора. За неточности и смещение акцентов критиковать его было некому: В.И. Чапаев в сентябре 1919 года погиб, как и большая часть его дивизии.

Роман «Чапаев» имел оглушительный успех по большей части из-за личности самого комдива, о храбрости которого народ слагал легенды.

Но поставленный в 1934 году фильм «Чапаев» режиссёров братьев Васильевых с Борисом Бабочкиным в главной роли намного превзошёл славу романа.

Фурманов с 1921 года жил в Москве, работал литературным функционером: заседал, выступал, писал директивы «в свете требований партии», встречался с читателями и пр. Умер он скоропостижно от ангины, давшей осложнения в виде менингита. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Михаил Михайлович Пришвин (1874–1954) – русский советский писатель, автор произведений о природе, охотничьих рассказов, детских книг, в годы Первой мировой войны был санитаром, затем военным корреспондентом, печатал свои очерки в различных газетах.

На фронте он вёл дневники. Эти короткие записи – живая история страшного понятия «война»: «Проволочные заграждения, форт. Четыре ряда проволоки, проход – там траншеи, патроны, бетонная избушка. Тут мёртвое пространство. Снаряд попал в избушку, подбросило солдата, и когда опамятовался, то всё была кровь, стал обирать с себя кровь, мясо, волосы, и всё было чужое, а сам ничего, вроде как пришёл в себя. Фугасные взрывы, бабу разорвало: потянула проволоку…»

Если кто-то ещё не понял, что такое война, – прочитайте «Голубую стрекозу» Михаила Пришвина, в которой писатель без пафоса, простыми деталями может показать весь ужас происходящего.

«В ту первую мировую войну 1914 года я поехал военным корреспондентом на фронт в костюме санитара и скоро попал в сражение на западе в Августовских лесах. Я записывал своим кратким способом все мои впечатления, но, признаюсь, ни на одну минуту не оставляло меня чувство личной ненужности и невозможности словом своим догнать то страшное, что вокруг меня совершалось.

Я шёл по дороге навстречу войне и поигрывал со смертью: то падал снаряд, взрывая глубокую воронку, то пуля пчёлкой жужжала, я же всё шёл, с любопытством разглядывая стайки куропаток, летающих от батареи к батарее.

Я поднимал людей, тащил скамейки, укладывал раненых, забыл в себе литератора и вдруг почувствовал, наконец, себя настоящим человеком, и мне было так радостно, что я здесь на войне, не только писатель.

В это время один умирающий шептал мне:

– Вот бы водицы…

Я по первому слову раненого побежал за водой.

Но он не пил и повторял мне:

– Водицы, водицы, ручья…

С изумлением поглядел я на него и вдруг всё понял: это был почти мальчик с блестящими глазами, с тонкими трепетными губами, отражавшими трепет души.

Мы с санитаром взяли носилки и отнесли его на берег ручья. Санитар удалился, я остался с глазу на глаз с умирающим мальчиком на берегу лесного ручья.

В косых лучах вечернего солнца особенным зелёным светом, как бы исходящим изнутри растений, светились минаретки хвощей, листки телореза, водяных лилий, над заводью кружилась голубая стрекоза. А совсем близко от нас, где заводь кончалась, струйки ручья, соединяясь на камушках, пели свою обычную прекрасную песенку. Раненый слушал, закрыв глаза, его бескровные губы судорожно двигались, выражая сильную борьбу. И вот борьба закончилась милой детской улыбкой, и открылись глаза.

– Спасибо, – прошептал он…»

Пришвин предпочитал обществу людей общение с природой, зорким взглядом всматривался в её тайную жизнь, умел увлекательно рассказать об этом.

Константин Паустовский называл его «певцом русской природы», Максим Горький говорил, что Пришвин обладал «совершенным умением придавать гибким сочетанием простых слов почти физическую ощутимость всему».

Самое значительное произведение Александра Серафи?мовича Серафимовича (настоящая фамилия – Попов, 1863–1949) – повесть «Железный поток» (1924), в которой изображены реальные события Гражданской войны – поход Таманской армии под командованием Е.И. Ковтюха, – долгое время входило в школьную программу по литературе.

Будущий советский классик (и кто сейчас из молодых знает это имя?) был на фронтах Первой мировой в составе санитарно-продовольственного отряда, а также корреспондентом «Русских ведомостей», в которых печатались его очерки и рассказы, с высокой художественной силой рассказывающие о масштабах народного бедствия и росте антивоенных и революционных настроений в массах.

Вся деятельность Серафимовича лежала в русле директив партии, поэтому он был ею любим: ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», медали… Свою Сталинскую премию I степени (1943) с формулировкой «За многолетние выдающиеся достижения в литературе» Серафимович передал в Фонд обороны. Что, согласитесь, больше говорит о человеке, нежели награды.

