Брет Истон Эллис[318]

Небо — небесно-голубое. Деревья — кубические. Воздух — жарко-влажный. В связи с публикацией во Франции (издательством «Роббер Лаффон») нового романа Брета Истона Эллиса «Императорские апартаменты», где двадцать пять лет спустя вновь появляются герои его первого романа «Меньше, чем ноль», мы навестили автора в его изысканно обустроенной голливудской квартире. Никакого секрета тут нет: Эллис сам дает этот адрес в своей последней книге. «Дохени Плаза», где живет антигерой Клэй, представляет собой буржуазный особняк в стиле ар-деко, с черным швейцаром у дверей и старушками, выгуливающими собачек чихуахуа. Шуршание шин лимузина по сумеречно-тенистому бульвару напоминает шелест волн, накатывающих на забранный в битум пологий берег. Автор «Американского психопата» ласков, медоточив; пьет он только воду, но при этом с толстощекого детского лица не сходит так хорошо всем знакомая пресыщенная и одновременно тревожная улыбка. Америка великолепно приняла его новый роман, а автор — меня.

Ф. Б. Вы один из самых значительных и влиятельных живых авторов. Одна только неприятная деталь: в Америке ваша слава не столь ослепительна, как в Европе. Вас это не возмущает?

Б. И. Э. Нет. Более того, я считаю, что меня отлично принимают в Америке. Так или иначе, мы пишем не для того, чтобы нас принимали. Мы пишем потому, что нам этого хочется. Нам нет никакого дела до читателя. Например, замысел «Императорских апартаментов» появился в моей голове вместе с вопросом «А где сейчас Клэй, что он делает?» Сначала я сопротивлялся, не хотел писать продолжение. Потом на мгновение все же задумался о читателях, потому что стал придумывать, куда поведу моего героя и что стану с ним делать. И я подумал: «Для многих читателей это будет разочарованием, предательством».

Ф. Б. Ваш друг Джей Макинерни тоже написал продолжение одной из своих книг. В «Красивой жизни» действуют те же персонажи, что и в романе «Уменьшение яркости» (во французской версии «Тридцатник с гаком»), вышедшем в восьмидесятые годы. Почему вы так долго отказывались от этой идеи?

Б. И. Э. У нас в Соединенных Штатах мою книгу «Меньше, чем ноль» расценивают как упражнение в стиле восьмидесятых годов. Очень ностальгическое, прямо сентиментальное восприятие.

Ф. Б. Для меня это как если бы вы с Джеем разделили Америку пополам. И Джей сказал бы: «Я беру себе Нью-Йорк, а ты забирай Лос-Анджелес». Ставили вы себе целью с вашей последней книгой быть лос-анджелесским писателем?

Б. И. Э. Нет, в «Императорских апартаментах» речь не только о Лос-Анджелесе. Действие и в самом деле происходит там, но главное, о чем говорит книга, — это надежда.

Ф. Б. Среди действующих лиц есть некая Рейн Тернер, молодая особа, которая стремится стать актрисой…

Б. И. Э. Да, роковая женщина, сошедшая со страниц романов Чандлера, которого я читал, пока работал над этой книгой. Но знаете, все могло бы происходить и в какой-нибудь фирме, с амбициозной секретаршей, ищущей работу, которой ее босс говорит: «Вы даете мне, чего я хочу, а я пытаюсь найти для вас то, что хотите вы».

Ф. Б. Когда-то вы жили между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. А теперь превратились в стопроцентного калифорнийца?

Б. И. Э. Вот уже четыре года, как я не был в Нью-Йорке, хотя у меня там осталась квартира. И все же из Нью-Йорка я уехал окончательно. Нью-Йорк является частью империи, там живут одни богачи. Лос-Анджелес совсем другой. Мне он кажется городом будущего.

Ф. Б. Может, вам нью-йоркский стиль жизни был в тягость — тяжелый и мрачный, как вы описываете его в «Американском психопате»? И вы боитесь сойти с ума, как Патрик Бэйтман?

