Медный меч, или заключительная глава о Дон Кихоте

‹…›

Я извиняюсь перед читателями, что у меня отдельные записи как бы противоречат друг другу.

Конечно, это не так, они перекрывают друг друга. Если бы нельзя было перекрывать, то люди не могли бы играть в карты.

И не было бы неприятностей у Пушкина, Лермонтова и оперы «Пиковая дама».

Карта, которая могла стать счастливой картой, она стала несчастливой. Только это намазали музыкой, получился бутерброд, который мы едим в театральных помещениях.

Вопрос о счастливом конце — одновременно это вопрос о счастливом поведении.

Люди, которые выплывают в мире, в море — выплывают от самоощущения человечества, которое стоит счастья.

Говоря о счастливых концах, я не договорил о счастливом конце Дон Кихота.

Счастливый конец, данный Сервантесом, состоит в том, что Дон Кихот как бы выпускается из сумасшедшего дома, то есть признается невиноватым.

И тут впервые упоминается, что это добрый человек, которого любят в деревне.

И говоря одновременно о построении, о структуре романа, скажем, что тогда понятно, почему его так любил Санчо Панса.

В моем сценарии «Дон Кихот» другой конец.

В Испании считается, что жена не должна присутствовать при погребении мужа, потому что она его любит больше остальных оплакивающих, она будет оплакивать мужа как единственного человека, а что делать другим людям? Пусть лучше жена сидит дома.

Конец сценария такой: похороны, двор Дон Кихота, много лошадей, один осел Санчо Панса, который относится к Росинанту как к равному.

Дульцинея Тобосская, которая не жена и не любовница, а мечта и совесть, входит в бедный дом.

На какой-то деревенской мебели стоит гроб.

Тень Рыцаря печального образа на стене.

Дульцинея Тобосская подходит, подсовывает руку под голову Дон Кихота, приподнимает ее и кладет книгу. Книгу «Дон Кихот».

Люди шепчут: «Алонсо Добрый».

Вот мой счастливый конец.

И это можно изменять, как все на свете можно изменять.