Мария Толстая{81} Рец.: The Real Life of Sebastian Knight. Norfolk, Conn.: New Directions, 1941
Мария Толстая{81}
Рец.: The Real Life of Sebastian Knight. Norfolk, Conn.: New Directions, 1941
Особенности В.В. Набокова-Сирина как писателя русской публике известны очень хорошо. Как у всякого крупного и острооригинального таланта, у него есть много почитателей и столько же противников — людей, которые «по тысяче причин» его творчество «принять не могут», раздраженно недоумевая над каждым его новым произведением. Критики уже давно высказались о нем, поставив ему в упрек все, что только в упрек ему поставить было можно (главное — что он пишет не совсем так, как это полагается «настоящему российскому писателю», как-то слишком по-европейски, т. е. то, в чем упрекать нельзя никого), и отметив его исключительное дарованье с некоторым подчеркиванием его необычайного (порою просто ошеломляющего) словесного мастерства. Эпитет «блестящий» сопутствует ему уже много лет; и, право, трудно найти в современной русской литературе кого-либо другого, кому бы этот эпитет так был к лицу, как Сирину. Правда, у иных критиков вслед за ним часто чудится (а иногда и произносится): «но холодный» или даже «но поверхностный», что — если и не явный вздор, то, во всяком случае, — очевидное недоразумение.
Американскому читателю Сирин до своего приезда в США был почти неизвестен; говорю «почти» потому, что одна его книга «Камера обскура» была здесь издана в 1938 г. под названием «Laughter in the Dark». Но как раз этот роман не принадлежит ни к самым сильным, ни к наиболее типичным вещам писателя, и, судя по нему, американцы получили бы и не совсем полное, и не совсем верное представление о характере сиринского творчества.
Было уже сказано кем-то (если не ошибаюсь, В. Вейдле), что основная тема Сирина, так сказать, «самое главное» в его творчестве — само творчество. Его главные герои, кем бы внешне они ни были (от шахматного маэстро Лужина до приговоренного к смерти героя лучшего, на мой взгляд, сиринского романа «Приглашение на казнь»), они являются в каком-то плане символами творца, художника и, в конце концов, героями, несомненно, лирическими. Его главный конфликт — взаимоотношения, сложные и мучительные, между творцом и его творениями, людьми и предметами, населяющими сотворенный им мир; власть творца над своим миром и его обреченность жить в нем вместе с призрачными его обитателями, в жизнь которых он поверить не может, ибо они созданы чудесной прихотью его, творца, и от которых ему некуда уйти, ибо они — частицы его собственного творческого «я».
И, жалкий чародей, перед волшебным миром,
Мной созданным самим, без веры я стою…
В этом, быть может, основная трагедия художника, которую Сирин с огромной силой выразил в своем творчестве.
Этими же ощущениями, осложненными и обостренными другими, привходящими, но для понимания Сирина отнюдь немаловажными (как, напр., трагедия отщепенца, человека, вырванного из родной стихии), проникнут и последний роман писателя, написанный им по-английски.
Очень трудно, да, в сущности, и не имеет никакого смысла, передавать «своими словами» содержание сиринских романов. В них, почти как в стихах, сюжет (или то, что можно было бы назвать сюжетом) чаще всего играет, если и не второстепенную, то, во всяком случае, служебную роль. Главное — в самой ткани повествования, в том, что, и как, и почему говорит автор о тех или иных вещах, а не в них самих и не в персонажах, о правдоподобии которых, об их примитивной жизненности, автор и не очень заботится.
В «Истинной жизни Себастьяна Найта» сводный брат знаменитого английского писателя Найта (наполовину русского по происхождению), персонажа, конечно, вполне вымышленного, пытается написать его биографию. Сам он знал Найта только в детстве и лишь изредка встречался с ним позднее; после смерти Найта выяснилось, что, в силу замкнутости характера, у него не было близких друзей, которые могли бы хоть как-нибудь осветить его жизнь, и его брату приходится восстанавливать ее, собирая отрывочные сведения и крохи фактов среди лиц, так или иначе соприкасавшихся с Найтом, используя произведения покойного, которые, по его мнению, автобиографичны. Процесс создания этой биографии и составляет буквальное содержание романа. Но внутренний, «сокровенный» смысл его, разумеется, не только в этом. «Истинная жизнь Себастьяна Найта», как и большинство русских вещей Сирина, посвящена, по существу, по-прежнему «выяснению отношений» между творцом и его созданием. Движимый вначале простой братской привязанностью к Найту, усиленной преклонением перед ним как перед замечательным писателем, брат Найта в процессе своей творческой работы над его жизнью в конце концов настолько оказывается во власти его личности, что уже отождествляется с ним, делается его двойником, его тенью, его живым призраком.
Английский язык Сирина превосходен. Его основной литературный прием — чередование различных стилей — удался блестяще, как и все построение романа, основанное на двойном, сначала резко отличном, а потом все более и более сливающемся видении мира.
Жаль, что у этой книги нет русского оригинала.
Новый журнал. 1942. № 2. С. 376–378