Б. И. Э. Я думаю, для некоторых людей нью-йоркский воздух очень даже полезен. Все зависит от того, на каком этапе собственной жизни вы находитесь. Знаете ли, долгое время я отказывался признавать, что «Американский психопат» — это про меня. Но по сути Патрик Бэйтман — это я.

Ф. Б. Ну наконец-то! Многие поклонники вашего «Психопата» были недовольны, когда вы стали извиняться за все те карнальности, что там понаписали. Вы объясняли людям, которые хотели вас убить, что вы не Патрик Бэйтман… Сегодня вы признаете, что любите этого монстра?

Б. И. Э. В некотором смысле он мой двойник. Я не собирался превращать роман в обвинительную речь против Уолл-стрит и яппи-культуры. Я писал о своем одиночестве, своем психозе. О своей вечной неудовлетворенности. Я работал над романом три года.

Ф. Б. Что вы подумали, когда узнали о банкротстве банка «Леман-Бразерс» и когда, 25 лет спустя после выхода вашей книги, Америка поняла наконец, что все топ-менеджеры с Уолл-стрит — законченные психопаты?

Б. И. Э. Это было и так понятно.

Ф. Б. До вас был все-таки Том Вулф и его «Костры амбиций».

Б. И. Э. Но Вулф более человечен в изображении своего героя Шермана Маккоя.

Ф. Б. А я думаю, что люди чаще вспоминают Патрика Бэйтмана…

Б. И. Э. Дьявол всегда впечатляет.

Ф. Б. Не считаете ли вы, что литература предвосхищает будущее?

Б. И. Э. Если бы я мог влиять на будущее, я бы придумал себе более веселую судьбу и сделал бы так, чтобы определенные вещи никогда не произошли. Я говорю не о своей писательской карьере, а о личной жизни. Знаете, люди говорят приблизительно то же самое про роман «Гламорама». Якобы он предсказал реалити-шоу, где вокруг каждого участника крутится съемочная группа, снимает его и подсказывает, что надо сказать.

Ф. Б. Диктатура гламурности. А «Императорские апартаменты» рассказывают, что секс, наркотики, агрессия и деньги по-прежнему правят миром…

Б. И. Э. Да, равно как и зацикленность на себе. Достаточно посмотреть на моего героя Клэя: что с ним происходит сейчас? Он преуспел, это обеспеченный человек, занятый удовлетворением своих неиссякаемых желаний и аппетитов. Преград на этом пути для него не существует. По сути это монстр.

Ф. Б. Вначале я, признаться, испугался: а вдруг вы написали какой-нибудь милый романчик, благообразный, правильный и человечный — что-то в духе «Ивы» Хьюберта Селби[319]. Но нет, вы остались верны себе. Книга начинается с убийства дилера, друга Джулиана. Его труп похож на американский флаг, потому что костюм на нем белый, голова синяя, а кровь красная. Вы, как всегда, начали с кровопролития.

Б. И. Э. И почему меня влечет жестокость? Сам не знаю. Я как пророк! Сам не ведаю, почему это так. В реальной жизни агрессия, жестокость меня не привлекают. Я не люблю смотреть на кровопролитие, истязания. Но как только я сажусь за роман, насилие неодолимо тянет меня к себе. Возможно, потому, что описывать жестокость и зло легче, чем описывать добро. А уж о злодее писать и вовсе одно удовольствие.

Ф. Б. Что изменилось за последние четверть века? За те годы, что прошли между книгами «Меньше, чем ноль» и «Императорские апартаменты»?

Б. И. Э. Информационная революция, конечно.

Ф. Б. Стало лучше или хуже?

Б. И. Э. Не нам судить. Большинство людей моего поколения и старше говорят, что стало хуже, потому что они привыкли взаимодействовать с миром на материально-эмпирическом уровне. Мне лично кажется, что в нынешнем цифровом мире упущена очень важная вещь: тактильный контакт с предметами.

Ф. Б. Как вы полагаете, книги исчезнут?

