А. КУПРИН НОВЫЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ* (ИЗД. Т-ВА «Н. П. КАРБАСНИКОВ». ПАРИЖ. 1927)

А. КУПРИН

НОВЫЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ^*

(ИЗД. Т-ВА «Н. П. КАРБАСНИКОВ». ПАРИЖ. 1927)

Книга открывается сдержанным и четким рассказом «Однорукий комендант». Рассказ этот, написанный в тонах бесхитростного повествования, в купринской прозе примыкает к известному нам уже в эмиграции «Царскому писарю». С большим вкусом и достоинством развертывается русская тема, повесть об одном из цельных и крепких русских людей, звучащая для нас сегодня, как просветленное бытовое сказание… Не в каждом ли городе, не на каждой ли странице нашей ненаписанной истории такие люди, большого и малого калибра, были избранными, часто незаметными праведниками среди обломовского и смердяковского болота. Излюбленная лесковская тема вновь оказалась живой и как-то по-новому нам близкой под пером большого мастера и зоркого человека.

Почти все остальное содержание книги — внерусское. Новые края за долгие годы скитаний дали новые краски, образы, звучание. Для настоящего художника, конечно, нет чужого. Прочтите яркий и волнующий очерк «Золотой петух». Французские петухи встречают восход солнца. Вот и все содержание очерка, укладывающееся в короткую, пресную строку. Но с какой силой и убедительностью передана в слове эта петушиная симфония, какое бодрое утверждение и приятие жизни, всякой жизни, под любым небом… Любого лежебоку, просыпающего золотые утренние часы, потянет после этого очерка пережить, испытать самому, как хороши бывают на земле иные, простые и светлые, как солнце, минуты.

В рассказе о кошке «Ю-Ю» много доброго юмора, много забавных, впервые рассказанных подробностей, ради которых только и стоит браться за перо.

Очерки о южной Франции «Юг благословенный» написаны любящей рукой. Мы все в эмиграции исподволь обрастаем и проникаемся чувством второй родины. Но купринская сдержанность делает излишними столь обязательные для многих ламентации, обращенные к русской березе, черемухе и крапиве. Краски щедры, дали свободны, глаза взволнованны и после городской зимней спячки радуются новому со всей жадностью, присущей глазам художника и вырвавшегося на волю человека в пиджаке.

Завершающий книгу апокриф «Лесенка голубая» изящно и тепло сплетен с современным бытовым узором. Тяга к легенде, к апокрифу-сказанию, уводящему от пресных будней, не впервые звучит в творчестве Куприна. Но в данном рассказе своя особая гармония: разные, столь далекие души — тяжелораненый русский пехотный капитан и французская сестра-монахиня — в затхлой госпитальной палате породнились на миг, покоренные светлой легендой, высокой гармонией вымысла, которая превыше всякой житейской правды.

Зрячего читателя эта книга порадует. Теперь, когда преимущественное право на издание имеют либо «Самоучитель мыловарения», либо теософически-оккультные семечки, новая книга большого русского писателя — ценный подарок.

<1927>