Чарльз Буковски[174] (Посмертное интервью для «Пари-матч»)

Телефон в аду надрывался как минимум час. Был, должно быть, день, но там, где я находился, времени не существовало. Смерть — это ведро блевотины, оставленное на обочине вонючей автомагистрали. Я наконец ответил — а что мне оставалось? Мочиться, трахаться, писа?ть — все это мне было запрещено.

— Здрасте, меня зовут Фредерик Бегбедер.

— Сочувствую, — ответил я. — И спасибо за информацию.

— Э-э… я вас не отрываю?

На том конце провода говорили по-английски, но с сильным французским акцентом.

— А ты точно не Морис Шевалье?

— Точно. Я французский писатель…

— Вот бедолага. Наверно, это нелегко. Мне жаль тебя. Если б у меня была шляпа, я бы ее снял.

— Э-э… Дело в том, что мы бы хотели вручить вам премию литературного фестиваля в Довиле. Ее уже получали Гор Видал, Норман Мейлер, Джим Харрисон, Уильям Стайрон, Эдмунд Уайт, Джей Макинерни, Бадд Шульберг…

— Стой-стой, не части! Есть одна проблема, парень. Я ведь помер.

— Правда? Погодите, я проверю по Википедии.

(Пауза.)

Действительно, вы умерли 9 марта 1994 года. Я в некотором замешательстве… Это члены жюри решили надо мной поизгаляться. Паразиты и гниды, вот они кто! Бездари надутые, крысы помоечные! Гниль и подонки! Я сотру их в порошок! Нет, я лучше скажу Доменику Дессе?ню, чтобы он вычеркнул их из довильского списка!

— Тю-тю-тю! Спокуха, Фреди. Не серчай, печенка лопнет! Прежде всего, кто эти чуваки?

— Французские писателишки, сущие бездари, не в пример мне… Их имена ничего вам не скажут: Андре Алими, Жан-Клод Лами, Жиль Мартен-Шоффье, Эрик Нёофф, Гонзаг Сен-Бри…

— Ты прав, парень. Я знаю Бодлера, Камю, Селина… А эти, кроме того, что они измываются над тобой и заставляют звонить мертвецу, на кой они тебе?

— Я изничтожу их!.. Ну ладно, простите, что побеспокоил, мистер Буковски, не буду вас больше утруждать. Буду звонить другому лауреату… Скажите, а Филип Рот[175] еще жив?

— С клинической точки зрения — да. Но в плане литературы — это вопрос растяжимый.

— О’кей.

— Ну-ну-ну! Погоди, малыш. По неведомым для меня причинам связь между живыми и мертвыми сегодня работает. Жаль этим не воспользоваться, как ты думаешь, Фред?

— Пожалуй…

— Так расскажи мне об этом фестивале. Довиль — это Нормандия, что ли? Это там, где мы высадились в 1944-м?

— Ну да. И продолжаете высаживаться в 2008-м. Это фестиваль исключительно американских фильмов. Не так круто, как Каннский кинофестиваль, но фильмы довольно забавные.

— Ты хочешь сказать — менее дерьмовые. Я накатал в свое время одну недурственную книжонку про кино. «Голливуд» называется. Ну и хохма!

— Я знаю. Обожаю эту книжку! Это романизированный рассказ о том, как снимался фильм «Barfly» («Пьянь»)[176]. Бедный Микки Рурк, ну и досталось же ему!

— Мне больше нравился Шон Пенн.

— Жаль, что вас уже нет, вам бы в Довиле понравилось: устрицы, белое вино, всякие «независимые» фильмы со странными второстепенными ролями и высокопарными диалогами об Уэсе Андерсоне[177]. А если даже фильм плох, то в нем обязательно услышишь пару хороших песенок. Заканчивается все в четыре утра в казино или в баре какой-нибудь фешенебельной гостиницы, где все собираются вокруг фоно и распевают те самые песенки вместе с Николь Кидман. В этом году будет Ума Турман… Если мне удастся ее напоить, как знать, может, она согласится состязаться со мной в твисте…

Я уже ни хрена не понимал из того, что несет этот «френчи», но с готовностью всю ночь подставлял ухо его излияниям. Его голос утолял мое одиночество, как музыкальный автомат. От его панегириков меня одолела жажда, но дьявол — фиговый бармен: когда я открыл банку пива, в ней оказался песок. Нормандский. В общем, не советую вам помирать.

2008 г.