Б. И. Э. Думаю, да. Разумеется, какие-то книги все равно будут печатать на бумаге, но небольшим тиражом — для тех, кто непременно хочет иметь бумажную версию. Что же касается всего остального — музыки, кино и так далее — все это будет передаваться и распространяться в цифровом виде. Когда я обсуждаю эти проблемы с двадцатилетними, они даже на понимают, о чем я беспокоюсь. Я, например, люблю смотреть фильмы. Но именно фильмы, а не видео. Я люблю также звук виниловых пластинок.

Ф. Б. А айпады вы любите?

Б. И. Э. Да как же можно их не любить? Книги я пока в айпаде не читаю, но, возможно, когда-нибудь начну их скачивать. До настоящего момента я держался. Мне нравится читать, держа книгу в руках, рассматривать ее, трогать красивые страницы. Но я уверен, что в какой-то момент цифровые книги станут обычной вещью.

Ф. Б. Есть еще кое-что, что изменилось в промежутке между «Меньше, чем ноль» и «Императорскими апартаментами»: ваш стиль. Раньше у вас были короткие, сухие фразы. Сейчас вы пишете о вещах более глубоких. Вы детально анализируете, что? думают ваши персонажи и что? думаете о них вы сами. Вы подходите к вещам менее объективно. Между «Меньше, чем ноль» и «Императорскими апартаментами» вы написали еще «Лунный парк», довольно странный роман, в котором рассказываете о себе.

Б. И. Э. Ну да. Что мне отчасти нравилось, когда я писал «Императорские апартаменты», — это что я могу отойти от своего прошлого стиля, которым написан роман «Меньше, чем ноль»: от минимализма. Я давно перестал так писать. Я изменился. Люблю длинные фразы, которые начинаются в определенной точке, а к концу заводят туда, куда вы и не ждали. Любопытное упражнение.

Ф. Б. После того как вы написали очень интимный роман «Лунный парк», не собираетесь ли вы снова превратиться в дурного мальчишку, дерзкого, распутного, попирающего устои?

Б. И. Э. Все это получилось как-то само. Опять-таки написание романа не подчиняется логике. Тут отсутствует запрограммированность. Это не так, как если бы я проснулся утром и принял решение. Я писал, как чувствовал. Просто к финалу роман получился таким, какой он есть, потому что Клэй такой уж персонаж и еще из-за того состояния, в котором я находился, когда писал. У меня был не очень хороший период. От работы над романом я получал удовольствие, но в личной жизни все было не радужно, даже довольно мрачно. Но знаете что? Я вдруг осознал, что говорю одно и то же про все свои книги.

Ф. Б. Да, в самом деле, вы постоянно жалуетесь.

Б. И. Э. Я все время забываю, что толчком к книге являются душевные травмы. Книги рождаются из боли, из мучительных переживаний.

Ф. Б. А я думал, вы ненавидите этих своих персонажей: Клэя, Блэра, Джулиана… Мне казалось, они для вас — избалованные дети.

Б. И. Э. Стареем.

Ф. Б. Теперь вы их любите больше?

Б. И. Э. С годами я стал испытывать к ним больше сочувствия. Наверно-таки старею.

Ф. Б. Как по-вашему, с возрастом мы становимся мудрее?

Б. И. Э. Вопрос с подвохом. Никто не решится утверждать, что, старея, мы выживаем из ума.

Ф. Б. У вас есть фраза, которая мне очень нравится, она резюмирует то, что вы сейчас сказали. Один ваш персонаж слушает «Дюран Дюран» и говорит: «С ними я чувствую себя молодым и старым одновременно». Мне кажется, это проблема нашего поколения: мы молоды и вместе с тем старики.

Б. И. Э. Само собой, мы хотим оставаться молодыми. Но это все мечты, мечты…

Ф. Б. Вы по-прежнему пьете спиртное? По-прежнему принимаете наркотики, как все старики, которые хотят оставаться молодыми?

Б. И. Э. Мне нравится пить. А наркотики теперь уж не для меня.

Ф. Б. Поздравляю!

Б. И. Э. А знаете что?

Ф. Б. Что?

