Верните мяч в игру

Бессмысленность мира показывалась и в старой литературе. У Диккенса в «Холодном доме» показана бессмысленность суда: огромный процесс кончается тем, что все наследство оказывается истраченным на судопроизводство. В «Домби и сыне» разоряется фирма, но что ее разорило — неизвестно. Для чего Домби богател — тоже непонятно. В «Крошке Доррит» происходит невероятный крах: гибнет банкир, растратив сбережения вкладчиков, но что он делал, почему ему верили, для чего нужны ему были деньги, добываемые аферой, — умышленно оставлено бессмысленным.

Сам аферист боится своей жены и своего дворецкого и робко пьет чай на несколько пенсов.

Силы, движущие миром, даны не столько враждебно, как обессмысленными. Только жизненные отношения второстепенных героев разумны, но они мнимо разумны отражением любовных схем старых романов. Мир частных судеб — разделенного неба — довольствовался условными концами не всегда.

Существуют концы, демонстративно незаконченные. В них отрицается сама замкнутость конструкции. Так кончаются романы Стерна. В «Сентиментальном путешествии» Стерна сентиментальный путешественник попадает в гостиницу, в которой нет достаточного количества постелей. Сговаривается, что будет лежать в одной постели с незнакомой женщиной и ее служанкой, причем оговаривается, что они будут лежать одетые. Кончается путешествие довольно неожиданно. Служанка пробралась между путешественником и его случайной подругой. Кончается так:

Я протянул руку и ухватил ее за…

Конец.

Это не самый странный конец у Стерна.

Книга «Жизнь и мнения Тристрама Шенди джентльмена» — любимая книга Пушкина и Толстого — издана в девяти томиках. Она не имеет конца, и это отсутствие конца демонстративно. Все это построено так. Том девятый («Жизнь и мнения Тристрама Шенди джентльмена» выходила маленькими томиками) имеет главу XXXIII. Отец Тристрама Шенди, как сравнительно крупный помещик, должен был держать быка для окружающих фермеров. Это было как бы налогом на его поместье.

Один из брачных сеансов быка не дал успеха.

В это же время происходят роды у одной из служанок.

Реплики в беспорядке перемешаны: беспорядок комичен и нарочен.

В конце в разговор вмешивается госпожа Шенди:

— Господи! — воскликнула мать, — что это за историю они рассказывают?

— Про белого бычка[216], — сказал Йорик, — и одну из лучших в этом роде, какие мне довелось слышать.

Конец девятого тома.

Сказка про белого бычка принадлежит к числу так называемых докучных сказок, которые вообще не имеют конца. По-русски самая короткая сказка звучит так:

Стоит береза, на березе — мочало, не начать ли нам сказку сначала?…

Другая сказка подлиннее: «У попа была собака, он ее любил…» и т. д. Надпись на могиле собаки рассказывает опять всю ее историю, надпись наезжает на надпись.

Событийного конца у Стерна, писателя замечательного, нет. Вместо этого даны обстоятельства, переходящие одно в другое, демонстрирующие бессвязную жизнь, отсутствие логики новой, но уже бессмысленной жизни.

Существуют произведения, про которые говорится, что последние страницы потеряны. Такая повесть у Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». Существуют книги, в которых конец демонстративно отсутствует. Но отсутствие конца, обрубленность конца замаскирована.

В «Герое нашего времени» Лермонтова безымянный повествователь получил от Максима Максимыча несколько тетрадок с дневниками Печорина. К журналам Печорина от имени этого повествователя дается предисловие; в конце говорится:

Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света. Но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.

Поколение Лермонтова — поколение последекабристское, люди с трудными судьбами. Рассказчик едет «по казенным надобностям», он, очевидно, выслан на Кавказ. Что делал Печорин на Кавказе, рассказано. Но как он туда попал — только угадывалось. Гибель же его была предсказана. Здесь нет сходства со Стерном.

«Евгений Онегин» имеет столь знаменательное окончание, которое стоит процитировать, хотя бы для того, чтобы еще раз прочесть замечательные строки и еще раз о них подумать.

В «Евгении Онегине» есть пропущенные строфы, есть недописанные главы. Между разлукой Евгения Онегина с Татьяной и новой встречей с ней герой много видел, много узнал.

Сохранились отрывки из десятой главы:

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры

И вдохновенно бормотал,

Читал свои ноэли Пушкин,

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал

Цареубийственный кинжал,

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал…

Упомянуты Тургенев, Пестель, Муравьев: поколение Пушкина было срублено.

Как же кончается роман?

Онегин встретился с Татьяной. Она ему печально сказала: «А счастье было так возможно, так близко…» Чье счастье?

И здесь героя моего,

В минуту, злую для него,

Читатель, мы теперь оставим

Надолго… Навсегда.

Счастье было невозможно, как и конец романа. Приход мужа — ложный конец.

Но те, которым в дружной встрече

Я строфы первые читал…

Иных уж нет, а те далече,

Как Сади некогда сказал.

Без них Онегин дорисован.

А та, с которой образован

Татьяны милый идеал…

О много, много рок отъял!..

Слова о Сади — это напоминание об эпиграфе к «Бахчисарайскому фонтану».

Здесь как будто говорится не только о том, что она — та, которая была прообразом Татьяны, исчезла, — исчезло общество.

Но волны разбега романа бесконечно шире. Онегин дорисован без них, без общей судьбы.

Смысл затемнен мощными и сумрачными словами: «Блажен, кто праздник жизни рано…»

Бокал жизни отнят у Пушкина, а не отодвинут. Бокал жизни был отнят от России.

Такова история отсутствия окончания «Евгения Онегина».

Стерновские концы — отрицание самого принципа законченности.

Пушкинское окончание «Евгения Онегина» — печальное обозначение невозможности досказать правду о судьбе героя среди его друзей.

Книги «без конца» при сходстве весьма несходны по причинам недоговоренности и по отношению к законам конструкции.

Генерал был приятелем Онегина, у них общие «проказы» — вероятно, не только с женщинами.