Фатальные саморазоблачения

Повесть Бориса Савинкова «Конь бледный», по-видимому, уже знакома читателю, её материал использован в сценариях фильмов «Статский советник» по книге Бориса Акунина, «Всадник по имени Смерть», в сериалах «Гибель империи» и «Империя под ударом». Пришло время представить читателю оригинальный текст лишь с незначительными сокращениями.

Борис Викторович Савинков родился в 1879 году в Харькове. Вступив в 1903 году в партию социалистов-революционеров, сразу сделался одним из руководителей так называемой Боевой организации эсеров – группировки, совершавшей политические убийства. Принимал участие в организации убийств министра внутренних дел Российской империи В.К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.

В 1906 году был арестован, приговорён к смертной казни, но совершил побег. В 1907-м демонстративно покинул партию эсеров. Повесть «Конь бледный» под псевдонимом В. Ропшин вышла в 1909 году – в период, когда Савинков разочаровался в партийной деятельности. Руководителем обеих эсеровских боевых организаций всегда, до разгрома русской полицией первой и после создания второй, был знаменитый Азеф, до революции его имя писалось через «в» – «Евно Фишлевш Азевъ». Этот человек олицетворял собой отвратительное лицо терроризма, он был причастен не только к волне покушений на чиновников Российской империи, но, согласно последним исследованиям, вместе с армянскими дашнаками приложил руку к попытке убийства турецкого султана Абдул-Гамида II, чудом избежавшего смерти от взрыва в 1905 году. У Азефа не было моральных причин особенно дорожить своими товарищами по партии: «бабушка» эсеров Брешко-Брешковская весьма некорректно величала его «жидовской мордой», члены центрального комитета партии его презирали, а представители аграрной фракции – боялись и избегали. Зато в полиции его встретили если не с распростёртыми объятиями, то с большими надеждами. Некоторые полицейские руководители, даже догадываясь о том, что Азеф не только агент, но и реальный убийца, закрывали на это глаза. Но после 1905 года Азеф заигрался настолько, что его вряд ли выручили бы даже доброжелатели, и он должен был, спасая себя, сдавать настоящих террористов. Так он сдал Савинкова, которого лично невзлюбил за то, что он вошёл в ЦК эсеров, а также потому, что видел в нём реального конкурента в деле террора. В 1905-м Савинкова едва не взяли: он спрятался в доме своего гимназического товарища, присяжного поверенного. Дом был окружён, утром хозяин вышел за покупками, и филёры упаковали его в экипаж, будучи уверенными, что взяли Савинкова; ошибка разъяснилась только к вечеру, когда Савинков был уже далеко. Он, кажется, никогда так и не поверил, что Азеф был агентом полиции.

В 1911 году Савинков эмигрировал, за границей издал роман «То, чего не было», произведение, в котором сводил счёты с партией социалистов-революционеров, живописуя желание былых соратников присвоить себе лавры трагических и бесславных революционных событий 1905–1906 годов и рассказывая о распаде партии, чем явно выдавал желаемое за действительное. Его литературные произведения являются редким для активного революционера опытом рефлексии собственных деяний прямо в их процессе. Но попытка высказаться на пространстве литературы, анализ и самооправдания, обвинения среды, в которой он жил, не привели Бориса Савинкова к примирению с самим собой.

И немудрено – терроризм, пусть даже оправдываемый ложными высокими целями, – прямой и кратчайший путь к моральной гибели и физическому саморазрушению.

Во время Первой мировой войны Савинков служил наёмником во французской армии. После Февральской революции 1917 года вернулся в Россию и фактически сотрудничал со своими былыми противниками. Сначала стал комиссаром Временного правительства при Ставке, затем был понижен до комиссара одного из четырёх фронтов – Юго-Западного, но потом снова повышен до должности товарища, то есть заместителя, военного министра. После Октябрьского переворота сотрудничал с генералами – условным демократом Корниловым и условным монархистом Алексеевым, входил в руководство совета Союза казачьих войск – вспомним, с каким презрением пишет он в повести «Конь бледный» о «казачишках»!

В 1919 году Борис Савинков вновь уехал за границу и начал бороться с советской властью уже всерьёз, но так же непрофессионально. Вёл переговоры со второстепенными чиновниками стран Антанты о помощи Белому движению, председательствовал в Русском политическом комитете в Варшаве, готовя обречённые вылазки с польской территории переодетых красноармейцами банд Станислава Булак-Булаховича, крайне подозрительной личности, генерал-майора Юденича 1919 года, служившего последовательно большевикам, белым, а затем в армиях Эстонии и Польши и при смутных обстоятельствах убитого в Варшаве. В 1923 году Савинков издал в Париже повесть «Конь вороной», в которой с разочарованием рассказывал о Белом движении.

Борис Савинков переоценил свой политический вес и конспиративный опыт и в ходе операции ЧК был арестован, перейдя границу СССР. На следствии сдавал подельников, на суде Военной коллегии Верховного суда каялся и пламенно обличал бесперспективность попыток свержения советской власти. Во внутренней тюрьме Лубянки составил несколько писем руководителям белой эмиграции с увещеваниями о прекращении борьбы. Борис Викторович Савинков погиб в 1924 году, выпав из окна следственного изолятора. Противники советской власти утверждают, что его убили чекисты, однако это сомнительно: Савинков мог быть использован в качестве «агента опознания», так как знал в лицо многих представителей и функционеров разнообразных антисоветских организаций и даже иностранных разведчиков, мог узнать и указать большевистской контрразведке на засланных агентов или опознать убитых. К тому же его воззвания об объективном торжестве советской власти деморализовали многих её фанатичных зарубежных противников, и большевикам не было смысла отбрасывать такой пропагандистский инструмент. Скорее всего, Савинков мог быть убит кем-то из тех чекистов, кто боялся его разоблачений, или, возможно, он действительно психологически более не мог переносить своего двусмысленного и безвыходного положения и, воспользовавшись нерасторопностью конвоя, переводившего его из камеры для беседы со следователем, выбросился из окна во двор Лубянской тюрьмы.

В его литературное наследие входит ещё и группа стихотворений, не оставивших серьёзного следа в русской поэзии.