С самого начала Первой мировой войны Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924), который был уже признанным поэтом, одним из основоположников русского символизма, отправился на фронт военным корреспондентом «Русских ведомостей». Поначалу его представления о войне были возвышенно-романтичными.

…Так! слишком долго мы коснели

И длили Валтасаров пир!

Пусть, пусть из огненной купели

Преображённым выйдет мир!

Пусть падает в провал кровавый

Строенье шаткое веков,

В неверном озареньи славы

Грядущий мир да будет нов!

Пусть рушатся былые своды,

Пусть с гулом падают столбы;

Началом мира и свободы

Да будет страшный год борьбы!

17 июля 1914

Его военные очерки встречали восторженно, поэтому, когда в начале 1915 года Брюсов приехал на три недели в Москву, ему был оказан самый тёплый прием. Чествовать поэта на банкете, устроенном Московским литературнохудожественным кружком, собрались более ста человек – цвет российской творческой интеллигенции и политики. От лица всех читателей лидер партии кадетов Павел Милюков выразил Брюсову благодарность за своевременное и объективное освещение событий войны.

Но вскоре к Брюсову приходит прозрение, понимание, что эта война не нужна конкретному солдату, конкретному человеку, который хотел бы жить, дышать полной грудью, любить…

Ты спишь «в железной колыбели»,

И бабка над тобой, Судьба,

Поёт, но песнь её – пальба,

И светит в детской – блеск шрапнелей.

Сейчас скончался старший брат.

Вот он лежит в одежде ратной…

Должник несчастный, неоплатный,

Он, кажется, был смерти рад…

После поражений русской армии в 1915 году Брюсов расстроен и деморализован, он возвращается в Москву и оставляет работу военного корреспондента.

После Октябрьской революции 1917 года Брюсов активно участвовал в литературной и издательской жизни Москвы, работал в различных советских учреждениях. Но главная его заслуга – создание в 1921 году Высшего литературно-художественного института (ВЛХИ), в котором он до конца жизни оставался ректором и профессором.

9 октября 1924 года Брюсов скончался в своей московской квартире от крупозного воспаления лёгких. Поэт был похоронен на столичном Новодевичьем кладбище.

Писатель Алексей Николаевич Толстой (1882(3)– 1945) мог бы с полным комфортом – который всегда любил и ценил – прожить военные годы, поскольку призыву в армию не подлежал: у него был повреждён лучевой нерв. Но он решил, что непременно будет на фронте, и уже в конце августа 1914 года выехал на Юго-Западный фронт в качестве военного корреспондента.

Своему отчиму, А.А. Вострому, Толстой написал: «Я работаю в «Русских ведомостях», никогда не думал, что стану журналистом, буду писать патриотические статьи. Так меняются времена. И в самом деле я стал патриотом».

Писатель трижды выезжал в зону военных действий: в 1914 году на Юго-Западный фронт, в 1915-м – на Кавказский, в 1916-м – на Западный, и прислал оттуда серии очерков: «По Волыни», «По Галиции», «На Кавказе». Увиденное на фронте позже будет им отображено в романе «Хождение по мукам» (1919–1921).

Февральскую революцию он встретил с энтузиазмом. Временное правительство даже назначило «гражданина графа Толстого» «комиссаром по регистрации печати». Однако дальнейшие события в России, в частности Октябрьский переворот, так разочаруют Алексея Николаевича, что он с семьёй сначала уедет в Одессу, а оттуда – в эмиграцию, которая продлится пять лет.

Сначала был Париж. Графа охотно принимали в эмигрантских кругах, поначалу прощали «милые чудачества» характера. Но сам Толстой впоследствии писал об этом времени: «Жизнь в эмиграции была самым тяжёлым периодом моей жизни. Там я понял, что значит быть парнем, человеком, оторванным от родины, невесомым, бесплодным, не нужным никому ни при каких обстоятельствах».

Постепенно взгляды писателя изменились от радикального призыва «втыкать большевикам под ногти иголки» до раздумья: «Большевики – единственные, кто вытаскивает российскую телегу из оврага, куда её занесли красные кони. Удастся ли вытащить? Не знаю…»

Когда же в 1922 году, уже переехав в Берлин, Алексей Николаевич опубликовал в прессе «Открытое письмо Н.В. Чайковскому», в котором призвал эмиграцию признать советскую власть, бывшие друзья отвернулись от него, русская эмиграция разорвала с Толстыми какие-либо отношения.

К писателю приезжал Горький, вероятно с негласной миссией способствовать возвращению его на родину. И летом 1923 года на пароходе «Шлезиен» Толстой с семьёй прибыли в Страну Советов.

И надо сказать, родина простила ему эмигрантское отступничество и приняла в свои жаркие объятия: большая квартира, дача, штат прислуги, достойное содержание и пр. И к тому же почти не ругательное прозвище «красный граф».