Б. И. Э. Я тут пару дней назад ходил на тусовку и вернулся уже под утро.

Ф. Б. Ого!

Б. И. Э. Впервые! В 2010-м я впервые в жизни прогудел всю ночь!

Ф. Б. Ну вот, наконец-то это вы! А то я уже начал было скучать. Да нет, не пугайтесь: шучу.

Б. И. Э. Я завязал с наркотиками, когда уехал из Нью-Йорка. Нет, я не лечился. И это не было осознанное, продуманное решение. Просто так само как-то получилось.

Ф. Б. Я прочел в интервью, которое вы дали журналу «Дитейл», что вы посещаете собрания «Анонимных алкоголиков», чтобы оттянуться.

Б. И. Э. Так оно и есть.

Ф. Б. А что, «АА» — хорошее место, чтобы с людьми встречаться?

Б. И. Э. Только в том случае, если вы трезвы.

Ф. Б. Чтобы написать продолжение романа, вы, наверно, перечитали «Меньше, чем ноль»?

Б. И. Э. Нет, я перечитал «Меньше, чем ноль», чтобы написать «Лунный парк»… Тогда я вообще перечитал все свои романы. И единственное, что у меня осталось в голове, — это тихий голосок, который говорил: «А Клэй? Где теперь Клэй?»

Ф. Б. Ваш мир находится в постоянном движении — как у Марселя Пруста или Жанны д’Арк. Соответственно, надо ожидать, что Патрик Бэйтман вернется в одной из ваших будущих книг…

Б. И. Э. Не знаю. Не могу себе представить, почему бы он мог вернуться. Хотя во время той вечеринки, про которую я вам говорил, один из моих друзей заметил: «Ты знаешь, пятнадцать лет назад ты мне сказал: „Если я вздумаю писать продолжение „Меньше, чем ноль“, пристрели меня!“» А потом добавил: «У меня с собой пушка». Реплика, достойная Патрика Бэйтмана.

Ф. Б. Между вашими книгами проходит много времени. Вы лентяй или перфекционист?

Б. И. Э. Возможно, и то и другое. Но я же пишу романы. Роман — это не то, что надо кровь из носу закончить к определенному сроку. Это не работа. Роман — это ваш спутник на какое-то время. Мне нравится, когда он лежит у меня на столе, когда я могу открыть папку и окунуться в ворох страниц или включить экран… Я не назначаю себе никакого дедлайна, не слежу по календарю.

Ф. Б. Но у вас он занял пять лет! Что еще вы делали в это время?

Б. И. Э. Сценарии писал, телесериалы. Это съедало львиную долю моего времени. «Императорские апартаменты» писались параллельно.

Ф. Б. Вы прямо как Фрэнсис Скотт Фицджеральд или Уильям Фолкнер: живете в Лос-Анджелесе и ишачите на киноиндустрию. Вы в курсе, что кино убило Фицджеральда?

Б. И. Э. На самом деле его убил шоколадный батончик. Он ел, кажется, не то «твикс», не то «сникерс», когда у него сердце прихватило. Больной был человек!

Ф. Б. Пил он больше вашего. Но он был моложе.

Б. И. Э. Нет… Он был приблизительно моего возраста. Сколько ему было, когда он умер?

Ф. Б. Сорок четыре. На год моложе вас. Он умер в одном квартале отсюда… Так что будьте осторожны!

Б. И. Э. Фицджеральд приехал в ЛА в расчете на деньги. Я же здесь поселился по причинам сентиментального порядка, а еще потому, что хотел писать и делать фильмы. Романтические фильмы… Не такие, как «Железный человек — 2» или «Хищники». Но мои идеи так и не реализовались. Да и наплевать, зато рабочие обеды давали мне возможность пить сколько угодно первоклассного вина.

Ф. Б. Вот я и волнуюсь.

Б. И. Э. Не с чего тут волноваться!

Ф. Б. Как же! Ведь именно спиртное сгубило Фицджеральда и Фолкнера! А я не хочу вашей смерти… У вас в «Императорских апартаментах» есть фраза, которая объясняет разницу между фильмами и книгами. Вы пишете: «Фильмы требуют сопереживания, а книги — черта с два».

