«ВЕЧЕР ЮМОРА»* (НА СЪЕЗДЕ У ИСТИННО-РУССКИХ)
«ВЕЧЕР ЮМОРА»*
(НА СЪЕЗДЕ У ИСТИННО-РУССКИХ)
Зашел к знакомому на огонек. Знакомый не весел: ходит — голову повесил.
— Пойдем куда-нибудь? — спрашиваю.
— На кладбище?
— Зачем на кладбище… Сегодня какое число?
— Одиннадцатое, понедельник.
— Вот и отлично — сегодня как раз вечер юмора. — Называю участников. — Поедем, а?
Сели в сани. Ветер, мороз. Чертовски далеко… Внутренности застыли, усы набрякли, в голове пессимизм.
Подъезжаем. Какая-то личность у подъезда любезно предупреждает: «Сейчас только началось». Благодарим. Тут же желтая фуражка тычет почему-то в нос «Русское знамя».
— Номер со списками, пожалуйте.
Разделись и подходим к столу. Женская фигура у билетов напоминает варшавскую детоубийцу из музея восковых фигур. Но ведь мы не для нее приехали…
С билетами, однако, выходит заминка. Знакомый начинает тревожно нюхать воздух. Подходит студент-распорядитель, на груди пестрый бантик, и…
В это мгновенье кто-то вышел из залы и широко распахнул дверь. Жадно вонзаю глаза и вижу… не хрупкую фигуру Куприна, не ажурную Тэффи, а… огромного, упитанного мо-на-ха, перегнувшегося через кафедру и помахивающего руками. А над ним флаги, флаги, флаги…
Я успел только сказать: «Ах!» Знакомый мой ничего не сказал и сразу стал серьезный-серьезный.
Студент склоняет кислое личико набок (бородка — редькой, глаза-гляделки табачного цвета): «Нужен членский билет. В крайнем случае рекомендация…»
— Вы какого отдела?
— Мы, собственно, провинциалы. Знатные иностранцы.
— Нельзя-с.
— Помилуйте, вам же лучше — все больше народу.
— И деньги заплатим, — убеждает знакомый так участливо и тепло, точно он от рождения служил в Союзе. Но какой лицемер! А я еще считал его искренним человеком. Студент достойно отвечает: «Не нуждаемся!»
Смешно до истерики — глаза разбегаются, лицо дергает, вот-вот прысну — и пропал. Помилуйте, первый раз в жизни увидел живых черносотенников! Однако удержался.
Подходит еще студент с крещено-еврейской физиономией и штатский. Штатский неважный — такие в Народном доме зубами столы подымают.
Штатский строг: «Черт вас знает, какие вы люди. Репортеры тоже шляются, потом пишут — краски сгущают».
Знакомый уверяет, что мы ничего сгущать не будем. Помогаю и я…: «Послушайте, у меня один родственник есть. Мерзавец отчаянный».
— Так что же?
— Я думал, вместо рекомендации…
— А может, вы врете…
Крещеный еврей под моим наивным взглядом отводит глаза. Конфузится, верно. Посмотрел на брошюрки: «Правда о кадетах», «Ешь жидов», «Кишиневский погром». Н-да…
Так и уходим.
На лестнице знакомый задумчиво говорит: «Жаль. А вы заметили, они ничего».
— Как «ничего»?
— Да так — такие же, как все. Ничего особенного.
— Что же вы думали, что у них хвосты сзади?
Он разочарованно вздыхает. Вышли. Ветер истинно-русский, до голого тела добирается. Вечер юмора… «Простите, — говорю, — голубчик! Своими глазами читал в „Современной почте“ — в понедельник, одиннадцатого».
— Прощаю, — а сам отворачивается…
С тоски пошли в кинематограф. Смотрели австралийцев, избиение кроликов. Австралийцы тоже «ничего» — люди как люди. «Как вы думаете, — спрашиваю, — их бы туда пустили без рекомендации?»
— Пустили бы — они черные…
Потом полисмены ловили жулика. Поймали и стали зверски бить по лицу. Околоточный перед нами издает одобрительные звуки. Видимо, заинтересовался. Залезаю к нему под череп и читаю: «Тоже… Франция — республиканская страна. А порядки русские — ишь как накладывают!»
Для одного вечера слишком… Вышли, помолчали, простились и разошлись. Полчаса ехал домой, полчаса ругался. Вечер юмора!..
Для моего знакомого это окончилось еще грустнее: увидел в темном переулке фигуру, поравнялся и: «Сударыня, какая у вас прекрасная ротонда! Нам не по пути?» Сударыня оказалась попом, поп оказался щепетильным и понял сказанное довольно превратно. В результате крупный разговор, оскорбление духовного лица и ночь в участке.
Пишу и плачу, понимаете ли, плачу от злости… до того обидно.
<1908>