Его боготворили современники и критиковали потомки, критика пела «красному графу» дифирамбы и одновременно порицала за «легкомысленность» и «приспособленчество». Противоречивый и, вероятно, до конца так и не понятый, он вошёл в историю как один из ярчайших и талантливых советских писателей.

Его трилогия «Хождение по мукам», по которой недавно снят сериал, неоконченный исторический роман «Пётр Первый», романы «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», положившие начало советской научной фантастике, любимый многими поколениями детей «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (переработанная сказка Карло Коллоди «Приключения Пиноккио», которую сложно назвать плагиатом, – а такие обвинения в адрес Толстого были, – поскольку она настолько оригинальна, что живёт своей жизнью), написанные ранее «Детство Никиты», «Хромой барин» и др. – ещё при жизни Толстого сделали его классиком советской литературы. За что бы он ни брался, получалось очень хорошо, будь то детская сказка про деревянного человечка «Буратино», один из первых научно-фантастических романов «Аэлита», историческое полотно «Пётр Первый» или военная новеллистика «Русский характер».

Толстой шутил, что революция сменила одно его «гр.» на другое – был граф, стал гражданин… Можно за многое критиковать «красного графа» – сибарита и эпикурейца, который говорил: «Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и всё тут», называть приспособленцем и прочее, но, когда его включили в ноябре 1942 года в Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (Катынское дело о расстреле польских офицеров), Толстого так потрясла открывшаяся глазам трагедия (пусть даже и сфальсифицированная – споры ведутся по сей день), что он на нервной почве тяжело заболел. В дни следствия он повторял: «Я каждый раз умираю с этими людьми».

Часть русской творческой элиты категорически выступала против войны.

В последний час, во тьме, в огне,

Пусть сердце не забудет:

Нет оправдания войне,

И никогда не будет… —

написала Зинаида Гиппиус.

Сергей Александрович Есенин (1895–1825), бывший к началу Первой мировой уже заметной фигурой среди питерских поэтов, воевать категорически не хотел, и изо всех сил старался от фронта откосить.

Он писал: «…я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан».

В январе 1916 года Сергея Есенина призвали в армию, но благодаря хлопотам друзей он получил назначение в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 её императорского величества государыни императрицы Александры Фёдоровны.

Там он познакомился с императрицей и царевнами.

Сделаем необходимое отступление, чтобы наиболее полно представить картину тех лет.

Императрица Александра Фёдоровна, одна из руководительниц Российского общества Красного Креста и общин сестёр милосердия, приняла самое активное участие в организации военных лазаретов и госпиталей и всей инфраструктуры… Императрица распределяла пожертвования на нужды войны, приспосабливала под госпитали свои дворцы в Москве и Петрограде. Там же, в дворцовых госпиталях, она вместе с дочерьми организовывала курсы сестёр милосердия и сиделок. К концу года под опекой императрицы и великих княжон было уже 85 военных госпиталей и 10 санитарных поездов.

Понимая, что для руководства и работы в области передовой военной медицины необходимо обладать профессиональными знаниями, она вместе с великими княжнами Татьяной и Ольгой прошла специальные курсы военных хирургических сестёр милосердия. Их учителем стала одна из первых женщин-хирургов в России и в мире, ставшая профессором медицины, Вера Игнатьевна Гедройц…

В личном дневнике Веры Игнатьевны, которую сложно заподозрить в симпатиях к императорской семье, поскольку она принадлежала к древнему и знатному литовскому княжескому роду Гедройц, представители которого активно участвовали в польских волнениях против Российской империи, записала: «Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьёзное, вдумчивое отношение всех Трёх к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестёр, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова»[2].

Фрейлина императрицы А.А. Вырубова позже вспоминала: «Государыня и великие княжны присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренные раны…»

Но вернёмся к непосредственно нашей истории.

Сергей Есенин неоднократно выступал в лазарете с чтением стихов. На одном из выступлений присутствовала государыня императрица с детьми. Стихи рязанского поэта понравились им, а младшая из дочерей императрицы Анастасия, по воспоминанию Н. Вольпин, опубликованному в книге Н. Сидориной «Златоглавый», соизволила побеседовать с ним, «гуляя по саду».

Образ царевен взволновал поэта. Короткое знакомство с ними вдохновило Есенина написать стихотворение, в котором царевны привиделись ему берёзками в венцах:

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Берёзки белые горят в своих венцах.

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

…Всё ближе тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладёт печать на лбу,

О, помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

Вот так провидчески поэт разглядел будущую трагическую судьбу царевен…

Кстати, ещё одно переплетение судеб: в июне 1916 года одним из пациентов Царскосельского лазарета оказался прапорщик Николай Гумилёв, посвятивший одной из царевен следующие строки:

Сегодня день Анастасии,

И мы хотим, чтоб через нас

Любовь и ласка всей России

К Вам благодарно донеслась…

И мы уносим к новой сече

Восторгом полные сердца,

Припоминая наши встречи

Средь царскосельского дворца.