Б. И. Э. Это в самом деле так. Фильмы по своей природе, в силу своей массовости, упирают на эмоции. Они должны представлять собой модель, соблазнять — а для книг это не обязательно. Это проблема нового типа культуры, постимперской эпохи. Я скачиваю много фильмов или же смотрю их на дисках. Но мне больше нравится ходить в кино, потому что восприятие фильма в темном зале становится более ярким, чувственным. Фильм требует вашего стопроцентного присутствия, вам никуда от него не деться, не укрыться, он вами управляет — в то время как если вы смотрите фильм дома, то вы сами им управляете: можете поставить на паузу, можете вовсе выключить, если вам страшно или вы раздумали смотреть. Это совершенно другой способ восприятия, потому что в кино вы полностью погружаетесь в фильм, переноситесь в другое измерение…

Ф. Б. Многие писатели тоже пытаются соблазнить читателя: строят диковинные фразы, развлекают, смешат. У вас этого нет. Чтение ваших книг требует усилий. А почему вы решили перейти в индустрию кино?

Б. И. Э. На самом деле меня больше всего привлекает телевидение. Я смотрю огромное количество сериалов. «Клан Сопрано», «Прослушка», «Безумцы»… Это настоящие романы. Когда я два полных дня потратил на то, чтобы посмотреть третий сезон «Безумцев», я решил, что брошу читать романы! Ни один из американских романов, которые я прочел за последнее время, по силе воздействия даже близко не стоит с этим тридцатичасовым сериалом. Возможности телевидения просто невероятны…

Ф. Б. Какой из сериалов лучше всего описывает Лос-Анджелес? «Californication», «Красавцы» или «Умерь свой энтузиазм»?

Б. И. Э. «Голливудские холмы».

Ф. Б. Я его не знаю. Когда в сериалах «Красавцы» или «Californication» я замечаю циничный юмор, я осознаю, что это вы оказали влияние на сценаристов Голливуда.

Б. И. Э. Без сомнения. В конце первого сезона «Californication» агент Хэнка говорит Муди: «Помнится, Брет Истон Эллис рекомендовал мне молодого автора…»

Ф. Б. А вы помните, какой лейбл упоминается в вашей первой книге «Меньше, чем ноль?» На странице три.

Б. И. Э. «Рэй-Бан»? «Уэйфарер»?

Ф. Б. Нет. «GQ»!

Б. И. Э. Мои герои читали в самолете этот журнал?

Ф. Б. Нет. Вырванные из «GQ» страницы были приколоты на стенах в комнате младшей сестры.

Б. И. Э. Совершенно не помню. Наверное, я сам был без ума от «GQ» в то время. Ничего удивительного, что они мной заинтересовались!

Ф. Б. Какую киноверсию ваших романов вы считаете лучшей?

Б. И. Э. «Правила секса».

Ф. Б. Абсолютно с вами согласен. Вы влюблены?

Б. И. Э. Нет, я счастлив.

Ф. Б. Прокомментируйте, пожалуйста, этот нашумевший пост в «Твиттере» по поводу смерти Сэлинджера. Цитирую: «Ура! Слава богу, он наконец помер. Как долго я ждал этого дня. Устрою сейшен». Это ваш пост? Или это написал кто-то другой от вашего имени?

Б. И. Э. Нет, это мое.

Ф. Б. Как! Это написали вы? А я так переживал, когда он умер. Потому что во Франции «Над пропастью во ржи» не является, как у вас, национальным достоянием. А «Меньше, чем ноль» расценивается как «Над пропастью во ржи» эпохи восьмидесятых.

Б. И. Э. И что из этого?

Ф. Б. Я думал, вы любите Сэлинджера.

Б. И. Э. Вы не ошиблись! Я люблю Сэлинджера. Кто же его не любит?

Ф. Б. А, понятно. Значит, когда умирают те, кого вы любите, вы устраиваете вечеринки?

Б. И. Э. А что это, по-вашему, значит?