Но какая между этими событиями связь? – спросите вы. Просто наглядная параллель: царица и царские дочери считали своим долгом принимать посильное участие в войне, а вот крестьянский сын Сергей Есенин, психика которого оказалась слабее, после первой же поездки с военно-санитарным поездом № 143 на фронт был в таком ужасе от увиденного, что приложил все силы и использовал все знакомства, чтобы больше на фронте не оказаться: 15 июня Есенину был выписан «увольнительный билет» в Рязань сроком на 15 дней, а потом он работал в канцелярии.

Благоволивший к поэту полковник Д.Н. Ломан выдал ему аттестат (№ 204), в котором, в частности, говорилось, что «…возложенные на него обязанности… по 17 марта 1917 года исполнялись им честно и добросовестно».

Дальнейшая судьба Сергея Александровича хорошо известна, и нет смысла её вновь пересказывать.

А вот в его добровольный уход из жизни 28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер» мало кто верил из современников, и до последнего своего дня не верили родные, в том числе и племянница поэта, Светлана Петровна Есенина, всю жизнь посвятившая тому, чтобы снять с поэта клеймо самоубийцы. Официального следствия и эксгумации тела поэта, которых добивалась Светлана Петровна, до сих пор нет.

Будущий нобелевский лауреат за роман «Доктор Живаго», в котором так достоверно через судьбы героев описываются события из жизни страны от начала столетия до Великой Отечественной, Борис Леонидович Пастернак (1890–1960) и вовсе скрылся от призыва на Урале, под Александровском, где устроился в контору управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими предприятиями «помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности».

Что за присуждение ему Нобелевской премии он подвергся травле и гонениям со стороны советского правительства и творческой элиты, знают все. А вот про историю присуждения ему этой самой престижной в мире премии, возможно, знают не все.

Его кандидатуру Нобелевский комитет рассматривал несколько раз. Весной 1956 года, когда Борису Леонидовичу стало ясно, что журналы «Новый мир» и «Знамя», которым он предложил рукопись романа, её не напечатают, он через журналиста Серджо Д’Анджело передал копию рукописи итальянскому издателю Джанджакомо Фельтринелли. И тот, несмотря на страшное давление Кремля и итальянской компартии, её напечатал (за что, кстати, был позднее исключён из компартии). Потом роман напечатали сразу несколько стран.

Травля, которой писатель подвергся на родине, в немалой степени была спровоцирована американским ЦРУ, выпустившим карманное издание романа и оплатившим его распространение в СССР. В 1958 году в циркуляре ЦРУ с грифом «Секретно», говорилось:

«Эта книга имеет огромную пропагандистскую ценность не только благодаря её важному содержанию и свойству побуждать к размышлениям, но и благодаря обстоятельствам её издания: у нас есть шанс заставить советских граждан призадуматься, что не в порядке с их правительством, если литературный шедевр человека, который слывет величайшим из ныне живущих русских писателей, не могут достать, чтобы прочесть на языке оригинала, его собственные соотечественники на его собственной родине».

В 1958 году по предложению нобелевского лауреата Альбера Камю с формулировкой «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа» Пастернак стал вторым писателем из России (после И.А. Бунина), удостоенным Нобелевской премии.

Власти СССР во главе с Н.С. Хрущёвым восприняли это событие с негодованием, поскольку сочли роман антисоветским. Автора тут же единогласно исключили из Союза писателей СССР. И хотя подвергнутый остракизму Пастернак отказался от получения премии, это ничего не изменило.

Среди литераторов, требовавших высылки Пастернака из СССР, были Л.И. Ошанин, А.И. Безыменский, Б.А. Слуцкий, С.А. Баруздин, Б.Н. Полевой, К.М. Симонов и многие другие. Публично голос в защиту Пастернака не подал в тот момент никто. Однако участвовать в травле отказались и сочувствовали опальному поэту: из мэтров – Вениамин Каверин и Всеволод Иванов, из молодых – Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава.

Лишь 9 декабря 1989 года Нобелевский диплом и медаль были вручены в Стокгольме сыну писателя Евгению Пастернаку.

В СССР роман «Доктор Живаго» в течение трёх десятилетий распространялся в самиздате и был опубликован только в январе – апреле 1988 года в журнале «Новый мир» с предисловием Д.С. Лихачева.

Писать о подвигах или даже участии писателей и поэтов в Гражданской войне – значит признавать, что участие в этой братоубийственной войне можно морально оправдать…

Лучше всего об этом сказала Марина Цветаева:

Все рядком лежат —

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был – красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был – белый стал:

Смерть побелила.