Ф. Б. Когда я это прочел, я сначала подумал, что это шутка и что вы, наверно, рады, что теперь получите доступ к его тайным архивам.

Б. И. Э. А вот и нет. Может, это просто перевели неправильно, потому что половина людей, ответивших на этот пост, покатывалась со смеху, а другая половина возмущалась. Этот твит касался сентиментальности. Я думаю, сам Сэлинджер нас бы поддержал.

Ф. Б. Так это была панковая реакция?

Б. И. Э. Вот именно!

Ф. Б. О’кей, о’кей, о’кей. Я въехал наконец.

Б. И. Э. А знаете, как отреагировал Джей Макинерни? Он написал: «О, трагический день, затмивший будущее! О, Джей Ди, упокойся с миром! Грустный смайлик».

(Смеемся.)

Ф. Б. Вы по-прежнему дружите?

Б. И. Э. Мы с Джеем виделись две недели назад, он приезжал в Лос-Анджелес. Снова встретимся, когда я поеду в Хэмптонс. Думаю, он счастлив, во всяком случае, таким радостным я его никогда прежде не видел. Он по-прежнему женат.

Ф. Б. Кстати, Джей сказал, что вы с ним ходите в тренажерный зал, интенсивно занимаетесь спортом, качаете мышцы. Это что, шутка?

Б. И. Э. Ага!

Ф. Б. А то я уж испугался… Кто ваш любимый автор, писавший о Лос-Анджелесе? Я перечислю, а вы выберите: Джеймс Эллрой, Джеймс Фрей, Чарльз Буковски, Скотт Фицджеральд, Раймонд Карвер.

Б. И. Э. Моего любимого в этом списке нет.

Ф. Б. Брюс Вагнер?

Б. И. Э. Нет… Рэймонд Чандлер. А на второе место я бы поставил Джоан Дидион. Но она, я знаю, в Европе малоизвестна.

Ф. Б. Кое-что из ее книг и статей было переведено. Но знают ее и в самом деле мало.

Б. И. Э. Кстати сказать, мне нравятся все перечисленные вами авторы.

Ф. Б. Есть еще один вопрос, который задают мне все молодые женщины: вы гомо- или гетеросексуал?

Б. И. Э. А что они сами думают по этому поводу?

Ф. Б. Это покрыто тайной.

Б. И. Э. Но чего они хотят: чтобы я был традиционной ориентации или нет? Чтобы я был гомо или гетеро? А вдруг я бисексуал? Они хотят со мной на тусовки ходить?

Ф. Б. Да, я думаю, они хотят знать…

Б. И. Э. Я не свободен.

Ф. Б. Правда? Вы не свободны?

Б. И. Э. Не свободен.

Ф. Б. Думаю, всех сбивают с толку герои ваших романов. Они все…

Б. И. Э. Очень ветреные.

Ф. Б. Они би.

Б. И. Э. Это правда, они все бисексуальны. Мне кажется, я на них не похож. Однако это любопытно. Вот чего люди хотят на самом деле: чтобы это была правда. К тому же меня трудно причислить к гей-культуре, вот мне и норовят приклеить этикетку бисексуальности. Это просто, потому что я и в самом деле не пишу о гомосексуалистах. Мне это как-то неинтересно. Думаю, проблема в этом.

Ф. Б. Да нет тут никакой проблемы.

Б. И. Э. Да, проблемы никакой нет. Если и есть проблема, то у американской гей-прессы, которая бы хотела, чтобы я был тем, кем не являюсь. А я так даже и не понимаю, о чем речь. Я ничего не смыслю в гей-культуре, она меня нисколько не интересует, и это их проблема, поскольку это они чего-то от меня хотят.

Ф. Б. Так даже загадочней получается. В этом есть доля расчета?

Б. И. Э. Я думаю, если бы с моей стороны был какой-то расчет, то я не стал бы отвечать на этот вопрос так скрупулезно. А то я что-то чересчур серьезно взялся за объяснения. Пусть лучше остается тайна.

Июль 2010 г.